Прудон, Пьер Жозеф

Поделись знанием:
(перенаправлено с «П. Ж. Прудон»)
Перейти к: навигация, поиск
Пьер Жозеф Прудон

Портрет Прудона, написанный Гюставом Курбе
Дата рождения:

15 января 1809(1809-01-15)

Место рождения:

Безансон, Французская империя

Дата смерти:

19 января 1865(1865-01-19) (56 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Страна:

Франция Франция

Школа/традиция:

социализм, анархизм, мютюэлизм

Период:

философия XIX века

Основные интересы:

свобода, собственность, власть, бедность, социальная справедливость, равенство

Значительные идеи:

«Собственность это кража», «Анархия есть порядок»

Оказавшие влияние:

Гегель, Сен-Симон, Фурье, Кузен, Руссо, Цицерон, Гроций

Испытавшие влияние:

Бакунин, Дежак, Депрё, Маркс, Кропоткин, Сорель, Такер, Толстой, Гольдман, Карсон

Пьер-Жозе́ф Прудо́н (фр. Pierre-Joseph Proudhon; 15 января 1809 — 19 января 1865) — французский политик, публицист, экономист, философ-мютюэлист и социолог. Был членом французского парламента и первым человеком, назвавшим себя анархистом. Считается одним из наиболее влиятельных теоретиков анархизма. После событий 1848 года стал называть себя федералистом[1].





Биография

Родился в семье работника пивоваренного завода в Безансоне. Учился в гимназии, но не закончил её, работал в типографиях Марселя, Парижа и других городов, а в 1836 г. открыл собственную небольшую типографию в своем родном городе.

Прудон самостоятельно выучил древнееврейский язык. Первая напечатанная работа Прудона была филологического характера —"Опыт общей грамматики" («Essai de grammaire générale»), который Прудон присоединил в виде добавления к печатавшейся в его типографии работе Бертье — «Eléments primitifs des langues»; за этот «Опыт», который он под измененным заглавием представил потом в Институт Франции, ему дали почетный отзыв.

В 1838 году безансонская академия назначила ему стипендию для обучения, и он занялся историей, философией и политической экономией. В следующем году он получил от академии медаль за сочинение на тему о пользе празднования воскресенья («De la célébration du Dimanche»); уже здесь проглядывают те идеи, которые затем в более ясной форме составили содержание всей его теории. В июне 1840 г. появилась знаменитая брошюра Прудона «Что такое собственность?»(«Qu’est ce que la propriété?»), которая имела большой успех. В следующие два года появились дополнения к этой его работе в виде писем к Бланки и к Консидерану.

Когда прекратилась его стипендия, Прудон поступил на работу секретарем к одному мировому судье, а затем приказчиком в торговый дом фирмы Готье.

В 1843 г. вышло его сочинение «Принципы политической организации, или Создание гуманного порядка» («Création de l’ordre dans l’humanité»), в котором он сам вскоре разочаровался; в 1846 г. появилась знаменитая книга «Система экономических противоречий, или Философия нищеты» («Système des contradictions économiques ou philosophie de la misère»). Она имела огромный успех не только во Франции, но и в Германии, где в течение одного года появились три её перевода. Карл Маркс, до того сочувствовавший Прудону, написал возражение на его работу под ироническим заглавием «Нищета философии».

Прудон хотел издавать газету «Le Peuple» («Народ»), но правительство июльской монархии не дало ему на это разрешения, и он смог приступить к изданию газеты только после февральской революции 1848 г.

В самой революции Прудон не принимал никакого активного участия и в своей газете жестоко критиковал все действия социалистических партий. Он был, однако, избран в Национальное собрание и внес проект повышения налогов в течение трех лет с целью дать народу на открывшиеся средства дешевый или даже даровой кредит, но проект его не был принят.

В марте 1849 г. за статью об ответственности президента («Le Président de la Republique est responsable») Прудон был предан ассизному суду и приговорён к тюремному заключению на три года и к штрафу в 3000 франков; чтобы избавиться от наказания, Прудон бежал в Бельгию, но во время короткого пребывания в Париже был арестован. В заключении он написал свои «Признания» и много отдельных статей; к этому же времени относится и его женитьба.

После выхода из заключения в 1852 г. Прудон уже не принимал почти никакого участия в политике и неоднократно отказывался от участия в выборах. Тем не менее, за изданную в 1858 году книгу «О справедливости в революции и в церкви» («De la justice dans la Révolution et dans l’Eglise») Прудон был снова предан суду, приговорен к трехлетнему заключению, но снова бежал в Бельгию, где написал свои сочинения «Война и мир» («La guerre et la paix»), «О политической способности рабочих классов» («De la capacité politique des classes ouvrières») и много других.

Прудон умер в 1865 г. в Пасси, близ Парижа.

Идеи

Прудон доказывал, что собственность есть кража, потому что она противоречит справедливости, потому что нельзя найти никакого принципа, на котором бы можно было её обосновать.

Противоположность собственности составляет общность, но общность, согласно Прудону, есть такое же отрицание равенства, как и собственность, но только в противоположном смысле: собственность есть эксплуатация слабого сильным, общность есть эксплуатация сильного слабым; в собственности неравенство условий порождается силой, в общности его производит посредственность, оцениваемая одинаково с силой. Общность есть рабство, ибо она уничтожает свободное распоряжение способностями, и, если собственность порождает соревнование в приобретении благ, то общность порождает соревнование ленивых.

Прудон считал, что труд должен быть для всех свободен, а свобода эта состоит в том, что все одинаково должны трудиться для общества.

Прудон считал, что причина бедности заключается в несовершенстве экономического строя, который представляет собой целый ряд противоречий. Примирения всех этих противоречий Прудон хотел достичь путём натурального обмена. Прудон считал, что взаимность требует, чтобы хозяин давал работнику столько же, сколько работник дает ему; справедливость требует, чтобы ценность всегда обменивалась на равную ценность, чтобы кредит был взаимный и даровой.

Прудон, в отличие от других идеологов анархизма, не был последовательным противником государства. Он писал: «Анархия так же мало получает применения в человечестве, как беспорядок в мироздании». Он считал, что все формы правления хороши, если правительство действует в духе справедливости, а это возможно тогда, когда оно допускает самую широкую свободу, когда существует автономия и децентрализация.

Практически организовать натуральный обмен Прудон пытался в своем проекте народного банка (banque d’échange, a потом banque du peuple). Он должен был быть открыт для каждого лица, желающего обменять продукты своего производства на меновые свидетельства (боны) банка: например, сапожник доставляет сапоги и получает взамен их боны на сумму стоимости сапог; за эти боны он может получить в банке другие вещи на ту же сумму. При назначении цены производители должны принимать во внимание рабочее время, потраченное на изготовление товаров, и издержки производства, но отказаться от всякой прибыли. Прудон рассчитывал, что народный банк будет привлекать все большее число членов, так что, наконец, все — и производители, и потребители должны будут примкнуть к банку; тогда деньги станут излишними и все обороты будут производиться свидетельствами банка. Сверх того, банк будет выдавать своим клиентам ссуды безвозмездно.

В 1849 г. Прудон попытался в соответствии со своими принципами организовать народный банк в Париже. Число участников этого банка превысило 12000, а размер акционерного капитала дошел до 36000 франков. Банк должен был начать работать, когда Прудон был приговорён к тюремному заключению, вследствие чего Прудон вынужден был отказаться от ведения дел банка, а затем и закрыть его. Народный банк, просуществовав два месяца, не успел совершить ни одной сделки.

Прудон и масонство

Инициация Прудона прошла в масонской ложе «Искренность, Союз и Дружба» в Безансоне в 1847 году. Больших усилий в постижении масонского учения Прудон не предпринимал, поэтому выше степени Подмастерья не поднялся. Сам Факт посвящения Прудона, по мнению Меллора, показал нарастающие тенденции по преобладанию атеизма в Великом Востоке Франции, его главной доминантой на последующие годы[2].

В работе «О справедливости в революции и церкви» Прудон описывает своё посвящение в масоны следующими словами:
«Как всякий неофит, прежде чем получить Свет, я должен был ответить на три вопроса: Чем обязан человек своему ближнему? Своей стране? Господу? На первые два вопроса мой ответ был выдержан в рамках ожидаемого. На третий вопрос, чем обязан человек Богу, я ответил: — войной».
О так называемом антидеистическом масонстве, в той же работе «О справедливости в революции и церкви», Прудон развивает мысль следующим образом:
«Бог масонов не является ни субстанцией, ни причиной, ни душой, ни монадой, ни творцом, ни отцом, ни глаголом, ни любовью, ни Параклетом, ни Искупителем, ни Сатаной, ничем, что соответствовало бы трансцендентной концептуальности. Вся метафизика масонством выброшена за борт. Масонский Бог является олицетворением вселенского равновесия. Бог — это Архитектор, он держит циркуль, уровень, угольник, молоток, все инструменты труда и меры. В области нравственности порядок такого Бога — справедливость. Вот вам и вся масонская теология»

См. также

Напишите отзыв о статье "Прудон, Пьер Жозеф"

Примечания

  1. Binkley, Robert C. Realism and Nationalism 1852—1871. Read Books. p. 118
  2. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Moram/13.php Морамарко М. Масонство в прошлом и настоящем БИОГРАФИИ МАСОНОВ — Электронная Библиотека истории масонства]

Литература

Список произведений

Оригинальные издания

  • 1840 — Qu’est ce que la propriété? (рус. «Что такое собственность?»)
  • 1842 — Avertissement aux propriétaires (рус. «Предостережение собственникам»»)
  • 1843 — Principes d’organisation politique, ou la création de l’ordre dans l’humanité (рус. «Принципы политической организации, или Создание гуманного порядка»)
  • 1846 — Système des contradictions économiques ou Philosophie de la misère (рус. «Система экономических противоречий, или Философия нищеты»)
  • 1849 — Résumé de la question sociale
  • 1851 — Idée générale de la révolution au XIXe siècle (рус. «Общая идея революции XIX века»)
  • 1853 — Le manuel du spéculateur à la bourse
  • 1858 — De la justice dans la révolution et dans l’Eglise (рус. «О справедливости в революции и в церкви»)
  • 1861 — La Guerre et la Paix (рус. «Война и мир»)
  • 1863 — Du principe Fédératif (рус. «О федеративном принципе»)
  • 1865 — De la capacité politique des classes ouvrières (рус. «О политической способности рабочих классов»)
  • 1866 — Théorie de la propriété (рус. «Теория собственности»)
  • 1870 — Théorie du mouvement constitutionnel (рус. «Теория конституционного движения»)
  • 1875 — Du principe de l’art (рус. «Принцип искусства»)
  • 1875 — Correspondences (рус. «Письма»)

Переводы на русский язык

  • Бедность, как экономический принцип / Пер. с фр. — М.: Посредник, 1908 — 29 с.
  • Война и мир: Исследование о принципе и содержании международного права. — Т. 1-2. — М.: А. Черенин и К°, 1864.
  • Искусство, его основание и общественное назначение / Пер. с послед. изд. с прим. и вступ. ст. А. П. Федорова. — СПб., 1895. — VIII, 368 с.
  • Искусство, его основания и общественное назначение / Пер. под ред. Н. Курочкина. — СПб., 1865. — 444 с. разд. паг.
  • Литературные майораты : Разбор проекта закона, имеющего целью установить бессрочную монополию в пользу авторов, изобретателей и художников / Пер. с фр. СПб.: Жиркевич и Зубарев, 1865. — VIII, 191 с.
  • Политические противоречия: Теория конституционного движения в XIX столетии (во Франции) / Предисл. А. Ю. Федорова. — Изд. 2, доп. — М.: КРАСАНД, 2011. — 168 с. — (Размышляя об анархизме). ISBN 978-5-396-00331-6
  • Порнократия или Женщины в настоящее время. — М.: Н. А. Путята, 1876. — 316, [3] с. — (Женщины в настоящее время).
  • Собственность-кража: (Мысли о собственности). — М.: Искра, 1906. — 22 с.
  • Французская демократия / Пер. под ред. Н. Михайловского. — СПб., 1867. — [4], IV, 388 с.
  • Французская демократия / Пер. с фр. под ред. Н. К. Михайловского; вступ. ст. П. В. Рябова. — Изд. 2-е, доп. — М.: URSS, 2010. — IX, 392 с. — (Размышляя об анархизме). ISBN 978-5-396-00320-0
  • Французская демократия (О политической способности рабочих классов) / Пер. с фр. под ред. Н. К. Михайловского; вступ. ст. П. В. Рябова. — М.: КРАСАНД, Эдиториал УРСС, 2011. — 408 с.
  • Что такое собственность? или Исследование о принципе права и власти / Пер. Е. и И. Леонтьевых. — СПб.: Е. и И. Леонтьевы, 1907. — IV, 267 с.
  • Что такое собственность? Исследование принципа права и правительства; Письмо к Бланки о собственности; С портр. авт. / Пер. с новейш. фр. изд. Ф. Капелюша. — Лейпциг; СПб.: Мысль; А. Миллер, 1907. — [4], 253 с.
  • Что такое собственность? или Исследование о принципе права и власти; Бедность как экономический принцип; Порнократия, или Женщины в настоящее время / Подгот. текста и коммент. В. В. Сапова. — М.: Республика, 1998. 367 с. — (Б-ка этической мысли). ISBN 5-250-02607-9
  • Что такое собственность? или Исследование о принципе права и власти / Пер. с фр. Е. и И. Леонтьевых; вступ. ст. А. Ю. Федорова. — Изд. 2-е, доп. — М.: URSS, 2010. — IX, 268, [2] с. — (Размышляя об анархизме). — ISBN 978-5-396-00335-4

Библиография

Ссылки

Отрывок, характеризующий Прудон, Пьер Жозеф

– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.