Лачинова, Прасковья Александровна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «П. Летнев»)
Перейти к: навигация, поиск
Прасковья Лачинова
Имя при рождении:

Прасковья Александровна Лачинова

Дата рождения:

15 (27) августа 1829(1829-08-27)

Место рождения:

Новая Островка, Шацкий уезд

Дата смерти:

9 (21) сентября 1892(1892-09-21) (63 года)

Место смерти:

Санкт-Петербург

Род деятельности:

писатель, переводчик

Прасковья Александровна Лачинова (15 (27) августа 1829, Новая Островка, Шацкого уезда — 9 (21) сентября 1892, Санкт-Петербург) — русская писательница, переводчица. Её произведения и переводы, которые она издавала под псевдонимом П. Летнёв, в том числе в журналах «Дело», «Наблюдатель», «Русское слово», «Сын Отечества» и др., пользовались большим успехом у широкого круга читателей середины—конца XIX века.





Биография

Происходила из старинного русского рода Лачиновых. Старшая сестра военного историка Н. А. Лачинова, химика П. А. Лачинова и физика Д. А. Лачинова.

Рано потеряв отце и мать, братья и сёстры Лачиновы (Прасковья, Николай, Павел, Елена, Варвара, Елизавета, Анна, Дмитрий) воспитывались у бабушки, матери М. И. Лачиновой (ур. Фроловой). Анна Александровна Лачинова в своих воспоминаниях пишет: «У нас не было ни учителей, ни гувернантов; она всему учила нас сама, в особенности французскому языку и рисованию, которые знала в совершенстве. Вот у этой-то бабушки мы и воспитывались. Держали нас очень строго; целый день мы обязаны были заниматься то ученьем, то работою с небольшими промежутками отдыха. Случалось по целым дням оставаться без обеда и чаю, переписывая одну и ту же страницу, пока не перепишешь в совершенстве. Говорят, что строгое воспитание дурно действует на детей, — с нами было наоборот. Бабушкино воспитание оставило неизгладимый след на всей нашей жизни». Братья и сёстры были связаны самой тесной дружбой. «Как праздников ждали дней, когда вся семья была в сборе, более всего ценились минуты совместных разговоров» [1]. Тяготы воспитания младших братьев и сестёр делила с бабушкой и самая старшая из них, Прасковья. Сочинительству она смогла посвящать достаточное время только после того, как все её подопечные, в особенности — братья, были «поставлены на ноги» и приобрели ясное жизненное кредо.

Творчество

В течение почти 30 лет Прасковья Александровна занималась литературной деятельностью, и написала за это время 20 больших романов и повестей, а также сделала массу переводов с немецкого, английского, итальянского и французского — самых популярных авторов того времени: Г. де Мопассана, Ж. Оне, К. Мендеса, Эдгара По и др. Будучи чрезвычайно скромной, она так изобретательно скрылась за псевдонимом П. Летнёв, что «самые близкие друзья до последнего момента не догадывались о её владении пером и о том, что она была автором захватывающих романов. В двадцать один год, ставшая во главе многочисленной семьи младших братьев и сестёр, она безоговорочно посвятила себя им. Обладая даром борца, она смогла за короткое время преодолеть ярмо долгов и взять на себя бремя, позволившее ей иметь скромный, но почётный источник существования. Её пытливый изобретательный разум, рассудительный, озадачивался трудностями только для того, чтобы их побеждать… Домашние видели в ней своего рода оракула и в трудные моменты непременно прибегали к её помощи» — такую характеристику даёт Прасковье Лачиновой неизменный поклонник её литературного таланта, многолетний переводчик произведений П.Летнёва на французский язык барон М. де Бервик. Он также считает, что произведения П. Летнёва отличает содержательность, изящество стиля и хороший вкус.

Своё повествование барон де Бервик начинает словами: «Не бывает слишком поздно для того, чтобы воздать должное памяти благородной и талантливой женщины, особенно в эпоху, которая более, чем предшествующие нуждается в благотворных примерах» [2]

Эти слова и по прошествии более чем века остаются актуальными. Усложнились многие проблемы, о которых в конце XIX века писал П. Летнёв (П. А. Лачинова): воспитание детей, создание счастливой семьи, супружеская измена, становление «деловой женщины». Интересным представляется решение «женского вопроса». Женские образы в произведениях П. Летнёва чрезвычайно разнообразны: это и хищная, предприимчивая Евгения Мельхова («Бархатные когти») и бессильная, страдающая княжна Струйская («Без воли») и холодная, расчётливая Магдалина («Тёмная вода»). Обаятельны и привлекательны: Маруся (повесть «Ошибка»), Наташа (повесть «В своих сетях»), Лида Корнилова (роман «Тёмная вода»), Дина («Бархатные когти»), Марья Сергеевна (повесть «Поперёк дороги»). Положительные героини П. Летнёва — русские женщины из дворянских, часто обедневших, семей, но получившие хорошее воспитание, образованные, в которых «сказывалась раса, целый ряд поколений, выработавших себе известные, твёрдые понятия и взгляды» [3]. Это не только утончённые натуры, способные к глубокому пониманию и самопожертвованию, но вместе с тем энергичные, трудолюбивые, отличающиеся самостоятельным видением мира, покоряющие своим оптимизмом и добрым нравом. Их внешность привлекательна, они женственны и способны одним своим присутствием создавать вокруг себя атмосферу комфорта и покоя. Если исходить из того, что «в царстве повседневности решающая роль принадлежит женщине, душа которой служит идеальным выражением этой повседневности» [4], то прекрасные души многих героинь превращают унылую повседневность в праздник творчества, их «влечёт к тому, чтобы опоэтизировать обстановку» [5].

Особое внимание в произведениях Л. уделяется любовным коллизиям. Разными путями герои обретают своё счастье в любви: через измену и отчаяние нужно пройти супругам Азанеевым («На волоске»), обман, коварные интриги опутывают Наташу и Леонтьева («В своих сетях»), долгие годы ожидания счастья выпали на долю Дины и Актарова («Бархатные когти»).

Зачастую любовные отношения героев, зашедшие в тупик, автор разрешает, прибегая к помощи музыки. Ничего удивительного в этом нет. В XIX веке музицирование рассматривалась как неотъемлемая часть повседневной жизни и упоминание музыкального произведения в романе вызывало определённый ассоциативный ряд у читателя. Символично, что в первых главах романа «Бешеная лощина» героиня Катя Ипатова исполняет на арфе мелодию Шуберта «Les adieux». Нота прощания, прозвучавшая в начале произведения, окрашивает грустью образ Кати, и финал его глубоко трагичен. Библиографический словарь «Русские писатели. 1800—1917» даёт довольно подробную, но поверхностную справку, опирающуюся, в основном, на критические статьи того времени, без самостоятельного анализа произведений, приписывает чисто конъюнктурному фактору то, что «у читателей романы Л. были популярны, о чём свидетельствуют данные библиотечной статистики» [6].

Чтение произведений Л. сегодня, прежде всего, заставляет отметить хороший русский язык, одновременно простой и изысканный, занимательную фабулу и, наконец, умелое развитие сюжета, присутствием интриги поддерживающее читательский интерес. Одним из основных достоинств литературной деятельности Л. несомненно является превосходное владение словом. Известен интерес И. С. Тургенева и А. П. Чехова к произведениям Л. Талантливая изящная словесность сама по себе представляет языковую ценность, ведь на тургеневских страницах (за редчайшим исключением) мы не найдём головокружительных детективных эпизодов или захватывающего развития сюжета, но притягательность описаний природы, сделанных настоящим художником, не менее важна для читателя.

П. Летнёв — можно предположить, Прасковья Александровна Лачинова не случайно избрала псевдоним, который одним звучанием своим (в особенности у читателей её времени) вызывал реминисценцию, связанную с именами далеко не второстепенными в русской литературе всего XIX века. Можно усмотреть в этой звуковой игре даже невинный психологический ход, своего рода намёк: П. А. Плетнёв, с пушкинской поры до эпохи Ф. М. Достоевского, один из самых авторитетных и уважаемых критиков, чьё «тонкое чувство изящного» позволило ему оставаться выразителем актуального мнения, придававшего «первенствующее значение вопросам формы и языка».

Понятие изящной словесности в настоящее время стало почти ругательным, между тем: как в живописи главной характеристикой её содержательности всегда будет цвет, так и слог — в немалой степени призван определять таковую в художественной литературе, и не только.

Присутствует в образах Л. и довольно глубокая психологическая составляющая. Но не следует забывать, что рецензенты современные Л., находились в плену «демократических тенденций». Литераторы и журналисты подвергались беспощадной критике (начиная с А. К. Толстого и кончая М. О. Меньшиковым) — любая публикация, не выражавшая осуждения существующего миропорядка, в особенности — в русском обществе, объявлялась реакционной, клерикальной и т. п. Такой ригоризм, подогревавшийся нарастанием социальной напряжённости, заставлял чуть ли ни всех следовавших лучшим традициям изящной словесности, причислять к ретроградам.[7]

Библиография

Произведения П. А. Лачиновой

  • «В своих сетях», повесть («Дело», 1871 г., кн. 12) — отдельно: Киев. 1894 г. (Собрание сочинений П. Летнева: Т. 1—10. Киев: Ф. А. Иогансон, 1892—1895; Собрание сочинений П. Летнева: Т. 1—10. Киев: Ф. А. Иогансон, 1911 — далее: С.с.)
  • «Ошибка», повесть (там же, 1872 г., кн. 10, 12)
  • «Вне общественных интересов», роман («Дело», 1872 г., кн. 1, 2, 10, 11) — отдельно: СПб. А. А. Апухтин. 1874 г.
  • «Чужое преступление», роман («Дело», 1872 г., кн. 1, 2, 10, 11) — отдельно: СПб. П. Е. Кехрибарджи. 1875 г.
  • «Бешеная лощина», роман («Дело», 1876 г., кн. 9—12) — отдельно: С.с. — 1895 г.
  • «Увлечения и ошибки», роман («Дело», 1877 г., кн. 5—9)
  • «Бархатные когти», роман (там же, кн. 11, 12) — отдельно: С.с. — 1893 г. (с биографией автора)
  • «На волоске», роман («Дело», 1879 г., кн. 8—10) — отдельно: С.с. — 1893 г.
  • «Тёмная вода», роман, СПб. 1982 г.
  • «Современный недуг», роман (Наблюдатель, 1882 г., кн. 1—6) — отдельно: С.с. — 1895 г.
  • «В наше смутное время», роман (там же, 1883 г., кн. 1—3) — отдельно: С.с. — 1895 г.
  • «Порченые», рассказ («Неделя», 1885 г. №10)
  • «Без воли», роман («Наблюдатель», 1886 г., кн. 1—3) — отдельно: С.с. — 1894 г.
  • «На смену прошлого», повесть (1887, кн. 8, 9) — отдельно: С.с. — 1894 г.
  • «Гипнотизёр», повесть («Неделя», 1889 г., №3)
  • «По наитию», рассказ («Наблюдатель», 1889 г., кн. 4)
  • «Пустое зерно», повесть (1890 г., кн. 1)
  • «Не под силу», повесть (1891 г., кн. 2)
  • «Невидимый бич», роман («Северный вестник», 1891 г., кн. 2)
  • «Вместо хлеба — камень», роман («Наблюдатель», 1892 г., кн. 4, 5)
  • «Волчья яма», роман («Наблюдатель», 1893 г., кн. 4, 5) — издан посмертно.

Переводы

  • «Колодец и маятник», рассказ Эдгара По (Отечественные записки, 1870 г., кн. 1)
  • «Красная смерть», рассказ (там же)
  • «Влюблённые дети», эпизод романа Э. Золя (Наблюдатель, 1883 г., кн. 4)
  • «Грязь и золото», роман Катула Мендеса (Наблюдатель, 1885 г., кн. 7, 8)
  • Рассказы Катула Мендеса (там же, 1885 г., кн. 11, 12)
  • «Мать и дочь», роман Жоржа Онэ (1886 г., кн. 5)
  • Рассказы Катула Мендеса (Наблюдатель, 1887 г., № 4)
  • «Консуэло», роман Жорж Санд // Ежемесячное приложение к журналу «Живописное обозрение» 1887, №№ 4—7.
  • «Консуэло», роман Жорж Санд. — тт. 3 и 4 — Собрании сочинений Жорж Санд в 18 томах. Типография братьев Пантелеевых. 1896
  • Рассказы Ги де Мопассана (1889 г., кн. 6)
  • «За идею», перевод с итальянского (1891 г., кн. 5)
  • «В старые годы», перевод с итальянского (кн. 11)
  • Рассказы Матильды Сарро: «Отверженный» (1892 г., кн. 1), «Чары золота» (1893 г., кн. 2), «Возрождение», «Летняя ночь» и «Сквозь призму» (1893 г., кн. 6)
  • «Северный орёл», роман Уйда (Луизы де Ле-Рамэ) (Санкт-Петербург, 1882)

Напишите отзыв о статье "Лачинова, Прасковья Александровна"

Примечания

  1. А. А. Лачинова (Ближнев). Несколько слов о Летнёве. «Наблюдатель». 1892. № 12. С.241—256 — ИРЛИ (Пушкинский Дом), Рукописный отдел. ф.357, оп.2, ед.хр.190 (Собрание В. И. Яковлева)
  2. РО РНБ, ф. № 623 (Пятковский А. П.), ед.хр. 151, прилож.: Baron M. de Berwick. P.Letneff. Paris. 1893 (Перевод М. А. Замятиной-Шульц)
  3. П. Летнёв. «На смену прошлого» Киев, 1894. С.40
  4. Хосе Ортега-и-Гассет. Эстетика. Философия культуры. «Искусство». М. 1991. С.426
  5. П. Летнёв. «Тёмная вода». СПб. 1882. С.54
  6. Рубакин Н. А., Этюды о рус. читающей публике. СПб. 1895 °C.128
  7. Материалы для статьи любезно предоставлены филологом М. А. Замятиной-Шульц

Источники

  • Собрание сочинений П. Летнёва в 10—ти томах. Издание книгопродавца—издателя Ф. А. Иогансона. Киев. 1892—1894
  • Русские писатели 1800—1917. Т.3 (К—М). Научное издательство «Большая Российская Энциклопедия». Москва. С.351, 353 (П. Летнёв). ISBN 5-82570-112-2 ISBN 5-82570-011-8
  • РГИА, ф 776. (Главное управление по делам печати), оп.4, ед.хр.125 (Корректуры статей, запрещенных к печати в Петербурге в газете «Русский Инвалид» (30 апреля 1868 — 3 янв. 1915 гг. 85 листов; «Дело» газета: 10, 242, 501 (ед.хр,).
  • РГИА, ф.776, оп.20, ед.хр.1316 (делопроизводство № 25); Дело о рассмотрении жалоб разных лиц на действия цензурных учреждений: в том числе на запрещение к печати сочинений А. Н. Бекетова, Г. Н. Гатчинсона, П. Летнева (Лачиновой), Н. А. Полетаева, Э. Рода, Э. Х. Страдовского. Включает ходатайство редактора «Русского Инвалида» генерал—майора Н. А. Лачинова относительно публикации произведений П. Летнёва (П. А. Лачиновой) «Ошибка» и «В своих сетях».

Отрывок, характеризующий Лачинова, Прасковья Александровна

Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.