РДС-6с

РДС-6с — первая советская водородная бомба. Первая в мире водородная бомба, пригодная к практическому военному применению.

Разработана группой учёных под руководством А. Д. Сахарова и Ю. Б. Харитона. Работы по созданию бомбы начались в 1945 году. Испытана на Семипалатинском полигоне 12 августа 1953 года.

Конструкция

РДС-6с — одноступенчатая, имплозивного типа. Мощность 400 кт; КПД — 15-20 %. В дальнейшем бомба была модернизирована, в её заряде вместо трития был использован стабильный гидрид лития-6, мощность взрыва РДС-27 составила 250 кт (6 ноября 1955 года).

Питта герметичная, сферически симметричная, в центре небольшой заряд деления (предположительно выполненной по схеме "лебедь" или по схеме с каскадированием) , непосредственно к нему примыкают полушария оружейного урана, далее плитки литого дейтерида-тритида лития-6, далее природный уран. Точные массогабаритные данные и состав материалов питты будут секретны всё время действия договоров о нераспространении ядерного оружия, то есть, предположительно, всегда.

Разработка

Начало первых работ по термоядерной программе в СССР относится ещё к 1945 году. Тогда И. В. Курчатов получил информацию об исследованиях, ведущихся в США над термоядерной проблемой. Они были начаты по инициативе Эдварда Теллера в 1942 году, по программе Alarm Clock, вместо Super- создание водородной бомбы мегатонного класса на основе дейтерида лития-6.

В 1949 году, после успешного испытания первой советской атомной бомбы, американцы форсировали программу наращивания своих стратегических ядерных сил. Разработка термоядерного оружия становилась все более приоритетной для Советского Союза. Весной 1950 года физики-ядерщики — И. Тамм, А. Сахаров и Ю. Романов переезжают на «объект» в КБ-11, где начинают интенсивную работу над созданием водородной бомбы.

В 1948 году А. Д. Сахаровым были выдвинуты, на основе расчетов, основополагающие идеи конструкции водородной бомбы РДС-6. После этого разработка бомбы пошла по двум направлениям: «слойка» (РДС-6с), которая подразумевала атомный заряд, окруженный несколькими слоями легких и тяжелых элементов, и «труба» (РДС-6т), в которой плутониевая бомба погружалась в жидкий дейтерий. США разрабатывали похожие схемы. Например, схема «Alarm clock», которая была выдвинута Эдвардом Теллером, являлась аналогом «сахаровской» слойки, но она никогда не была реализована на практике. А вот схема «Труба», над которой так долго работали ученые, оказалась тупиковой идеей.

После испытания первой советский атомной бомбы РДС-1 основные усилия сконцентрировались на варианте «Слойка». Государственная комиссия под председательством И. В. Курчатова, проведя анализ результатов генеральной репетиции и доложив свои соображения правительству, приняла решение провести испытания первой водородной бомбы 12 августа 1953 года в 7 часов 30 минут местного времени.

Испытание

Операцию по сборке заряда проводили Н. Л. Духов, Д. А. Фишман, Н. А. Терлецкий под руководством Ю. Б. Харитона и в присутствии И. В. Курчатова. Подготовка системы автоматики осуществлялась В. И. Жучихиным и Г. А. Цырковым. В работах принимали участие А. Д. Захаренков и Е. А. Негин. Снаряжение заряда капсюлями-детонаторами после подъёма его на башню осуществлялось А. Д. Захаренковым и Г. П. Ломинским под руководством К. И. Щёлкина и в присутствии А. П. Завенягина.

На Семипалатинском полигоне тем временем шла интенсивная подготовка опытного участка, на котором располагались различные постройки, регистрирующая аппаратура, военная техника и другие объекты. В общем было подготовлено:

• 1300 измерительных, регистрирующих и киносъёмочных приборов;
• 1700 различных индикаторов;
• 16 самолётов;
• 7 танков;
• 17 орудий и миномётов.

В общей сложности на поле имелось 190 различных сооружений. В этом испытании впервые были применены вакуумные заборники радиохимических проб, автоматически открывавшиеся под действием ударной волны. Всего к испытаниям РДС-6с было подготовлено 500 различных измерительных, регистрирующих и киносъёмочных приборов, установленных в подземных казематах и прочных наземных сооружениях. Авиационно-техническое обеспечение испытаний — измерение давления ударной волны на самолёт, находящийся в воздухе в момент взрыва изделия, забор проб воздуха из радиоактивного облака, аэрофотосъёмка района и др. — осуществлялось специальной лётной частью. Подрыв бомбы осуществлялся дистанционно, подачей сигнала с пульта, который находился в бункере.

Было решено произвести взрыв на стальной башне высотой 40 м, заряд был расположен на высоте 30 м. Радиоактивный грунт от прошлых испытаний был удалён на безопасное расстояние, специальные сооружения были отстроены на своих же местах на старых фундаментах, в 5 м от башни был сооружён бункер для установки разработанной в ИХФ АН СССР аппаратуры, регистрирующей термоядерные процессы.

Сигнал на подрыв был подан в 7.30 утра 12 августа 1953 года. Горизонт озарила ярчайшая вспышка, которая слепила глаза даже через темные очки. Мощность взрыва составила 400 кт, что в 20 раз превысило энерговыделение первой атомной бомбы. Советский физик Ю. Харитон, проанализировав испытание, заявил, что на долю синтеза приходится около 15-20 %, остальная энергия выделилась за счет расщепления U-238 быстрыми нейтронами. В бомбе РДС-6с впервые было использовано «сухое» термоядерное горючее, что являлось серьёзным технологическим прорывом.

По результатам испытаний в радиусе 4 км, кирпичные здания были полностью разрушены, на расстоянии 1 км, ж/д мост со 100 тонными пролётами, был отброшен на 200 м.

Уровень радиации в облаке на высоте 3000 м после 20 мин. 5,4 Р/ч, на высоте 4000-5000 м после 1 часа 04 мин 9 Р/ч, на высоте 8000 м после 33 мин 360 Р/ч, на высоте 10000 м после 45 мин 144 Р/ч., длина полосы загрязнения с дозой свыше 1 Р после 30 мин составляла 400 км, ширина 40-60 км, на следующий день полоса длиной 480 км, шириной 60 км имела 0.01 Р/ч. Радиоактивное облако через 3 часа после взрыва, размерами 100 на 200 км, разделилось на 3 части, первая двигалась в направлении к оз. Байкал, здесь доза радиации не превышала 0,5 Р, средняя часть пошла в направлении Омска, максимальная доза составляла не более 0,2 Р, самая нижняя часть облака пошла по малому кругу вокруг Алтайского края в направлении Омска, Караганды и т. д. Максимальная доза в данном случае не превышала 0,01 Р.

Значение

Испытание РДС-6с показало, что СССР впервые в мире создал компактное (бомба помещалась в бомбардировщик Ту-16) термоядерное изделие огромной разрушительной мощности. К тому времени США «имели в наличии» испытание термоядерного устройства размером с трехэтажный дом. Советский Союз заявил, что тоже обладает термоядерным оружием, но в отличие от Соединенных Штатов, их бомба полностью готова и может быть доставлена стратегическим бомбардировщиком на территорию противника. Американские эксперты оспаривали это заявление, основываясь на том, что советская бомба не являлась «правильной», так как сконструирована не по схеме радиационной имплозии (схема «Теллера-Улама»). Однако до 1954 года в арсенале у США не имелось транспортабельных термоядерных бомб.

После успешного испытания многие конструкторы, исследователи и производственники были награждены орденами и медалями. Главный идеолог первой водородной бомбы, А. Д. Сахаров, сразу стал академиком АН СССР. Ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда и лауреата Сталинской премии. Звание Героя Социалистического Труда во второй раз было присвоено Ю. Б. Харитону, К. И. Щёлкину, Я. Б. Зельдовичу и Н. Л. Духову. Звание Героя Социалистического Труда также было присвоено М.В. Келдышу, который осуществлял математическое обеспечение работ по созданию водородной бомбы.

Схема "Слойка" однако не имела перспектив масштабирования мощности взрыва свыше мегатонны. Испытания Иви Майк в США в ноябре 1952 года доказали, что мощность водородного взрыва, прозведенного по определенной схеме, может превысить несколько мегатон. 1 марта 1954 года во время испытаний Кастл Браво США произвели взрыв бомбы, собранной по двухступенчатой схеме Теллера-Улама, и получили мощность взрыва в 15 мегатон. СССР удалость разгадать секрет схемы к 1954 году и провести испытания мегатонной бомбы РДС-37,созданной по схеме Теллера-Улама, 22 ноября 1955 года на Семипалатинском испытательном полигоне. Как и в РДС-6с в качестве термоядерного горючего использовался дейтерид лития-6.

См. также

• Создание советской атомной бомбы
• Термоядерное оружие
• РДС-1
• РДС-2
• РДС-3
• РДС-4
• РДС-5
• РДС-7
• РДС-27
• РДС-37
• TX-16/EC-16 - первая американская термоядерная бомба, принятая на вооружение в феврале 1954. Криогенное устройство на жидком дейтерии, эквивалентом 6-8 мегатонн; только 5 зарядов изготовлены, сняты с вооружения к октябрю 1954.

Ссылки

• [aviaros.narod.ru/rds-6.htm Современная авиация России].
• [sarov.info/index.php?ch=europaplus&id=11544&view=article&prevview=arc&year=2008&month=8 К 55-летию испытания первой отечественной термоядерной бомбы РДС-6с].
• [www.wsyachina.narod.ru/history/nuclear_testing_5.html Испытания первых водородных бомб РДС-6 и РДС-37].
• Joe_4.

Отрывок, характеризующий РДС-6с

– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.