Раав

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Раа́в (ивр.רחב‏‎, Рахав; также Раава, Рахава; 2 тыс. до н. э.) — жительница Иерихона, блудница, которая, согласно Книге Иисуса Навина, укрыла в своем доме двух соглядатаев из войска Иисуса Навина, и за то при взятии города была вместе со всеми домочадцами пощажена[1], прославлена (в Евр. 11:31 она числится в списке героев веры) и «объявлена праведной на основании дел», и одним из таких дел было то, что она направила по ложному следу слуг царя (Иак. 2:24—26). Всё остальное население Иерихона, кроме семьи Раав, было поголовно перебито.





Этимология имени

Её имя происходит от корня «רחב» — «широкий», и, согласно мидрашу,[2] она названа этим именем, так как она обладала большим количеством заслуг.[3]

Род занятий

В Библии Раав определена как «אשה זונה», что, по объяснению некоторых комментаторов,[4] основывавшихся, видимо, на переводе Библии на арамейский язык Йонатана бен Узиэля (Таргум Ионатан),[5] означает «содержательница постоялого двора», и семитском корне «זנ» (урожай, плоды), имеющим производные слова на иврите «מזונות» (фрукты), «מזוֹן» (пища), «לזון» (кормить). Эту версию упоминает РашиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2806 дней].

Согласно другим комментаторам,[6] словосочетание означает «блудница». На современном иврите слова «אשה זונה» дословно означают женщина проститутка. В пользу этой версии родственный семитский корень «זונה» со значением «платить» (т.е. «обменивать на урожай»). Контекст употребления «זונה» в Пятикнижии также говорит в пользу этой версии: от истории с Диной до аллегорий с идопоклонством в Левите и ВторозаконииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2806 дней].

Семья

Согласно мидрашу[7], Раав, приняв иудаизм, вышла замуж за Иисуса Навина и стала праматерью пророчицы Олдамы[8], пророка Иеремии[9] и пророка Иезекииля[10]. Согласно Сифри,[11] среди её потомков были восемь пророков и восемь коэнов.

Согласно Мф. 1:5, она вышла замуж за Салмона[12] и таким образом стала праматерью царя Давида и самого Иисуса. Впрочем, тождественность Рахавы из родословной Христа и Рахав из книги Иисуса Навина подвергается сомнению.[13]

Характерные особенности

Согласно Талмуду, Раав обладала сказочной красотой[14], настолько, что всякий, кто видел её, если впоследствии называл её имя[15], то у него происходила поллюция.[16]

Напишите отзыв о статье "Раав"

Примечания

  1. Нав. 2, , 21—24
  2. Тана Дебей Элияу Зута, 22
  3. Дословно «была широка в заслугах»
  4. см. например Раши
  5. Который перевёл слово «זונה» как «פונדקיתא» — владелица постоялого двора
  6. см. например Мальбим
  7. Мидраш Раба Коэлет, 8:13
  8. Талмуд Мегила 14б
  9. Мидраш Зута Эйха, 1:34, Ялкут Шимони Бамидбар
  10. Ялкут Шимони, Бамидбар, 25
  11. Сифри, Беаалотха, 20
  12. см. также 1Пар. 2:11
  13. R. K. Phillips, [reactor-core.org/ruth-rahab.html Rahab and Ruth, Who Were They?] (англ.)
  14. Талмуд, Мегила 15а
  15. В источнике — «если произнесёт „Рахав, Рахав“ …,»
  16. Талмуд, Таанит, 5б

Ссылки

  • [www.biblical-art.com/biblicalsubject.asp?id_biblicalsubject=122&pagenum=1 Галерея]
  • he.judaism.wikia.com/wiki/פירוש_יהושע_ב  (иврит)
  • toldot.ru/torah/torah.php?id=neviim/yehoshua
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).


Отрывок, характеризующий Раав


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)