Рабатакская надпись

Рабатакская надпись — надпись на скале на бактрийском языке греческим алфавитом, найденная при раскопках в Рабатаке в 1993 около Сурх Котал в Афганистане. Надпись связана с правлением кушанского царя Канишки и освещает также его генеалогию. Хранится в Кабульском музее.

В первой строке надписи о Канишке описывается правление Канишки как эпоха безопасности, справедливости и законности и объявляется, что все боги довольны его правлением. Вторая строчка сообщает, что он выпустил эдикт на греческом и на арийском («αρια») языках.

Строки с четвёртой по седьмую перечисляют города, которые он покорил, в частности: Сакета, Каусамби, Паталипутра, и Джангио-Чампа, хотя из текста не ясно, попала ли Тямпа (Чампа) во владения Канишки.

Потом приводится список царей: Куджула Кадфиз, великий прадед, Вима Такто, его дед, Вима Кадфиз, его отец, и сам Канишка.

Текст надписи

"(1) ... Великий спаситель, Канишка Кушан, Праведный, Справедливый, Автократор, Бог,

(2) достойный поклонения, получивший царство от Наны и всех богов, *положивший *начало первому году

(3) так, как это нравилось богам. И он *издал *эдикт (по-)гречески, (и) затем переложил его на арийский язык.

(4) В первый год было провозглашено в Индии, во *всем царстве *кшатриев, что (в том, что)

(5) к ним (относилось) - В том числе (город) ..., (город) Сакета, и (город) Каусамби, и (город) Паталипутра, и до (города) Сри-

(6) Чампа, - каковы (бы не были их) правители и прочая *знать, он (их) подчинил (своей) воле, и подчинил всю

(7) Индию (своей) воле. Затем царь Канишка приказал Шафару каралрангу

(8) *в этом ... создать святилище под названием Б ... аб, на *равнине Ка ... для этих

(9) богов, из которых здесь ... *славная Умма занимает первое место: *богиня Нана и *богиня

(10) Умма, Аурмузд, (бог) Благотворящий, Срошард, Нараса, (и) Михр. И *также он

(11) приказал изготовить изображения этих богов, (имена которых) написаны выше, и

(12) он приказал сделать (изображения) этих царей: царя Куджулы Кадфиза, (его)

(13) прадеда; и царя Вимы Такту, (его) деда; и царя Вимы Кадфиза,

(14) (его) отца; и *также себя самого, царя Канишки. Затем, как царь царей, девапутра

(15) ... приказал это сделать, (и) Шафар каралранг создал это святилище.

(16) [Затем ... ] каралранг, и Шафар каралранг, и Нукунзук [установили] культ

(17) [в соответствии с] приказом (царя). (А что касается) *этих богов, (имена которых) написаны выше, - пусть помогут они [сохранить]

(18) царя царей, Канишку Кушана, навечно в добром здравии, *невредимого (и) победоносного.

(19) И [когда] девапутра, *владыка всей Индии с первого года до *тысячного,

(20) *основал святилище в первый год, тогда *также в ... год ...

(21) ... по приказу царя ... (и) было также дано ... , (и) было также дано ... , (и) также ...

(22) ... царь дал *основание для богов, и ...

(23) ..."

Литература:

Силс-Вильямс Н. Новые бактрийские документы // Вестн. древ. истории. – 1997. – № 3. – С. 3 – 10.

См. также

• Цари Кушана
• Гандхара

Ссылки

• [www.gengo.l.u-tokyo.ac.jp/~hkum/bactrian.html Professor Sim Williams on the Rabatak inscription]
• [www.gengo.l.u-tokyo.ac.jp/~hkum/images/bact_b04.jpg Photograph of the Rabatak inscription]
• [www.kushan.org/essays/chronology/kanishka.htm The Era of Kanishka]

Отрывок, характеризующий Рабатакская надпись

В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.