Раббан Саума

Раббан Саума (барсаума — «сын поста», сир. раббан — «учитель») (ок. 1220, Ханбалык — 1294, Марага) — несторианский монах, посол на службе ильханов Ирана; единственный уроженец средневекового Китая, оставивший описание своих путешествий по Европе. Его называют китайским Марко Поло.

Паломничество на Запад

Раббан Саума родился в монгольской столице Ханбалык (ныне — Пекин) в семье несторианского клирика Шебана. По всей видимости, он был уйгуром. Уже к 20 годам Саума принял постриг. Около 1278 года Раббан Саума со своим учеником Марком отправился в паломничество в Иерусалим. Они пересекли страну тангутов, посетили оазисы Кашгар и Хотан, проехали через Талас и Хорасан, побывали в Ани и Мосуле. Узнав о боевых действиях в Сирии и об опасностях, подстерегающих их на пути в Святую землю, они отклонились от предписанного маршрута в сторону Персии, находившейся тогда под владычеством монгольских ильханов из династии Хулагуидов.

Патриарх Ассирийской церкви Востока Мар-Дынха радушно принял посланцев Хубилая, но просил их ходатайствовать перед Абака-ханом о подтверждении его сана. В 1281 году патриарх скончался, и спутник Саумы был избран патриархом под именем Мар Ябалаха III. Путешественники отправились в Тебриз для подтверждения избрания со стороны ильхана, но тот умер до их приезда. Аргун-хан, вступивший на престол в 1284 году, подумывал о заключении союза с папой римским и христианскими правителями Европы с целью совместных действий против мамлюков в Сирии. Для посольства в Европу ему были нужны христиане, и по совету новоизбранного патриарха он выбрал престарелого уйгура своим посланцем в Рим.

Дипломатическая миссия в Европу

В 1287 году Раббан Саума, сопровождаемый генуэзцем Фомой и толмачом Угето, на 30 верблюдах двинулся на запад в сторону Трапезунда. Аргун-хан снабдил его письмами к византийскому императору, папе римскому и ряду европейских монархов. По достижении Трапезунда посольство село на корабль и добралось морем до Константинополя, где Раббан Саума был удостоен аудиенции у императора Андроника II. Судя по его запискам, неизгладимое впечатление на выходца из Китая произвела красота Собора Св. Софии.

После Константинополя Раббан Саума вновь поднялся на палубу корабля и отплыл в сторону Италии. Проплывая мимо Сицилии, он стал очевидцем извержения вулкана Этна (18 июня 1287 года) и морского сражения между Карлом Анжуйским и Хайме Арагонским (см. Сицилийская вечерня). По прибытии в Рим он узнал о кончине папы Гонория IV и после кратких переговоров с кардиналами и посещения Собора Св. Петра направился через Флоренцию и Геную в Париж. Перезимовав в Генуе, он провёл целый месяц при дворе короля Филиппа Красивого, пытаясь расположить его в пользу союза с ильханом.

Покинув пределы Французского королевства, Раббан Саума проехал в Аквитанию, где (вероятно, в Бордо) ему удалось встретиться с английским королём Эдуардом I. Когда он вернулся в Рим, папой был избран Николай IV, принявший его весьма благосклонно и дозволивший причаститься святых тайн. Он вручил путешественнику драгоценную тиару, которую тот по возвращении в Багдад в 1288 году преподнёс патриарху Марку.

Заключение

По-видимому, по возвращении в Багдад Раббан Саума составил описание своих путешествий. Аргун-хан между тем направил в Европу новое дипломатическое посольство во главе с генуэзцем Бускарелло де Гизольфи, на что папа ответил направлением в Китай знаменитого посольства Иоанна Монтекорвинского. На исходе жизни Саума обосновался в городе Мараге, где и скончался в 1294 году.

Литература

• [www.vostlit.info/Texts/rus15/Mar_Yabalacha_III/frametext1.htm История мар Ябалахи III и раббан Саумы // Сирийская средневековая историография]. — СПб., 2000.
• История мар Ябалахи III и раббан Саумы / Исследование, перевод с сирийского и примечания Н. В. Пигулевской. — М., 1958.
• Montgomery, James A. History of Yaballaha III. New York: Columbia University Press, 1927.
• Budge, E. A. Wallis. The Monks of Kublai Khan. London: Religious Tract Society, 1928. [www.aina.org/books/mokk/mokk.htm Online]

Отрывок, характеризующий Раббан Саума

– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.