Рабинович, Иосиф Давидович

Иосиф Давидович Рабинович

Ио́сиф Дави́дович Рабино́вич (11 (23) сентября 1837, Резина, Сорокский уезд, Бессарабская область, Российская Империя — 17 мая 1899, Кишинёв, Бессарабская губерния, Российская Империя) — еврейский публицист и общественный деятель, протестантский проповедник, основатель первой в России общины т. н. иудео-христиан.

Биография

Детские годы

Иосиф Рабинович родился в 1837 году в бессарабском местечке Резина, расположенном на правом берегу Днестра (ныне районный центр Резинского района Республики Молдова). Его отец, Давид Эфроимович, был внуком оргеевского раввина Вольфа Рабиновича. Мать, Эстер-Сара, происходила из резинской хасидской семьи.

В раннем детстве, после смерти матери, Иосиф Рабинович поселился в доме своего деда по материнской линии реб Нуты (ученика хасидского цадика, ребе Янкл-Шимшн из Шепетовки). В доме деда он получил религиозное воспитание, изучая Мишну, Гемару, комментарии Раши, и, как и дед, стал хасидом рашковского ребе — реб Зёмы (Залмена Иосифовича) Ра́шкевера. В 1848 году в возрасте 11 лет Рабинович покинул Резину и поселился в доме своей бабушки (по отцовской линии) Ривке в Оргееве. Здесь он продолжил обучение у частного учителя Иосифа Кивовича — последователя бершадского хасидского цадика реб Рефула, и занялся изучением средневекового еврейского мистицизма (Каббалы).

Когда ему было 16 лет, Рабинович увлёкся современной светской художественной литературой, главным образом на древнееврейском языке. Христианством Рабинович впервые заинтересовался, когда его приятель — Ихил-Цви (Меерович) Гершензон, слывший в городе вольнодумцем — подарил ему изданный в Лондоне и привезённый им из Кишинёва древнееврейский перевод Нового Завета. Книга произвела на Рабиновича такое впечатление, что он решил отойти от хасидиского мистицизма, уединиться в доме отца в местечке Машковцы Оргеевского уезда и целиком посвятить себя изучению еврейской философии, в первую очередь Маймонида. После женитьбы на Голде Гольденберг в 1856 году, Рабинович вновь поселился в Оргееве, в доме своего тестя Даниэла Гольденберга, возобновил общение с Гершензоном и на полученные в приданое 500 рублей открыл небольшую торговую лавку.

В еврейской публицистике

В 1859 году город постиг пожар, уничтоживший 66 хозяйств и семья Рабиновича осталась без средств к существованию. Будучи неплохо подготовленным в области юриспруденции, И. Д. Рабинович занялся правовой практикой, вскоре начав печататься в древнееврейской прессе и в первую очередь в одесском издании А. O. Цедербаума «гаМелиц» — первой древнееврейской газете в России (1860). В это же время Рабинович открыл в Оргееве талмудтору (общинную начальную школу) и стал членом «Общества по распространению просвещения среди евреев в России». Собрав необходимые средства, в 1866 году он открыл крупное предприятие по оптовой торговле чаем и сахаром по всему Оргеевскому уезду, в 1869 году был избран (единственным евреем) в оргеевский уездный совет. Однако после насилия над евреями в Одессе, Рабинович разочаровался в возможностях просветительского движения и эмансипации. Продав своё дело и собственность в Оргееве, 9 ноября 1871 года И. Д. Рабинович с женой, четырьмя дочерьми и сыном (который уже к тому времени учился в кишинёвской гимназии) переехал в Кишинёв, купил участок земли и в 1873 году выстроил на нём дом. На духовное состояние Рабиновича в это время повлияла также смерть младшей дочери в результате эпидемии холеры в 1872 году.

В это время Александр Цедербаум перевёл газету «гаМелиц» из Одессы в Санкт-Петербург, предложив Рабиновичу стать постоянным корреспондентом издания в Кишинёве. В 1878 году Рабинович выступал в печати со статьями об улучшении положения раввината и еврейского образования (как необходимых условиях для улучшения благосостояния всего еврейского народа), написанными с позиций движения еврейского просвещения (Хаскала); в статье (памфлете) «Сабри маранан верабанан» в газете «hаБокер Ор» (Утренний свет) призывал к всеобщему привлечению евреев с ранних лет к земледельческому труду. Вместе с доктором Левинтоном он создал городское общество по вспомоществлению еврейской бедноте в обработке земли, занимался улучшением условий синагогальной службы.

Миссионерская деятельность

В начале 1880-х годов под впечатлением от прокатившейся по черте оседлости волны еврейских погромов, Рабинович увлёкся палестинофильством и с целью основания еврейской земледельческой колонии посетил Палестину, где был потрясён нищетой местного еврейского населения. В Иерусалиме он пришёл к выводу, что решением еврейского вопроса должно стать обращение евреев в христианство. В Бессарабию Рабинович вернулся с идеей создания национальной иудео-христианской религиозной общины на Юге России.

По возвращении в Кишинёв в 1883 году И. Д. Рабинович выпустил на древнееврейском языке катехизис нового учения «Двенадцать тезисов веры» (по аналогии с «Принципами еврейской веры» Маймонида), в котором признавались основные догматы христианства в сочетании с отдельными традиционными еврейскими обрядами. Одновременно занялся образованием первой иудео-христианской общины в Российской империи, чьей целью было создание иудаизма нового типа, сближающего его с ранним христианством.

24 декабря 1884 года, с разрешения Министерства внутренних дел и при поддержке местного евангельского пастора Фалтина, И. Рабинович открыл в Кишинёве иудео-христианский молитвенный дом («Собрание израильтян Нового Завета»), служба в котором велась на идише. В последующие несколько месяцев он составил собственный распорядок канторской Субботней службы, сочетавший как еврейские, так и христианские элементы. Идея, однако, была враждебно воспринята городским еврейским населением и вскоре молитвенный дом был закрыт, а сам Рабинович 24 марта 1885 года перешёл в протестантство.

На протяжении последующих нескольких лет Иосиф Рабинович продолжил заниматься миссионерской деятельностью, подвергаясь остракизму как в еврейской печати, так и со стороны православного духовенства города, которые не приняли его попытки совместить основные постулаты христианской веры с идеей избранности еврейского народа и неприятие им позднейших ритуалов христианских церквей как далёких духу раннего апостольского христианства. В конце 1880-х годов отошёл от общественной деятельности и умер в 1899 году от малярии. «Некролог Иосифа Давидовича Рабиновича» (1899) написал философ В. С. Соловьёв, ещё в 1885 году посвятивший ему свою работу «Новозаветный Израиль».

В конце 1960-х — начале 1970-х годов XX века в США вновь начали организовываться иудео-христианские общины, которые образовали новое религиозное движение в среде христианства — мессианский иудаизм.

Священник Александр Мень полагал, что проповедническая деятельность Рабиновича не имела смысла, потому что являла собой попытку ассимилировать еврейские массы.

Литература

• Кай Кьер-Хансен. «Иосиф Рабинович и мессианское движение». Издание миссионерской организации «Евангельское слово». СПб.: Russian Ministries Библия для всех, 1997.
• Сборник речей Иосифа Рабиновича / Сост. Наталия Поздырка; пер. с англ. Ирина Сырбу. — Кишинёв: Кишинёвская еврейская мессианская община «Бней Брит Хадаша», 2014. — 128 с. — 2000 экз. — ISBN 978-9975-120-45-6.

Отрывок, характеризующий Рабинович, Иосиф Давидович

Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.