Рабинович, Михаил Григорьевич

Михаил Григорьевич Рабинович
Дата рождения:	9 (22) мая 1916(1916-05-22)
Место рождения:	Екатеринбург, Российская империя
Дата смерти:	4 февраля 2000(2000-02-04) (83 года)
Место смерти:	Пало-Альто, Калифорния, США
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	история России, археология, этнография, краеведение. История средних веков. Социальная история, история культуры.
Место работы:	Институт этнографии АН СССР
Учёная степень:	доктор исторических наук (1963)
Альма-матер:	Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
Известен как:	автор многочисленных научных и научно-популярных публикаций по археологии и этнографии древней Москвы
Награды и премии:

Михаил Григорьевич Рабинович (9 (22) мая 1916, г. Екатеринбург — 4 февраля 2000, г. Пало-Альто, Калифорния, США) — известный советский историк, археолог и этнограф, москвовед. Первый руководитель Московской археологической экспедиции (1946—1951). Доктор исторических наук (1963).

Лауреат Государственной премии Российской Федерации (1993).

Биография

Внучатый племянник книгоиздателей Александра Наумовича и Игнатия Наумовича Гранат, племянник экономиста Юрия Ларина.

• 1941 — окончил исторический факультет Московского государственного университета. Учителями были А. В. Арциховский, М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков, В. В. Стоклицкая-Терешкович.

В аримю не попал, так как был признан негодным по здоровью.

• 1941—1943 — ассистент кафедры археологии, директор научной библиотеки МГУ.
• В 1943 защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Новгородское войско».
• 1943—1946 — учёный секретарь Института этнографии АН СССР.
• 1946—1951 — старший научный сотрудник Института истории материальной культуры, руководитель Московской археологической экспедиции.
• 1951—1957 — заведующий археологическим отделом, заместитель директора Музея истории и реконструкции Москвы.
• В 1946—1957 также доцент кафедры истории СССР Московского государственного педагогического института.
• С 1957 — старший, а затем ведущий научный сотрудник Института этнографии.
• 1963 — доктор исторических наук; диссертация на тему: «Материальная культура и быт населения Москвы XI—XVIII вв.».
• 1957—1991 — член учёного совета Института этнографии.
• 1960 — член экспертно-консультационного совета при главном архитекторе Москвы.

Его сын, программист, в начале 1990-х эмигрировал в США, куда забрал и отца.

Труды

Книги

• Рабинович М. Г., Латышева Г. П. Из жизни древней Москвы: Очерки. — М.: Московский рабочий, 1961. — 200, [16] с. — 10 000 экз.

• Рабинович М. Г. О древней Москве: Очерки материальной культуры и быта горожан в ХI- ХVI вв. — М.: Наука, 1964. — 354 с.
• Рабинович М. Г. Первое в Москве. — М.: Детская литература, 1965. — 200 с. — (Школьная библиотека). — 50 000 экз. (в пер.)
• Латышева Г. П., Рабинович М. Г. Москва в далёком прошлом. — М.: Наука, 1966. — 248 с. — (Научно-популярная серия). — 47 000 экз.
• Латышева Г. П., Рабинович М. Г. Москва и Московский край в прошлом. — М.: Московский рабочий, 1973. — 232, [16] с. — 50 000 экз.
• Рабинович М. Г. Судьбы вещей: «Вещи имеют свою судьбу...». — М.: Детская литература, 1974. — 224 с. — 100 000 экз.
• Рабинович М. Г. Очерки этнографии русского феодального города: Горожане, их общественный и домашний быт / Отв. ред. В. В. Покшишевский. Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР.. — М.: Наука, 1978. — 328, [2] с. — 6 650 экз. (в пер.)
• Рабинович М. Г. Не сразу Москва строилась. — М.: Московский рабочий, 1982. — 208 с.
• Рабинович М. Г. Судьбы вещей: Рассказы / Рисунки Ю. Киселёва. Оформление Б. Кыштымова. — Изд. 3-е. — М.: Детская литература, 1984. — 224 с. — (Библиотечная серия). — 100 000 экз.
• Рабинович М. Г. Очерки материальной культуры русского феодального города / Отв. редакторы д-р географ. наук В. В. Покшишевский, член-корр. АН СССР К. В. Чистов. Ордена Дружбы народов Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР. — М.: Наука, 1988. — 312, [8] с. — 15 000 экз. — ISBN 5-02-009891-4.
• Рабинович М. Г. Записки советского интеллектуала. — М.: Новое литературное обозрение, 2005. — 392 с. — (Россия в мемуарах). — 2 000 экз. — ISBN 5-86793-054-8.

Статьи

• Рабинович М. Г. Городское жилище восточных славян // Традиционное жилище народов России: XIX — начало XX в. / Отв. ред. д-р истор. наук Л. Н. Чижикова. Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН. — М.: Наука, 1997. — С. 79-103. — 400 с. — 1 000 экз. — ISBN 5-02-009595-8.

Библиография

• Список научных работ // Этнографическое обозрение. 1996, № 3.

Литература

• Беляев Л. А. Памяти Михаила Григорьевича Рабиновича: (1916—2000) // ТМИГМ. Вып. 10. — М., 2000.
• Векслер А. Г. Памяти Михаила Григорьевича Рабиновича (1916—2000) // Российская археология. 2000, № 4. С. 265-266.

Отрывок, характеризующий Рабинович, Михаил Григорьевич

Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.