Рабоче-крестьянская инспекция

Рабо́че-крестья́нская инспе́кция (Рабкри́н, РКИ) — система органов власти, занимавшаяся вопросами государственного контроля. Систему возглавлял Наро́дный комиссариа́т Рабо́че-крестья́нской инспе́кции (НК РКИ). Создан в 1920, расформирован 11 февраля 1934 года. Вместо РКИ была создана Комиссия советского контроля при СНК СССР. С 1923 действовал совместно с Центральной контрольной комиссией ВКП(б) как единый советско-партийный орган, при этом нарком РКИ по совместительству возглавлял ЦКК.

История

7 февраля 1920 года Наркомат государственного контроля был преобразован в Народный комиссариат рабоче-крестьянской инспекции (НКРКИ, Рабкрин), руководителем которого был назначен И. В. Сталин. На этом посту он оставался до 1922 года.

Деятельность Рабкрина в первые годы после создания напоминала деятельность современной Счётной палаты. В первую очередь, контролёры Рабкрина осуществляли финансовые ревизии (в том числе, предварительные, на основании планов расходования средств).

С 1922 года Рабкрин занимается также так называемой «нормализацией» труда, тем, что впоследствии называли НОТ — научной организацией труда: контролёры и инспекторы проверяли эффективность работы бюрократии в различных ведомствах и способствовали внедрению новшеств во всех отраслях.

Сразу после создания в 1920 году Рабкрин начал интенсивно расти и развиваться. Внутри наркомата организуются топливная инспекция (август 1921), инспекция внешних сношений (февраль 1921), создаётся юридический отдел, отдел нормализации (март 1922).

30 апреля 1923 года Постановлением Президиума ЦИК Наркомом Рабоче-крестьянской инспекции был назначен В. В. Куйбышев (1923—1926; 1934—1935). Под его руководством было разработано и 12 ноября 1923 г. утверждено Положение о Народном Комиссариате РКИ ЦИК СССР.

На Всесоюзном совещании руководителей РКИ и представителей Контрольных Комиссий РКП(б), проходившем 3—4 февраля 1924 в Москве, было принято решение о постепенном слиянии партийных (ЦКК) и государственных (РКИ) контрольных органов, координации их работы на первом этапе, и в дальнейшем, объединении в одном органе.

В ноябре 1926 года руководителем Рабкрина назначен Г. К. Орджоникидзе (1926—1930). Основным изменением в работе инспекции стал переход от отраслевого сегментирования работы к территориальному. Принципиально функции Рабкрина изменились после принятия 4 мая 1927 года Постановления ЦИК и СНК СССР «О расширении прав Рабоче-крестьянской инспекции». В частности, Рабкрину позволялось принимать решения о наложении дисциплинарных взысканий, а также отстранении и увольнении должностных лиц за бесхозяйственность, бюрократизм и волокиту, о ликвидации излишних подразделений и представительств.

Ленин и Рабкрин

Название Рабкрин наиболее широко известно из работы В. И. Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин», в которой остро ставился вопрос о неэффективности данного органа. Делегированные туда представители от рабочих и крестьян зачастую бывали обманутыми или подкупленными зарождающейся советской бюрократией. Рабкрин, совместно с ЦКК должен был, по мысли Ленина, стать органом, не допускающем сосредоточение власти в партии и государстве в одних руках:

Члены ЦКК, обязанные присутствовать в известном числе на каждом заседании Политбюро, должны составить сплоченную группу, которая, «невзирая на лица», должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел.

.

Руководство

Народные комиссары рабоче-крестьянской инспекции РСФСР

1. Иосиф Виссарионович Сталин (24 февраля 1920 — 6 мая 1922)
2. Александр Дмитриевич Цюрупа (6 мая 1922 — 28 апреля 1923)
3. Валериан Владимирович Куйбышев (28 апреля — 6 июля 1923)
4. Алексей Семёнович Киселёв (7 июля 1923 — 2 февраля 1924)
5. Николай Михайлович Шверник (2 февраля 1924 — 30 ноября 1925)
6. Никифор Ильич Ильин (30 ноября 1925 — 10 марта 1934)

Народные комиссары рабоче-крестьянской инспекции СССР

1. Валериан Владимирович Куйбышев (6 июля 1923 — 5 августа 1926)
2. Григорий Константинович Орджоникидзе (5 ноября 1926 — 10 ноября 1930)
3. Андрей Андреевич Андреев (22 ноября 1930 — 9 октября 1931)
4. Ян Эрнестович Рудзутак (9 октября 1931 — 11 февраля 1934)

Заместители

• 1923—1924 гг. — Аванесов Варлаам Александрович
• 1923—1924 гг. — Киселёв Алексей Семёнович
• 1925—1930 гг. — Лебедь Дмитрий Захарович
• 1925—1928 гг. — Демченко Николай Нестерович
• 1926—1929 гг. — Яковлев Яков Аркадьевич
• 1930—1932 гг. — Криницкий Александр Иванович

См. также

• Как нам реорганизовать Рабкрин
• Комиссия советского контроля
• Народный комиссариат государственного контроля РСФСР
• Рабоче-крестьянская инспекция ГДР

Ссылки

• [www.ach.gov.ru/about/history/2028.php История Рабкрина на сайте Счётной палаты]

Литература

• Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления и их руководители. 1923—1991 гг. Историко-биографический справочник. / Сост. В. И. Ивкин. — М.: РОССПЭН, 1999. — ISBN 5-8243-0014-3

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Рабоче-крестьянская инспекция

Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.