Рабство
Ра́бство — система общественных взаимоотношений, при которой допускается нахождение человека (раба) в собственности у другого человека (господина, рабовладельца, хозяина) или государства. Прежде в рабы брали пленников, преступников и должников, позже и гражданских лиц, которых принуждали работать на своего хозяина. Рабство в этой форме было широко распространено до XX века, в некоторых арабских и африканских странах вплоть до его конца.
В современном мире рабство осуждается в большинстве стран мира как преступление и запрещено законодательствами этих стран. Суть рабства, как преступления, в лишении рабов будущего полностью или частично.
Государства, где разрешено рабство, обычно называют рабовладельческими государствами.
Рабство существовало с доисторических времен в различных цивилизациях[1], в большинстве случаев принимая те или иные институциональные формы. В настоящее время рабство запрещено во всех странах[2][3] (последней отменила рабство Мавритания в 2007 году[4]).
Существует мнение, что в современном мире есть явления, неотличимые от рабства. К таковым относятся: крепостное право, закрытое содержание домашней прислуги, дети-солдаты, торговля людьми и насильственный брак[5]. Соответственно, в современном мире на рабском положении находится, по разным оценкам, от 20 до 36 млн человек[6][7][8].
В современных условиях это социальное явление, характеризующееся тотальным ограничением прав человека (лица или группы лиц), его свободы, личной неприкосновенности, принуждением к подневольному труду, к выполнению работы, не ограниченной по времени или неопределённой по характеру, к сексуальной несвободе, а также эксплуатации лица в качестве объекта права собственности (путём продажи, сдачи внаём и др.).[9]
Содержание
Официальные определения
В Дигестах Юстиниана (Corpus iuris civilis) рабство определяется как «установление права народов, в силу которого лицо подчинено чужому владычеству вопреки природе» (Digest. 1.5.4.1)[10].
Конвенция «О рабстве»[11] принятая Лигой Наций в 1926 году ввела в международный оборот следующие определения раба и работорговли[11]:
- Под рабством понимается положение или состояние лица, в отношении которого осуществляются некоторые или все полномочия, присущие праву собственности.
- Под работорговлей понимаются все действия, связанные с захватом, приобретением какого-либо лица или с распоряжением им с целью обращения его в рабство; все действия, связанные с приобретением раба с целью его продажи или обмена; все действия по продаже или обмену лица, приобретённого с этой целью, и вообще всякое действие по торговле или перевозке рабов.
Рабство осуждено договором[11] Лиги Наций в 1926 году и во Всеобщей декларации прав человека ООН от 1948, а также во всех других главных документах, касающихся прав человека.
В 4 пункте Всеобщей декларации прав человека ООН расширила понятие раб до любого лица, которое не может по своей воле отказаться от работы. В Европе рабство запрещает Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод.
Международная организация труда (МОТ) определяет[12] рабское положение работника по следующему (не исчерпывающему) списку признаков: выполнение работы вопреки собственному желанию, нарушение законных трудовых прав, отсутствие возможности уволиться, ограничение физической свободы, наличие на рабочем месте надсмотрщиков, применение к работнику физического насилия.
На протяжении последних 5000 лет рабство существовало почти повсюду. Среди наиболее известных рабовладельческих государств — Древняя Греция и Рим, в Древнем Китае понятие си, эквивалентное рабству, известно с середины II тысячелетия до н. э. В российской литературе существовала традиция отождествлять крепостных крестьян с рабами, однако, несмотря на целый ряд сходных черт, у невольничьего рабства в США и российского крепостничества были некоторые различия.[13] Современное понятие раба не учитывает этих различий, понятие крепостной в правах человека отсутствует и полностью совпадает с определением раба. В более поздний период рабство существовало в США и Бразилии. Рабство на Древнем Востоке имело много отличительных черт. В тоталитарных государствах крупнейшими рабовладельцами стали не индивидуальные собственники, а сами эти государства, таким образом, прикрывая реальное положение рабов тем, что те якобы принуждаются к труду согласно установленным тоталитарным государством законами. Например, широко использовался труд заключенных в сталинском СССР и других странах «социалистического лагеря», а также в нацистской Германии во время Второй мировой войны. В настоящее время подневольный труд широко используется в КНДР[14].
Сущность рабства и положение раба
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 14 июня 2012 года. |
Неразрешённой до сего дня проблемой в изучении сущности рабства является неразработанность его научной-популярной классификации. Прямое следствие этого пробела — представление большинства людей о рабстве, как о какой-то особой составляющей истории Древнего мира. В лучшем случае, люди воспринимают рабство как принадлежность исключительно рабовладельческого строя.
Одним из важнейших критериев для классификации рабства является фактор формирующего субъекта.
Значительное распространение (а, соответственно, и особую угрозу для общества) современное рабство имеет в тех случаях, когда приобретает системный характер, когда основным формирующим субъектом порабощения становится не отдельное преступное частное лицо, а государство.
Появление рабовладения
Для достижения эффективности производства жизненно необходимо разделение труда. При организации такого разделения тяжёлый (прежде всего, физический) труд является наименее привлекательным. На определённом этапе развития общества (когда развитие технологий обеспечило производство работником большего объёма продукции, чем необходимо ему самому для поддержания жизни), военнопленных, которых прежде убивали, стали лишать свободы и принуждать к тяжёлому труду на хозяина. Люди, лишённые свободы и превращенные в собственность господина, стали рабами.
Положение раба
С точки зрения философа Варрона, раб представляет собой лишь «говорящее орудие», одушевлённую собственность, вьючный скот (на языке римского права — res, то есть вещь). Рабы обычно используются как рабочая сила в сельскохозяйственном и другом производстве, в качестве слуг, либо для удовлетворения иных потребностей хозяина. Вещный характер раба, прежде всего, выражается в том, что все продукты рабского труда становятся собственностью владельца; зато и забота о прокормлении и о других нуждах рабов лежит на хозяине. Раб не имеет своей собственности, он может распоряжаться лишь тем, что господин пожелает дать ему. Раб не может вступать в законный брак без разрешения господина, продолжительность брачной связи — если она дозволена — зависит от произвола рабовладельца, которому принадлежат также и дети раба. Как и всякая составная часть имущества, раб может стать предметом всевозможных торговых сделок.
Условия жизни раба определяются лишь гуманностью или выгодой рабовладельца. Первая была и остаётся редкостью; вторая заставляет действовать различно в зависимости от того, насколько трудно доставать новых рабов. Процесс выращивания рабов с детства — медленный, дорогой, требующий достаточно большого контингента рабов-«производителей», поэтому даже абсолютно антигуманный рабовладелец вынужден обеспечивать рабам уровень жизни, достаточный для поддержания работоспособности и общего здоровья; но в местах, где добывать взрослых и здоровых рабов легко, их жизнью не дорожат и изнуряют работой.
Раб не является субъектом права как личность. Ни в отношении к своему господину, ни в отношении к третьим лицам раб не пользуется никакой правовой защитой как самостоятельное лицо. Господин может обращаться с рабами по своему усмотрению. Убийство раба господином — законное право последнего, а кем-то другим — рассматривается как покушение на имущество господина, а не как преступление против личности. Во многих случаях за ущерб, нанесённый рабом интересам третьих лиц, также несёт ответственность хозяин раба. Лишь на поздних этапах существования рабовладельческого общества рабы получили некоторые права, но весьма незначительные.
Источники рабов
- На первых стадиях развития единственным, а в дальнейшем весьма существенным источником рабов у всех народов служила война, сопровождаемая пленением воинов противника и похищением людей, проживающих на его территории[15].
- Когда институт рабовладения упрочился и стал основанием экономического строя, к этому источнику добавились другие, прежде всего естественный прирост рабского населения.
- Кроме того, появились законы, по которым должник, не имеющий возможности уплатить свой долг, становился рабом кредитора, за некоторые преступления карали рабством, наконец, широкая отцовская власть позволяла продавать своих детей и жену в рабство. Одним из способов превратиться в раба — холопа на Руси была возможность продать самого себя в присутствии свидетелей.
- Существовала (и продолжает существовать) практика обращения в рабство свободных людей путём прямого безосновательного принуждения. Каков бы ни был источник рабства, всегда и везде сохранялась основная идея о том, что раб есть пленник — и этот взгляд отразился не только на участи отдельных рабов, но и на всей истории развития рабства.
История рабовладения
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 14 июня 2012 года. |
Первобытное общество
Первые источники встречаются в период захвата семитскими племенами Шумера. Здесь встречается покорение захваченного народа и его подчинение господину. Древнейшие указания на существование рабовладельческих государств на территории Месопотамии относятся к началу третьего тысячелетия до н. э. В библейских источниках рабство описано было до потопа (Быт. 9:25). Древние патриархи имели многих рабов (Быт. 12:5, 14:14).
Расцвет рабовладения
Рабство появилось и распространилось в обществах, перешедших к сельскохозяйственному производству. Пользование рабским трудом стало экономически оправданным и, естественно, широко распространилось. В этой системе рабы составляли особый класс, из которого обычно выделялась категория личных, или домашних рабов. Положение прочих рабов, лично мало известных господину, часто почти не отличалось от положения домашних животных, а иногда бывало и худшим. По мере роста культуры и образованности общества среди домашних рабов выделился ещё один привилегированный класс — рабы, ценность которых определялась их знаниями и способностями к наукам и искусствам.
Положение рабов постепенно, путём очень долгой эволюции, изменялось к лучшему. Изменение отношения к рабам сначала отражалось в религиозных предписаниях и обычаях, а затем и в писаных законах (правда, можно отметить, что закон сначала взял под защиту домашних животных, и только потом — рабов). Появились правила, регулировавшие освобождение раба, положение рабыни, забеременевшей от своего господина, положение её ребёнка; в некоторых случаях обычай или закон давал рабу право переменить своего господина.
Переход от рабовладения к феодализму, рудименты рабства в средневековой Европе
Уничтожить институт рабовладения смогла лишь коренная перемена экономических условий, чему способствовало само рабовладение, воздействуя в прогрессивном смысле на общественную организацию. Неизбежно наступал момент, когда при невольничьем труде производство переставало возрастать, при том что содержание раба постоянно дорожало. Все это подрывало институт рабства. Масштабы использования рабского труда сузились, класс рабов-земледельцев исчез.
Рабство в средневековых государствах Передней Азии
На рабском труде африканцев держалась экономика южного Ирака вплоть до восстания зинджей. Высокая концентрация восточноафриканских рабов и тяжёлые условия их существования позволили хариджитам превратить зинджей в ударную силу организованного ими восстания, известного как Восстание зинджей (869—883 годов). В результате восстания зинджам удалось установить свой контроль над всем Нижним Ираком. В результате колоссального напряжения сил аббасидским халифам всё-таки удалось это восстание подавить[16].
Рабский труд и работорговля были важной частью экстенсивной экономики средневековых азиатских государств, созданных кочевниками, таких как Золотая Орда, Крымское ханство и ранняя Османская Турция (см. набеговое хозяйство). За счет рабов, вывезенных из Причерноморья, пополнялась мамелюкская гвардия династий Аббасидов и Аюбидов. Крымское ханство, сменившее монголо-татар в северном Причерноморье, также активно занималось работорговлей. Общее число рабов, прошедших через крымские рынки, оценивается в три миллиона человек.[17]
Рабство в новое время
Рабство, практически повсеместно в Европе заменённое крепостничеством, было восстановлено в новом свете в XVI веке, после начала эпохи великих географических открытий. В ходе освоения белыми европейцами Африки обнаружилась возможность достаточно легко получить практически неограниченное количество работников, захватывая и обращая в рабство коренных африканцев.
Основным перевозчиком рабов была Британская Империя. На конец XVII века четверть кораблей Британии перевозили рабов. Крупнейшими пунктами базирования таких судов были Ливерпуль и Бристоль.
В Европе возобновилось использование рабского труда и началась массовая трансатлантическая работорговля, которая процветала вплоть до XIX века. Африканцев захватывали в их родных землях (как правило, сами же африканцы), грузили на корабли и отправляли в Америку. Среди «белых рабов» преобладали ирландцы, захваченные англичанами в ходе покорения Ирландии в 1649—1651 годах. Промежуточное положение между ссыльными и свободными колонистами занимали «проданные в услужение» (англ. indenture) — когда люди продавали свободу за право переехать в колонии и там снова «отработать» её.
В Азии африканские рабы использовались мало, поскольку в этом регионе гораздо выгоднее было использовать на работах многочисленное местное население.
27 декабря 1512 года испанское правительство запретило использовать в колониях американских индейцев как рабов, однако одновременно разрешило ввозить в Новый Свет рабов из Африки. Использование рабов-африканцев было весьма выгодным для плантаторов. Во-первых, негры в среднем были лучше приспособлены для изнурительного физического труда в жарком климате, чем белые европейцы или индейцы; во-вторых, вывезенные далеко от мест обитания собственных племён, не имеющие никакого представления о том, как вернуться домой, они были менее склонны к побегам. При продаже невольников взрослый здоровый негр стоил в 1,5—2 раза дороже здорового взрослого белого. Масштабы использования рабского труда в колониях были очень велики. Даже после повсеместного запрещения законом работорговля долгое время существовала нелегально. Почти всё чернокожее население американского континента в середине XX века было потомками рабов, некогда вывезенных из Африки.
Всего в Британскую Америку и позднее в США было ввезено около 13 млн африканских рабов. В среднем из 3—5 захваченных рабов на плантацию доставлялся лишь один, остальные погибали во время захвата и транспортировки. По оценкам исследователей[каких?], в результате работорговли Африка потеряла до 80 миллионов жизней.
Выгоды от плантаций хлопка и сахарного тростника и возраставшая цена рабов в Южных штатах США побуждали принимать всевозможные меры для охраны института рабства и для удержания рабов в подчинённом положении. Рабы находились фактически в полной власти своих хозяев.
Отмена рабства в Америке
В 1801 году рабство было отменено в Сан-Доминго в результате Гаитянской революции - единственного в истории успешного восстания рабов.
В США возраставшее напряжение между свободными Северными и рабовладельческими Южными штатами привело к сецессии южных штатов и гражданской войне, в ходе которой были освобождены миллионы рабов. В первое время после войны, под влиянием недоверия к южанам, правительство Соединённых Штатов вызвало негров к деятельному участию в выборах и в управлении. Но вскоре оказалось, что управление, составленное из менее культурных элементов, привело к отягощению южных штатов долгами и к разного рода злоупотреблениям. С прекращением военного положения на Юге и возвращением полноправия белым в усмиренных штатах, они получили возможность к более полному осуществлению самоуправления, которым и воспользовались, прежде всего, для отстранения негров от участия в законодательной, судебной и административной деятельности (см. законы Джима Кроу).
Позже всего освободили рабов-негров в Бразилии, где негры наиболее смешались с португальцами и индейцами. По переписи 1872 здесь насчитывалось 3787 тыс. белых, 1954 тыс. негров, 3802 тыс. метисов и 387 тыс. индейцев; из негров было около 1,5 млн рабов. Первым шагом к отмене рабства было запрещение в 1850 ввоза рабов. В 1866 были освобождены рабы монастырей и некоторых учреждений; в 1871 объявлены свободными все дети, рождённые в Бразилии, освобождены все казённые и императорские рабы и учреждён особый фонд для выкупа ежегодно определённого числа рабов. В 1885 освобождены все рабы старше 60 лет. Лишь в 1888 последовало полное освобождение остальных рабов. Эта мера послужила одним из поводов к революции, низвергнувшей императора дона Педру II.
Прекращение работорговли и отмена рабства
Современное состояние
В современном мире торговля людьми занимает третье место в мире по доходности, после торговли наркотиками и оружием.[18]
Распространённость рабства на начало XXI века
В настоящее время рабовладение официально запрещено во всех государствах мира. Последний по времени запрет на владение рабами и использование рабского труда был введён в Мавритании в июле 1980 года. Юридически последней территорией, на которой было запрещено рабство, стал американский штат Миссисипи, официально отменивший на своей территории рабство после ратификации 13-й поправки к конституции США 7 февраля 2013 года[19].
Поскольку юридического права на рабовладение в настоящее время не существует, то не существует и классического рабовладения как формы собственности и способа общественного производства, кроме, вероятно, ряда упомянутых ниже по тексту слаборазвитых стран, где запрет существует лишь на бумаге, а реальным регулятором общественной жизни выступает неписаный закон — обычай. По отношению же к «цивилизованным» государствам более корректным здесь является термин «принудительный, несвободный труд» (unfree labour).
Некоторыми исследователями даже отмечается, что после перехода работорговли на нелегальное положение доходы от неё не только не уменьшились, но даже возросли. Стоимость раба, при сопоставимом сравнении с ценами XIX века, упала, а доход, который он может приносить, вырос.
В классических формах
В формах, типичных для классического рабовладельческого общества, рабство продолжает существовать в государствах Африки и Азии, где формальный его запрет произошёл относительно недавно. В таких государствах рабы занимаются, как и многие века назад, сельскохозяйственными работами, строительством, добычей полезных ископаемых, ремёслами. По данным ООН и правозащитных организаций, наиболее тяжёлое положение сохраняется в таких странах как Судан, Мавритания, Сомали, Пакистан, Индия, Непал, Мьянма, Ангола. Официальный запрет на рабовладение в этих государствах либо вообще существует только на бумаге, либо не подкрепляется сколько-нибудь серьёзными карательными мерами в отношении рабовладельцев.
Так, в Мавритании потомки порабощённых много поколений назад негров составляют касту рабов, которыми владеют арабы. Рабство передаётся по наследству: дети рабов принадлежат хозяевам своих родителей[20][21]. Количество рабов в стране оценивается в 600 000 человек, что составляет 20 % населения[22][23], это наивысший процент в мире[24] (смотрите статью Рабство в Мавритании).
Наёмное рабство
В терминологии критиков капитализма (социалистов, коммунистов, анархистов) — свойственное капитализму положение, при котором работник теоретически (de jure) работает по собственной воле, а на практике (de facto) вынужден торговать собственной рабочей силой, чтобы выжить.
Трудовое, сексуальное и домашнее «рабство» в современных государствах
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 14 июня 2012 года. |
В государствах, зачастую считающихся вполне цивилизованными и демократическими, существуют формы принудительного труда, которые иногда называют[кто?] «трудовым рабством».
Основными его жертвами становятся незаконные иммигранты или лица, насильственно вывезенные из страны постоянного проживания. Нередко в рабство попадают лица, обратившиеся у себя на родине в рекрутинговые фирмы, обещающие высокооплачиваемую работу за рубежом. Считается, что у таких лиц под различными предлогами изымают документы после прибытия в страну назначения, после чего лишают свободы и принуждают к труду. В России известны примеры использования рабского труда бездомных (например, банда Александра Кунгурцева).
Для Европы, а также Турции наиболее характерно «сексуальное рабство». Оно же составляет значительную долю и в других промышленно развитых странах, прежде всего в США. Женщин и малолетних девочек лишают свободы и принуждают заниматься проституцией в интересах хозяина. Малолетних нередко покупают у работорговцев или даже непосредственно у родителей, взрослых заманивают через модельные, рекламные, туристические и рекрутинговые агентства, либо похищают силой.
У вывезенных изымают документы, ограничивают их свободу передвижения, избивают, заставляют работать за мизерную плату или вовсе бесплатно. Положение таких работников усугубляется тем, что они, как правило, проживают в стране нахождения незаконно, из-за чего не желают обращаться к органам власти (даже если имеют такую возможность), боясь депортации на родину. Кроме того, органы власти далеко не всегда могут оказать помощь и пресечь действия рабовладельцев; доказать такой состав преступления, как рабовладение, бывает достаточно трудно: рабовладельцы просто отказываются от работников, либо ссылаются на якобы имеющиеся трудовые соглашения и долги работников, признавая лишь нарушения в оформлении документов. Даже освобождённый человек не имеет средств для жизни или возвращения домой.
Отмечается, что в США семьи, приехавшие на постоянное проживание, привозят с собой прислугу, которая оказывается на новом месте фактически на положении рабов, не будучи знакома с реалиями новой страны проживания, не зная языка, подвергаясь насилию со стороны хозяев.
Однако, статус таких работников радикально отличается от настоящих рабов — с точки зрения закона они не являются собственностью тех, кто эксплуатирует их труд, и от остальных наёмных работников их отличает лишь нелегальный, теневой характер их занятости, связанность её с криминальными структурами, что и толкает их работодателей на вышеупомянутые злоупотребления, вообще характерные для криминальной среды. С этим же связана и упомянутая выше сложность привлечения «рабовладельцев» к ответственности.
Экономика современного рабства
По данным МОТ[12], общий доход, получаемый от незаконного использования принудительного труда, составляет не менее 150,2 млрд $ в год. При этом наибольшие доходы, порядка 99 млрд $, приходятся на использование рабского труда в секс-индустрии. Около 34 млрд $ в год приносят рабы, занятые в строительстве, промышленности и на добыче полезных ископаемых, 9 млрд $ в год — сельскохозяйственные рабы, 8 млрд $ — домашняя прислуга.
В абсолютных цифрах наибольший доход приносит рабство в Азиатско-Тихоокеанском регионе — 51,8 млрд $, но связано это с большим количеством рабов; в пересчете на одного раба доход относительно невелик и составляет порядка 5 тыс. $ в год. В европейских странах и США ежегодная прибыль с каждого раба выше в 6—7 раз, что даёт в совокупности порядка 46,9 млрд $ в год.
Борьба с современным рабством
По стандартам ООН, всякое государство обязано бороться с проявлениями рабства во всех формах, в том числе с торговлей людьми и использованием принудительного труда. Основные требования ООН по ликвидации рабовладения следующие:
- Торговля людьми должна быть официально запрещена, и за неё должно быть предусмотрено наказание.
- Наказание за торговлю людьми должно быть соизмеримо с наказанием за тяжкие преступления, такие как изнасилование, то есть достаточно строгим для сдерживания этой деятельности и адекватно отражающим отвратительный характер преступления.
- Правительство страны должно предпринимать серьёзные и неустанные усилия с целью ликвидации торговли людьми.
В целях борьбы со всевозможными проявлениями рабства провозглашены Международный день памяти жертв работорговли и её ликвидации (ЮНЕСКО) и Международный день борьбы за отмену рабства (ООН).
Правительственные и общественные организации, занимающиеся вопросами соблюдения прав человека[кто?], постоянно отслеживают развитие ситуации с рабовладением в мире. Но их деятельность ограничивается констатацией фактов. Реальная борьба с работорговлей и использованием принудительного труда сдерживается тем, что использование рабского труда снова стало экономически выгодным.
Рабство в современной России
В России предусмотрена уголовная ответственность за незаконное лишение свободы (ст. 127 УК РФ), куплю-продажу и совершение иных сделок в отношении человека (ст. 127.1) и за использование рабского труда (ст. 127.2)[25] . Отдельные факты использования рабского труда в современной России подтверждают правоохранительные органы[26].
В начале февраля 2013 года правозащитная организация Human Rights Watch опубликовала доклад «Олимпийские антирекорды», в котором рассказывалось о систематическом обмане и эксплуатации трудовых мигрантов на олимпийских стройках в Сочи: невыплате зарплаты по нескольку месяцев, 12-часовом рабочем дне при одном выходном в две недели, нарушениях при заключении трудовых договоров и тяжелых бытовых условиях работников[27].
В ежегодном отчете Госдепартамента США за 2013 год Россия отнесена к третьей группе стран в отношении торговли людьми. По данным Госдепа, в этих странах не действуют даже элементарные стандарты и власти не стремятся исправить положение. Вместе с Россией к этой группе отнесены, в частности, Китай, Узбекистан, Демократическая Республика Конго, Зимбабве, КНДР, Куба, Мавритания, Папуа-Новая Гвинея, Судан, Экваториальная Гвинея, Эритрея[27].
В 2014г в РФ насчитывалось около полумиллиона рабов[28]:
Сейчас в Дагестане более 500 заводов, причём легальные можно пересчитать по пальцам. На каждом трудится человек по 20, некоторые из них — это может быть пять человек или 11 — находятся против воли. Помимо кирпичных заводов рабство распространено в фермерских хозяйствах. Например в Хасавюртовском районе Дагестана живут фермеры. Там чуть ли не в каждом хозяйстве есть раб — россиянин, украинец или белорус.
— Закир Исмаилов, движение «Альтернатива»
Рабство в Дагестане
Одним из мест, о которых в СМИ часто сообщают в связи с использованием труда рабов, стал Дагестан[29]. Рабами часто становятся люди, едущие на заработки (как это случилось с Антоном Погореловым[30] и др.[31]), и бомжи, на пропажу которых никто не обращает внимания. Иногда рабочим прямо предлагают поехать «на заработки на кирпичные заводы в Дагестан», пользуясь полной неосведомлённостью потерпевших[32]. У рабочих сразу отбирают документы, иногда угощают водкой[33] с добавкой неизвестных психотропных средств (или уколом[34]), не дают пользоваться телефоном (иногда разрешая позвонить домой, чтобы сказать, чтобы пропавшего не искали). Бежать сложно, так как у рабов нет ни денег, ни документов, а местные правоохранительные органы нередко помогают «работодателям»[35]. В 2013г волонтёры «Альтернативы» смогли освободить 103 человека. Ненормированный рабочий день, плохое питание, условия жизни и работы (включая тяжёлый физический труд беременной женщины[36]) вызывают недовольство «рабочих», но они не только не могут получить заработанное и уволиться, но даже «расплатиться» с работодателем за питание и проживание. Для «профилактики» проявлений недовольства работающих за еду рабов им постоянно дают водку[32] (используя алкогольную зависимость при употреблении этилового спирта для подавления воли людей) — стоимость которого также должна оплачиваться трудом работающих[30][37].
Однако официальные власти признают только те случаи, по которым возбуждены уголовные дела (в 2010 г. — 53, в 2011 — 20, в 2012 — 37), игнорируя обращения родственников[37]. Это позволяет сохранить внешне благополучную картину ситуации в РФ в этой области (несколько омрачаемую журналистами, снимающими, например, случаи вербовки переодетого активиста[38]). По оценкам австралийской правозащитной организации Walk Free Foundation (WFF) в РФ в неволе живёт от 490—540 тыс. человек[28].
Работорговля в Чечне
В период контроля территории региона сепаратистами в Чечне работали рынки рабов: в Грозном и Урус-Мартане, где продавали людей, в том числе похищенных из других российских регионов[39]. В предгорьях и горах у большинства чеченских семей были свои невольники. В Грозном в течение нескольких лет (до 1999г) около площади Трёх Богатырей работал крупнейший на Северном Кавказе невольничий рынок[40]. Рабы, в том числе военнопленные, строили укрепления, пасли скот, убирали урожай - и содержались в скотских условиях.
В документальном фильме «Рынок рабов» телекомпании «ВИД», снятого на основе свидетельств заложников, рассказывается об обстоятельствах похищения и жизни в плену[41][42][43]. Заложники похищались из Северного Кавказа, Ростова, Волгограда, Москвы. В частности, в фильме упоминается случай, когда в Урус-Мартане был сделан заказ на «17-летнюю блондинку, ростом 172 сантиметра, с третьим размером груди, девственницу». Через неделю девушка была похищена в Новороссийске и привезена в Чечню. Места («зинданы»), где содержались рабы, были оборудованы решётками, цепями, нарами, окошками для подачи еды. По данным авторов фильма, в зинданах Грозного и Урус-Мартана содержалось более 6 тысяч человек[44]. Поводом для съёмок фильма стало похищение в Чечне журналистов Ильяса Богатырева и Владислава Черняева[45].
По оценкам Валерия Тишкова, в Чечне за 1990-е годы более 46 тысяч человек обращено в рабство или использовалось на принудительных работах[46].
Рабство в культуре
В Библии
В Библии разрешается и нормируется рабство. Сам еврейский народ находится в рабстве у Своего Бога, которых Бог, в свою очередь, вывел из рабства в Египте[47], постановив исполнять Свои заповеди. Если же евреи не будут исполнять заповедей, Бог грозит проклясть народ и вернуть в рабство в Египет[48].
В связи с этим к евреям-рабам применяются другие законы, нежели к рабам из других народов. Например, еврей, по бедности продавшийся в рабство другому еврею или иноземцу, не должен выполнять рабскую работу. К еврею-рабу не разрешается проявлять жестокость. Он выступает в качестве временного наёмника, а к юбилейному году становится свободным (или должен быть выкуплен у иноземца своими родственниками или самостоятельно). Собственно рабов Библия предписывает покупать у других народов; такие люди становятся собственностью, которая может быть передана в наследство и сохраняется за хозяином навечно[49].
Ной, самый праведный из всех допотопных людей, проклял своего внука Ханаана, сказав, что тот будет рабом рабов своих братьев, за то, что Хам (сын Ноя и отец Ханаана) зашёл к пьяному обнажённому отцу, увидел его наготу и рассказал об этом братьям, проявив таким образом неуважение к отцу[50].
Авраам, библейский праведник, согласно Ветхому Завету, имел множество рабов, в том числе которых приобрёл, когда отдал свою жену фараону Египта[51]. Во время отбивания у царя Кедорлаомера своего племянника Лота, а также имущества, женщин и народа Авраам вооружил 318 своих рабов[52].
Рабы и скот должны отдыхать вместе с хозяином в седьмой день покоя[53]. Рабам также предусмотрено праздничное веселье наряду с хозяином и всеми его домочадцами[54]. Наказание для рабыни, обручённой с вольным человеком и переспавшей с другим, смягчается тем, что она несвободная; в этом случае оба избегают наказания смертью[55]. За убийство собственного раба предусматривалось наказание его хозяину (в том случае, если раб немедленно умирал; если же он жил ещё день или два, то наказание отменялось, так как раб является собственностью хозяина)[56]. За нанесение физического ущерба рабу хозяин должен отпустить своего раба на волю[57].
Жизнь раба оценивается в тридцать сиклей серебра — столько необходимо заплатить его хозяину, если раба до смерти забодал вол[58].
В кинематографе
Этимология термина в иностранных языках
Одна из версий связывает слово «раб» в среднегреческом языке с глаголом skyleúo — означающего, «добывать военные трофеи», 1-ое лицо единственного, числа которого выглядит как skyláo («добываю»)[59][нет в источнике]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).
В английском и французом языках слово раб (англ. slave, фр. esclave) возможно произошло от латинского sclavus, которое в свою очередь пошло от греческого σκλάβος — славяне[60]. Научные источники объясняют это тем, что в средние века рабами в Европе были, в основном, славяне, поставляемые туда через Византию викингами из Киево-Новгородской Руси[61][нет в источнике]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).
См. также
|
рабство в Викисловаре? |
|---|
 | Викиновости по теме Рабство: | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
</tr> </table>
Напишите отзыв о статье "Рабство"Примечания
Литература
Ссылки
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Рабство
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
