Рабочая Марсельеза

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рабочая Марсельеза
Автор слов П. Л. Лавров, 1875
Композитор Клод Жозеф Руже де Лиль (редакция А. К. Глазунова), 1792
Страна
Утверждён 23 февраля 1917
Отменён 23 января 1918
Гимны России
1. Гром победы, раздавайся! (неофициальный) (1791—1816)
2. Молитва русских (1816—1833)
3. Боже, Царя храни! (1833—1917)
4. Рабочая Марсельеза (1917—1918)
5. Интернационал (1918—1944)
6. Государственный гимн СССР (1944—1990)
7. Патриотическая песня (1990—2000)
8. Государственный гимн РФ (с 2000 года)

«Рабо́чая Марселье́за» — русская революционная песня на мелодию французского гимна — песни «Марсельеза». Использовалась в качестве гимна в первые месяцы после Февральской революции. Известна также под названиями «Новая песня» и «Отречёмся от старого мира».

Слова П. Л. Лаврова (это не перевод с французского), музыка Клода Жозефа Руже де Лиля. Текст опубликован в газете «Вперёд» 1 июля 1875 года под названием «Новая песня».

Временным правительством «Марсельеза» была утверждена в качестве государственного гимна 2 марта 1917 года по старому стилю[1] — через 5 дней после отречения от престола Николая II. Первое время она исполнялась под оригинальную французскую мелодию, но затем композитор А. К. Глазунов видоизменил музыку так, чтобы она лучше соответствовала русским словам.

В Петрограде местный Совет рабочих и солдатских депутатов 4 апреля 1917 года провозгласил вместо «Марсельезы» гимном «Интернационал», но тогда это решение не встретило поддержки. Временное правительство лишь заявило, что окончательное решение о гимне должно в будущем принять Учредительное собрание.

Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног!
Нам не нужны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог.
Царю нужны для войска солдаты,
Подавайте ему сыновей,
Царю нужны дворцы и палаты —
Подавай ему крови своей.
Припев:
Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!
Кулаки-богачи жадной сворой
Расхищают тяжёлый твой труд.
Твоим потом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.
Не довольно ли вечного горя?
Встанем, братья, повсюду зараз —
От Днепра и до Белого моря,
И Поволжье, и Дальний Кавказ.
И пошлём мы злодеям проклятье,
На борьбу мы его поведём!
На врагов, на собак - на богатых,
И на злого вампира - царя
Бей, руби их, злодеев проклятых,
Заблести, новой жизни заря.
Припев.
И взойдёт за кровавой зарёю
Солнце правды и братской любви,
Хоть купили мы страшной ценою —
Кровью нашею — счастье земли.
И настанет година свободы:
Сгинет ложь, сгинет зло навсегда,
И сольются в одно все народы
В вольном царстве святого труда.
Припев.


См. также

Напишите отзыв о статье "Рабочая Марсельеза"

Примечания

  1. Символы свободы и независимости: информационно-метод. изд. / сост. Е. Н. Кошкина; Свердл. обл. межнац. б-ка. — Екатеринбург: СОМБ, 2008. −127 с. www.somb.ru/downloads/fulltexts/method_guides/2008/2008-symbols_freedom_and_independence.pdf

Ссылки

Предшественник:
Боже, царя храни
Гимн России
1917—1918
Преемник:
Интернационал

Отрывок, характеризующий Рабочая Марсельеза

Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.