Рабство в Румынии

Рабство в Румынии (1385—1856) и румынских землях (Робие, рум. Robie) имело своеобразный характер и просуществовало до 1864 года. Рабами в Дунайских княжествах исторически были преимущественно цыгане (Валахия, Трансильванское княжество, Буковина) и, в меньшей степени, буджакские татары и ногайцы (Молдавское княжество). Рабство в Румынии, на тот момент являвшейся вассалом Османской империи, было законодательно запрещено только в феврале 1856 года, фактически же оно исчезло лишь в середине 1860-х. При этом наряду с рабами в румынских землях существовали крепостные крестьяне-румыны (известные как цараны, вечины, холопы); а в Трансильвании — «румыны», йобаги и др.) Основу местного господствующего класса (бояре) составляли этнические румыны (в Валахии и Молдавии), а в Трансильвании — этнические венгры.

История

Несмотря на все сложности статистического учёта, а также социально-политические противоречия в стране, Румыния является крупнейшим и самым известным в мире регионом цыганской культуры. Это обстоятельство не случайно. Цыгане селились в средневековых румынских землях в необычайно больших количествах. Сюда их несомненно влекла бо́льшая толерантность романского населения, сохранившегося здесь со времён античности. И действительно, по сравнению с валахами, также частично занимавшимися кочевым скотоводством, более поздние народы, осевшие на Балканах, были гораздо менее терпимы к кочевому образу жизни цыган, их языку и культуре.

Румынские цыгане в настоящее время насчитывают не менее двух миллионов человек. Первые цыгане проникли в румынские земли в XII веке с юга. Начиная с XIII века цыгане оказались в положении рабов у местных румынских и венгерских бояр. Именно тогда началось их постепенное закабаление местной славяно-романской верхушкой в очень своеобразной форме, напоминающей рабство в Бразилии. Первое письменное упоминание о рабах цыганской национальности в Румынии появилось третьего октября 1385 года. В разное время выдвигались также гипотезы о том, что цыган в Румынию поставляли монголы или турки, пригнавшие их из Азии. После превращения Румынии в вассала Османской империи, страна стала частью средиземноморской работорговли со странами Магриба.

Цыганские сословия

Особого внимания заслуживает сложная классификация румынских цыган, развившаяся за более чем 5 столетий существования рабства в Румынии.

По своей принадлежности определённому классу владельцев цыгане-рабы делились на три категории. Самую «элитную» и малочисленную часть составляли господские цыгане (также «божьи цыгане», в старорумынской терминологии «цыгань домнешть»), принадлежавшие валашским и молдавским господарям (князьям). За ними следовала, также не особенно многочисленная, группа монастырских или церковных цыган («цыгань мэнэстирешть»), но наиболее многочисленными были боярские цыгане румынских и венгерских помещиков-землевладельцев.

Внутри каждой из трёх категорий имелись оседлые (вэтраши) и полукочевые (лэйаши) группы цыган, причём последним дозволялось кочевать по стране по нескольку месяцев, но раз или два в год они были обязаны возвращаться к боярину для уплаты оброка. В этом плане они сходны с мексиканскими подёнщиками-хорналерами.

Интересно что цыганские касты, принесённые из Индии, продолжали сохраняться по настоянию румынских бояр в несколько видоизменённом «полупрофессиональном» виде на всём протяжении периода существования рабства, и даже после его отмены. Во времена максимального расцвета рабства в Дунайских княжествах, как некогда в Римской империи, цыгане жили при каждом, даже самом захудалом, господском дворе. Среди них были и музыканты, которые отмечали все события жизни (праздники, свадьбы, похороны), кузнецы, повара и прочие.

В Румынии сформировались следующие профессиональные сословия цыган:

• калдераши (букв. «медных дел мастера»),
• лэутары («музыканты»),
• бояши или лингурары («ложечники»)
• урсары («медвежатники»),
• фьерары («кузнецы»), а также «подковари».

С самого начала истории рабства в Румынии, много рабов, как в Римской Дакии, трудились в соляных и рудных шахтах. Женщины-цыганки, принадлежавшие боярам, были служанками, часто наложницами. Официальные браки между румынами и цыганами не поощрялись, однако внебрачные дети от таких союзов наполняли улицы румынских городов, обостряя проблему детского беспризорничества, сохраняющуюся до наших дней. Подобная проблема остро стояла в Бразилии и других латиноамериканских странах, долгое время культивировавших институт пласажа.

После отмены рабства в Дунайских княжествах свободу получили не менее 250 тыс. цыган, или около 10 % населения. В Российской Бессарабии 1858 года перепись также учла 11 074 цыганских рабов. Освобождение цыган не улучшило их экономического положения. Как и в Бразилии, освобождённые рабы не получили земли, а значит вынуждены были пополнить ряды городской бедноты или же модифицировать сферу своей деятельности. Например, фьерары совмещали подковку коней с конокрадством.

Ссылки

• [www.calend.ru/holidays/0/0/31/49/ Цыгане в Румынии]

Отрывок, характеризующий Рабство в Румынии

– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.