Рабство у славян

Рабство у славян — существование рабства в истории славянских народов.

Чехия

У чехов торговля военнопленными рабами велась уже при Бржечиславе I (1034-55); тогда же в рабство отдавались и за совершение известных^{[каких?]} преступлений, и за нарушение брачного союза^[кем?], а также и неоплатные должники. Известны случаи освобождения рабов в Чехии по милости владельца (1108, 1132 годы), или по выкупу (1167).

Польша

В Польше о существовании рабства ещё в середине XIII века свидетельствует один памятник польского обычного права, написанный на немецком языке; в нём не говорится о рабах, но говорится о рабынях, которые покупались, давались в приданое, словом, находились в гражданском обороте наравне с движимыми вещами. У поморских славян также были рабы, главным образом из военнопленных.

Сербия

В различных сербских памятниках находится много известий о рабах («челядин, сиракь, челядь, работьник, робь»); к ним по положению можно приравнять и «отроков». В § 21 Законника Душана («и кто продаст христианина в иноверную веру, тому пусть отсечется рука и отрежется язык») можно видеть указание на существование у сербов рабства в XIV веке.

Славяне Адриатики

См. также: Работорговля в средневековой Боснии

У славян адриатических уже в IX—X веках велась работорговля. Из статутов прибрежных островов и городов Далмации можно заключать о существования здесь рабства. Главным поводом к рабству служила война с внешними врагами и внутренняя борьба между владельцами, племенами и общинами. Так как жители Далмации не имели довольно земли, чтобы приучать рабов к земледелию, то появилась торговля рабами, не прекращавшаяся несмотря на запрещения. Рабов можно было продавать, закладывать, отдавать в уплату долга, давать в приданое дочерям, отпускать на волю. Рабство простиралось на потомков через рождение. Обращение с рабами было не мягкое, но все же раб был не совсем вещью и господин не имел власти над жизнью и смертью раба. Беглых рабов господин мог отыскивать через приставов. Никто не имел права что-либо покупать или брать в заклад от рабов. За вред, причинённый кому-нибудь рабом, отвечал господин последнего. В далматинских статутах мы находим также следы рабства за долги. Имели рабов и дубровничане, как видно из грамот. Среди других предметов торговли они не брезговали и рабами, которых в изобилии доставляла Босния.

Русь (средние века)

Среди зависимого населения древней Руси IX—XII веков весьма существенное место занимали рабы. Их труд даже преобладал в древнерусской вотчине. В современной исторической науке особенно популярной является идея о патриархальном характере рабовладения на Руси. Но в литературе есть и другие мнения. П. Н. Третьяков, касаясь рабства у славян и антов, писал:

Рабов продавали и покупали. Рабом мог стать член соседнего племени. Во время войн рабы, особенно женщины и дети, являлись непременной и очень важной частью военной добычи. Вряд ли можно рассматривать все это в качестве примитивного патриархального рабства, которое было распространено у всех первобытных народов. Но это не было, конечно, и развитым рабовладением, оформившимся как целостная система производственных отношений.

Русская правда также указывала и другие источники появления рабов на Руси, помимо захвата пленных. Такими источниками являлись: самопродажа в рабство, брак с рабыней, поступление в услужение (в тиуны, ключники), «без ряду» (то есть без всяких оговорок), банкротство. Также рабом мог стать беглый закуп или человек, совершивший тяжкое преступление. Исследователь Е. И. Колычева о рабстве в древней Руси пишет следующее:

…холопство на Руси как правовой институт не представляло собой нечто исключительное, неповторимое. Для него характерны те же важнейшие черты, что и для рабства в других странах, в том числе и для античного рабства.

На Руси существовало несколько форм рабства: холопство и челядь (В VI—IX веках челядь — рабы-пленники. В IX—X веках они стали объектом купли-продажи. С XI века термин «челядь» относился к части зависимого населения, занятого в феодальном хозяйстве. В середине XI века его сменил термин «холопы». В XVIII—XIX веках слово «челядь» обозначало дворовых людей помещика).

Хотя работорговля и рабство не являлась существенным социальным явлением в жизни подавляющего большинства русских славян (в целях войн не было захвата рабов и наложниц, не было невольничьих рынков и т. п.), с появлением государства рабство на Руси стало иметь место (в рабы попадали за совершение особо тяжких преступлений, см. виды наказаний «Русской Правды»). Таким образом, начало рабству было положено необходимостью осуществлять наиболее суровую меру наказания не прибегая к убийству, в рабы изначально попадали наиболее опасные преступники. О рабстве на Руси известно из многих средневековых источников, в частности, из законов «Русской Правды» киевского князя Ярослава Мудрого. Кроме того, некоторые народы (в частности, варяги-русь), по-видимому принятые за славян,К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) имели в качестве основного источника дохода похищение и продажу рабов и потому в отдельные источники вошли упоминания, иногда ошибочно понимаемые как упоминания о славянах как живущих за счёт работорговли.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) В частности, арабский путешественник первой половины Х века Ибн Фадлан описывает работорговлю варягов-руси в волжском городе Булгар.

Что же касается ар-Русийи, то она находится на острове, окруженном озером. Остров, на котором они (русы) живут, протяженностью в три дня пути, покрыт лесами и болотами, нездоров и сыр до того, что стоит только человеку ступить ногой на землю, как последняя трясется из-за обилия в ней влаги. У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян».

(В тексте явно прослеживается противопоставление описываемых автором варягов-руси — славянам).

Положение рабов на Руси было сходно с положением крепостных. Отличие состояло в том, что рабство — это система устройства общества, а крепостное право — совокупность юридических норм феодального государства. Крепостной мог перейти к другому хозяину на Юрьев день и мог иметь собственность. Раб был лишён такой возможности.

В дальнейшем рабы слились с холопами, дворовыми людьми и другими категориями крепостных.

Россия (новое время)

• См. Крепостное право
• См. Холопство

Литература

• Нефедов С. А. [hist1.narod.ru/Science/Russia/Kiev1.htm Новая интерпретация истории Киевской Руси]. — 2002.
• Фроянов И. [www.historylib.org/historybooks/Igor-Froyanov_Rabstvo-i-dannichestvo-u-vostochnykh-slavyan/ Рабство и данничество у восточных славян]. — Спб.: Издательство СПбГУ, 1996.
• Рабство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Раб // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>

Отрывок, характеризующий Рабство у славян

– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…