Равази, Джанфранко

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Его Высокопреосвященство кардинал
Джанфранко Равази
Gianfranco Ravasi<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">кардинал-дьякон с дьяконством Сан-Джорджио-ин-Велабро.</td></tr>

председатель Папского Совета по культуре
3 сентября 2007 года
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Кардинал Поль Пупар
председатель Папской Комиссии по культурному наследию Церкви
3 сентября 2007 года
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Архиепископ Мауро Пьяченца
Председатель Папской Комиссии по Священной археологии
3 сентября 2007 года
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Архиепископ Мауро Пьяченца
 
Рождение: 18 октября 1942(1942-10-18) (81 год)
Мерате, Италия
Принятие священного сана: 28 июня 1966 года
Епископская хиротония: 29 сентября 2007 года
Кардинал с: 20 ноября 2010 года
 
Награды:

Джанфранко Равази (итал. Gianfranco Ravasi; род. 18 октября 1942, Мерате, Италия) — итальянский куриальный кардинал. Титулярный архиепископ Вильяманья ин Прокунсолари с 3 сентября 2007 по 20 ноября 2010. Председатель Папского Совета по Культуре с 3 сентября 2007. Председатель Папской Комиссии по культурному наследию Церкви с 3 сентября 2007. Председатель Папской Комиссии по Священной археологии с 3 сентября 2007. Кардинал-дьякон с дьяконством Сан-Джорджио-ин-Велабро с 20 ноября 2010.





Ранние годы

Старший из троих детей, Джанфранко Равази родился 18 октября 1942 года, в Мерате провинции Лекко. Его отец был антифашистским налоговым чиновником, служил на Сицилии во время Второй мировой войны, но позже покинул армию; ему потребовалось 18 месяцев, чтобы вернуться к своей семье.[1] Равази позднее скажет: «Мой поиск всегда был для чем-то постоянным, за то, что стоит за временным, случайным. Я борюсь с утратой и смертью, которые, вероятно, связаны с отсутствием отца в мои ранние годы».[1] Его мать была школьной учительницей.

Рукоположение

Рукоположен в священники в Миланском архидиоцезе 28 июня 1966 года кардиналом Джованни Коломбо.

Научная деятельность

Равази — автор нескольких книг по библейской экзегетике, популяризатор Священного Писания. Занимал должность профессора экзегетики на теологическом факультете Милана.

В 1989 году занял пост префекта Амброзианской Библиотеки в Милане.

Кандидат в епископы

В 2005 году согласно Сандро Маджистеру, Равази был ведущим кандидатом на пост епископа Ассизи, но Конгрегация по делам епископов сняла его кандидатуру после того, как Равази написал статью о Пасхе в газете Il Sole 24 Ore, в которой его заявление: «Он не воскрес, Он возник», рассматривалось в качестве потенциальной ереси.[2] Тем не менее в 2007 году, по приглашению Папы Бенедикта XVI, он написал размышления для богослужения Крестного пути во главе с Папой в Страстную Пятницу в Колизее[2][3].

На куриальных постах

2 сентября 2007 года он был назначен председателем Папского Совета по Культуре, председателем Папской Комиссии по культурному наследию Церкви и председателем Председатель Папской Комиссии по Священной археологии. 29 сентября он был хиротоносан во епископа папой римским Бенедиктом XVI с достоинством титулярного архиепископа Вильяманья ин Прокунсолари.

Кардинал

20 октября 2010 года, в ходе генеральной аудиенции, на площади Святого Петра, папа римский Бенедикт XVI объявил о назначении 24 новых кардиналов, среди них и Джанфранко Равази. Согласно традиции архиепископ Равази будет возведен в сан кардинала-дьякона на этой консистории[4].

20 ноября 2010 года состоялась консистория на которой кардиналу Джанфранко Равази была возложена кардинальская шапка и он стал кардиналом-дьяконом с титулярной диаконией Сан-Джорджио-ин-Велабро. А 21 ноября состоялась торжественная Месса по случаю вручения кардинальских перстней.

Конклав 2013 года

Участник Конклава 2013 года.

На Конклаве 2013 года кардинал Равази вошёл в список основных папабилей.[5] Хотя Равази и рассматривался как папабиль, но Конклав тем не менее избрал новым папой кардинала Хорхе Марио Бергольо.

Напишите отзыв о статье "Равази, Джанфранко"

Примечания

  1. 1 2 O'Grady, Desmond. [ncronline.org/node/1016 The Vatican's culture maven], National Catholic Reporter (16 мая 2008).
  2. 1 2 Magister, Sandro. [chiesa.espresso.repubblica.it/articolo/160541?&eng=y An Air of Appointments in the Curia–With a Gust of New Culture], Chiesa (8 сентября 2008).
  3. Template error: argument title is required.
  4. [press.catholica.va/news_services/bulletin/news/26235.php?index=26235&lang=en ANNUNCIO DI CONCISTORO PER LA CREAZIONE DI NUOVI CARDINALI, 20.10.2010]
  5. [www.cnn.com/2013/03/12/world/europe/vatican-pope-selection/index.html?hpt=hp_t1 CNN: Conclave to elect new pope set to begin]
Предшественник:
кардинал Поль Пупар
Председатель Папского Совета по Культуре
3 сентября 2007
Преемник:
Предшественник:
архиепископ Мауро Пьяченца
Председатель Папской Комиссии по культурному наследию Церкви
3 сентября 2007
Преемник:
Предшественник:
архиепископ Мауро Пьяченца
Председатель Папской Комиссии по Священной археологии
3 сентября 2007
Преемник:

Отрывок, характеризующий Равази, Джанфранко

В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.