Рава, Пьетро

Пьетро Рава
Общая информация
Полное имя	Пьетро Рава
Прозвище	Пьетроне
Родился	21 января 1916(1916-01-21) Кассине, Италия
Умер	5 ноября 2006(2006-11-05) (90 лет) Турин, Италия
Гражданство	Италия
Рост	188 см
Позиция	левый защитник
Карьера
Молодёжные клубы
	Виртус
Клубная карьера*
1935—1943	Ювентус	180 (3)
1944—1946	Ювентус	50 (8)
1946—1947	Алессандрия	38 (5)
1947—1950	Ювентус	73 (3)
1950—1952	Новара	30 (0)
Национальная сборная**
1936—1946	Италия	30 (0)
Тренерская карьера
1952—1954	Падова
1956	Сампдория
1957	Палермо
1961—1963	Алессандрия
?	Монца
?	Каррарезе
?	Кунео
Международные медали
Олимпийские игры
Золото	Берлин 1936
Чемпионат мира
Золото	Франция 1938
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Пьетро Рава (итал. Pietro Rava; 21 января 1916, Кассине — 5 ноября 2006, Турин) — аргентинский и итальянский футболист, левый защитник. Чемпион мира 1938 года, Олимпийский чемпион 1936 года. До своей смерти в 2006 году, Пьетро Рава был последним живым чемпионом мира 1938 года.

Карьера

Пьетро Рава родился 21 января 1916 года в Кассине, провинция Алессандрия, однако в довольно юном возрасте он с семьёй переехал в Турин, в район Крусетта, находящейся на западе города, где находилось большое количество полей, но самым популярным была поле «Дополаворо Ферроварио», которое находилось на проспекте Париги, за 100 метров от дома Рава, а отец Пьетро был начальником железнодорожной станции Порта Суса, которой и принадлежало поле. А за 200 метров от дома Равы был проспект Марсилья, на котором находился стадион клуба «Ювентус».

«Оставляя открытым окно своей комнаты, меня очень ясно достигал крик возбуждённой толпы. Когда я слышал неудержимый крик тиффози, я отлично понимал то чувство, которым владеет и запечатляется у «Ювентуса».»

Так как поле «Дополаворо Ферроварио» находилось близко к стадиону «Ювентуса», на которое многие сотрудники клуба бьянконери ходили на поле, чтобы понаблюдать за талантливыми юношами, среди них был Греппи, который был впечатлён уровнем игры Рава, который был быстр и бесстрашен на поле, любопытно, что уже через 5 минут от начала игры его лицо становилось красным и оставалось таким до конца игры, в которой Рава не останавливался ни на одну минуту. Греппи, бывший руководителем молодёжного состава «Юве» понаблюдал за игроком ещё несколько игр, а затем пригласил Раву попробовать себя в составе «Старой Синьоры». Там он провёл несколько матчей и теоретических занятий с молодёжным составом команды, однако после этого, команда не связывалась с Пьетро, а сам он подумал, что его решили не брать в клуб. Но Рава не сдался и лично поехал к Армано, бывшему игроку, а ныне тренеру команды, который просмотрел футболиста и увидел у игрока будущее в «Ювентусе». Раву временно отправили в клуб «Виртус», являвшейся дочерней командой «Юве», где Пьетро тренировался и набирался навыков.

Летом 1935 года, Рава вернулся в «Ювентус», его дебют случился 3 ноября 1935 года в матче с «Фиорентиной», Рава попал в состав благодаря травме Вирджинио Розетты, чемпиона мира 1934 года в предыдущем матче с «Болоньей», игра завершилась вничью 1:1. Следующий же матч Рава провёл лишь в феврале 1936 года, составив трио защитников с Розеттой и Фони, «Юве» тот матч выиграл 3:0, после чего стал игроком основного состава клуба и даже был вызван Витторио Поццо на Олимпиаду в Берлин.

На Олимпийских играх у итальянцев была тяжёлая сетка. Сначала они играли со скоростной и выносливой командой США, который стал первым для Равы в футболке национальной команды. США недостаток техники компенсировала жесткостью, а иногда и грубостью, а на 53-й минуте игры, арбитр удалил Рава с поля, неумышленно ударив прямой ногой Джорджа Немчика в область плеча, однако через 5 минут итальянцы забили гол, оказавшийся единственным в матче. Несмотря на удаление, Рава, благодаря существовавшим тогда правилам, дисквалифицирован не был и провёл три оставшиеся игры, став золотым медалистом Олимпиады.

В 1936 году Розетта, главный конкурент Равы в составе бьянконери, решил завершить карьеру, что открыло «дорогу» для Равы в состав «Юве». С которым он уже через год победил в кубке Италии, в том же 1937 году, когда был завоёван кубок, Рава дебютировал в матче за «неолимпийскую» сборную Италии в матче на кубок Центральной Европы против команды Венгрии, в котором итальянцы победили 2:0. А в 1938 году Рава в составе национальной сборной поехал на чемпионат мира, который начался свистом французских зрителей в сторону команды, чья страна пропагандировала фашизм, но итальянцы стойчески восприняли спист толпы, поприветствовав её традиционной поднятой правой рукой, а в матче победила соперника, команду Норвегии, а затем победили хозяев — французов, сборную Бразилии, а в финале — венгров, Рава был участником всех этих игр.

«Мы возвращались в Италию в поезде. Первой остановкой триумфального проезда был мой Турин, по очевидным причинам соседствующий с границей. В Турине мы были приняты в Порта Суса, станции, где начальником был мой отец. Потом мы были приняты в Риме, столице, Дворце Венеции, самим Муссолини, который поблагодарил за услугу, оказанную Родине. Моим вознаграждением был пергамент и премия в 8000 лир. На эти деньги я купил себе новый автомобиль, Topolino 9500.»

Сезоне 1938—1939, начавшийся после чемпионата мира, прошёл для Рава неудачно, сначала он был отстранён на 3 матча из клуба после поражения «Ювентуса» от «Луккезе» со счётом 0:1. А 5 февраля 1939 года Рава в матче с клубом «Модена» Рава специально отдал два мяча соперникам, таким образом он начал забастовку, требуя повышения зарплаты, но «Ювентус» ответил на это отстранив игрока от участия матчей до конца сезона.

«Я хотел, считаться игроком команды серии А, то есть быть профессионалом. В течение долгих лет я посвящал всего себя футболу. Я начал постепенно, с молодёжи, как и сам „Ювентус“, моя единственная любовь, так почему те руководители не могли удовлетворить меня??? Так в Модене я решился на забастовку, и я скрестил руки на груди; я не стыжусь того, что сделал это. Это были трудные времена и для нас, футболистов, у нас была слава, но не богатство; и я должен был думать о будущем, я сделал это для своей семьи.»

В следующем сезоне, всё же конфликт был погашен, хотя и повышения зарплаты Рава не было, а сам Рава провёл в чемпионате 28 матчей. В том же сезоне, 4 июня 1939 года Рава в составе сборной Италии поехал в Белград, в котором сборная встречалась с югославами, команда фашистского государства была встречена враждебно местной публикой, а после игры, которую Италия выиграла 2:1 в Раву, выходившего со стадиона вместе с командой, был брошен камень, сразу после этого, тренерским штабом было принято решение провести окольным маршрутом к аэропорту. Но и здесь сборная была замечена и закидана толчёным стеклом.

В начале 1940-х для всего итальянского футбола наступили тяжёлые времена, страна вела войну. В 1942 году «Ювентус» выиграл, второй для Равы, кубок Италии, убедительно переиграв в финале «Милан» 4:1. В военном чемпионате 1944 года в «дерби» «Ювентус»—"Торино", Рава стал участником драки, после того как Валентино Маццола, игрок «Торино», ударил Феличе Бореля, в драке участвовали все основным и запасные игроки, после чего на поле были введены войска, для того, чтобы разнять дерущихся

«Все мы одновременно услышали у трибун ясный гул, спровоцированный пулеметами, направляемыми рукой членов фашистской партии; они, действительно, не нашли ничего лучшего, чтобы прекратить наш разъяренный спор. Вся публика, стряхнувшая с себя страх, убежала со стадиона и, мы, игроки, завершили встречу в абсолютном одиночестве. Очевидно, что на следующий день газеты не опубликовали новость о игре.»

После окончания войны, Рава провёл один сезон в клубе «Алессандрия», во время игры за которую Рава сыграл свой последний матч за сборную Италии, 1 января 1946 года против Австрии, в котором итальянцы выиграли 3:2. Затем вернулся в «Ювентус», где выступал до 1950 года, в общей сложности Рава защищал цвета «Ювентуса» 13 сезонов, в течение которых он 330 раз выходил на поле и забил 15 голов. Свой последний матч Рава сыграл 19 марта 1950 года, в сезоне, в котором Рава наконец стал чемпионом Италии, но он провёл лишь 6 матчей, а в команде блистали Карло Парола и Джампьеро Бониперти, молодые игроки, уже ставшие звёздами. Завершил карьеру игрока Рава в клубе «Новара» в 1952 году.

После завершения карьеры игрока, Рава стал тренером, работая с клубами «Падова», «Сампдория», «Палермо», «Алессандрия», «Монца», «Каррарезе» и «Кунео».

Умер Пьетро Рава 5 ноября 2006 в Турине, после операции на правом бедре в больнице Мартини, находящейся на улице Тофане, которое он сломал за несколько дней до этого, страдая от болезни Альцгеймера. Через день, 6 ноября, «Ювентус» провёл матч чемпионата Италии против клуба «Наполи» с траурными чёрными повязками на руке.

Статистика выступлений

Сезон	Клуб	Лига	Чемпионат		Кубок		Митропа
			Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
1935-1936	Ювентус	Серия А	7	0	1	0	0	0
1936-1937	Ювентус	Серия А	30	0	2	0	0	0
1937-1938	Ювентус	Серия А	30	0	6	0	6	0
1937-1938	Ювентус	Серия А	30	0	6	0	6	0
1938-1939	Ювентус	Серия А	12	0	0	0	0	0
1939-1940	Ювентус	Серия А	28	1	4	0	0	0
1940-1941	Ювентус	Серия А	30	1	2	1	0	0
1941-1942	Ювентус	Серия А	30	1	6	0	0	0
1942-1943	Ювентус	Серия А	13	0	0	0	0	0
1944	Ювентус	Военный чемпионат	14	1	0	0	0	0
1945-1946	Ювентус	Серия А	36	7	0	0	0	0
1946-1947	Алессандрия	Серия А	38	5	0	0	0	0
1946-1947	Ювентус	Серия А	29	3	0	0	0	0
1948-1949	Ювентус	Серия А	38	0	0	0	0	0
1949-1950	Ювентус	Серия А	6	0	0	0	0	0
1950-1951	Новара	Серия А	22	1	0	0	0	0
1951-1952	Новара	Серия А	3	0	0	0	0	0

Достижения

• Чемпион Олимпиады: 1936
• Чемпион мира: 1938
• Обладатель кубка Италии: 1938, 1942
• Чемпион Италии: 1950
• Командор ордена за заслуги перед Итальянской Республикой: 2003

Ссылки

• [www.myjuve.it/giocatori-juventus/pietro-rava-24.aspx Профиль на myjuve.it]
• [www.guardian.co.uk/news/2006/dec/06/guardianobituaries.football Статья на guardian.co.uk]
• [www.footballplayers.ru/players/2367.html Профиль на footballplayers.ru]
• [www.enciclopediadelcalcio.com/Rava.html Профиль на enciclopediadelcalcio.com]
• [www.rsssf.com/miscellaneous/rava-intl.html Матчи Рава за сборную Италии]
• [ilpalloneracconta.blogspot.com/2008/01/pietro-rava.html Статья на blogspot.com]
• [www.repubblica.it/2006/11/sezioni/sport/calcio/addio-rava/addio-rava/addio-rava.html?ref=search Статья на repubblica.it]
• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/ra/pietro-rava-1.html Пьетро Рава] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

</div> </div>

Отрывок, характеризующий Рава, Пьетро

– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна