Равеннский экзархат

Раве́ннский экзарха́т или Италья́нский экзарха́т — византийская провинция на Апеннинском полуострове (северо-восток Италии) с центром в городе Равенна. Известен с 584 года как форпост против наступления варваров, созданный византийским императором Маврикием. Был завоёван лангобардами в 751 году. После завоевательных походов Пипина Короткого (754, 756) земли Равеннского экзархата перешли к франкам. Затем Пипин Короткий «подарил» их вместе с Римской областью римскому папе, что положило начало Папскому государству.

Вступление

Равенна стала столицей Западной Римской империи в 402 году при императоре Гонории благодаря прекрасному порту с выходом в Адриатику и идеального (с точки зрения обороны) расположения посреди непроходимых болот. Город оставался столицей империи до её падения в 476 году, когда стал столицей Одоакра, а затем (при Теодорихе) и столицей королевства остготов. Он оставался столицей и Королевства остготов, но в 540 году во время Византийско-готской войны 535—554 годов Равенна была взята полководцем Восточной Римской империи Велизарием. В годы византийского правления Равенна была резиденцией византийского наместника. В то же время административная структура в Италии следовала (с некоторыми изменениями) старой системе, установленной императором Диоклетианом и сохранённой Одоакром и остготами.

Вторжение Лангобардов и реакция Византии

В 568 году лангобарды, во главе со своим королём Альбоином, совместно с другими германскими племенами, вторглись в северную Италию, которая пострадала во время Византийско-готских войн. Местные римские войска были слабы. Захватив ряд городов, в 569 году лангобарды взяли Милан. После трёхлетней осады в 572 году пала Павия, которую лангобарды сделали своей столицей. В последующие годы они взяли Тоскану. Под руководством Фароальда и Зотто лангобарды проникли в Центральную и Южную Италию, где основали герцогства Сполето и Беневенто. После убийства Альбоина в 573 году лангобарды распались на несколько отдельных герцогств («Правление герцогов»).

Император Юстин II попытался воспользоваться этим, и в 576 году послал своего зятя Вадуария в Италию. Однако, тот был разбит и погиб в сражении, а продолжающийся кризис на Балканах и на Востоке означали, что ещё одна попытка Империи возврата потерянных земель невозможна. Из-за вторжений лангобардов Римские владения оказались расколотыми на несколько обособленных областей, и в 580 году император Тиберий II реорганизовал их в пять провинций, которые теперь назывались по-гречески епархии: Аннонария в северной Италии вокруг Равенны, Калабрия, Кампания, Эмилия и Лигурия, и Урбикария вокруг Рима (Urbs). Таким образом, к концу VI века новая организация власти была вписана в прочную модель. Равенна, управляемая экзархом (должность учредил император Маврикий в 584 году), который имел гражданскую и военную власть, в дополнение к своей церковной должности, была ограничена городом, портом и прилегающими землями на север до реки По, за которой лежали земли герцога Венеции, номинально имперского чиновника, а на юге до реки Мареккья, за которой находилось Адриатическое Пятиградие (Пентаполь), находящееся также под властью герцога (номинально представляющего византийского императора).

Экзархат

Экзархат был разбит на группу герцогств (Герцогство Римское, Герцогство Венеции, Герцогство Калабрии, Лукания, Сполето и т. д.), которые в большинстве своём были прибрежными городами на Итальянском полуострове с того времени, как лангобарды подчинили своему влиянию внутренние области.

Гражданский и военный глава этих имперских владений, экзарх, был представителем Константинопольского императора в Равенне. Прилегающие земли простирались от границы с Венецией на севере до Пятиградия (Пентаполиса) в Римини, границы «пяти городов» в Марках вдоль Адриатического побережья; и достигали даже городов не на побережье, таких как Форли к примеру. Вся эта область лежит на восточном склоне Апеннин; она находилась в прямом управлении экзарха и составляла Экзархат в буквальном смысле. Прилегающие земли были управляемы герцогами и magistri militium более или менее от него зависимые. С точки зрения Константинополя, Экзархат состоял из итальянских провинций.

Экзархат не был единственной Византийской провинцией в Италии. Византийская Сицилия имела собственное правительство, а Корсика и Сардиния, в то время как оставались византийскими, принадлежали Африканскому Экзархату.

Лангобарды разместили свою столицу в Павии и контролировали огромную долину реки По. Лангобарды клином прошли территорию Италии на юг и основали герцогства в Сполето и Беневенто; они контролировали внутренние районы страны, в то время как византийские правители более или менее контролировали побережье.

Пьемонт, Ломбардия, внутренние территории Венеции, Тоскана и внутренние области Неаполя принадлежали лангобардам, и постепенно представитель Империи в Италии потерял всю реальную власть, хотя номинально он контролировал такие области как Лигурия (окончательно оставленная Лангобардам в 640 году), или Неаполь и Калабрия (захваченную лангобардским герцогом Беневентским). В Риме же реальным хозяином был Папа.

Наконец, около 740 года, Экзархат включал в себя Истрию, Венецию (за исключением непосредственно Венецианской лагуны, постепенно становившейся самостоятельно обороняющимся городом-государством, предшественником будущей Венецианской республики), Феррару, Равенну (экзархат в узком смысле), с Пятиградием (Пентаполисом), и Перуджу.

Эти фрагменты провинции Италия, в том виде, как их отвоевал Юстиниан, были также все потеряны в пользу лангобардов, окончательно захвативших Равенну около 750 года, а также из-за раскола с Папой, который окончательно отложился от Империи в результате спора об иконопочитании.

Экзархи Равенны

Годы правления	Экзарх
553—568	Нарсес (как префект)
569—574	Лонгин
574—577	Бадуарий
584—585	Деций (как экзарх)
585—589	Смарагд
589—598	Роман
598—603	Каллиник
603—611	Смарагд (повторно)
611—616	Иоанн I Лемигий
616—619	Элефтерий
619—625	Григорий I
625—643	Исаак
643—645	Феодор I Каллиопа
645—649	Платон
649—652	Олимпий
653—666	Феодор I Каллиопа (повторно)
666—678	Григорий II
678—687	Феодор II
687—702	Иоанн II Платин
702—710	Феофилакт
710—711	Иоанн III Ризокоп
711—713	Энтихий
713—726	Схоластик
726—727	Павел
728—752	Евтихий

См. также

• Африканский экзархат

Литература

• Бородин О. Д. Равеннский экзархат. Византийцы в Италии. — СПб.: Алетейя, 2001. — ISBN 5-89329-440-8.

Отрывок, характеризующий Равеннский экзархат

– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.