Равич, Сарра Наумовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сарра Наумовна Равич
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Са́рра Нау́мовна Ра́вич (псевдоним — О́льга; 18791957) — российский революционный деятель. Первая жена Г. Е. Зиновьева.





Биография

Родилась 1 августа 1879 года в Витебске в еврейской семье. Отец — лавочник Ноэхим Лейба. Мать — Гольда, урождённая Иахним.[1] Член РСДРП с 1903 года. В июне 1906 году уехала в Париж. В Париже провела 6 месяцев, а затем переехала в Женеву. Здесь познакомилась с Григорием Зиновьевым и стала его женой. Затем в разводе.

В 1908 году арестована в Мюнхене в связи с делом о разбойном нападении в Тифлисе, когда пыталась разменять купюры, похищенные во время ограбления[1].

Вернулась в Россию в 1917 году в пломбированном вагоне вместе с Лениным, Зиновьевым и его второй женой Златой Ионовной Лилиной с сыном Стефаном. Активно участвовала в партийной работе, выполняла поручения Ленина и ЦК ВКП(б). В 1917 — член Петроградского комитета РСДРП(б). После убийства Урицкого исполняла обязанности комиссара внутренних дел Северной области. Была делегатом многих партийных съездов. Член Центральной контрольной комиссии РКП(б) (1924—1925). В 1918 примыкала к «левым коммунистам».

Аресты, заключения и ссылки

В середине 1920-х — активная участница оппозиции. В 1927 году за участие в оппозиции была исключена из партии, в 1928 году восстановлена в её рядах. В 1935 году вновь исключена «за контрреволюционную деятельность». Перед арестом — управляющая Воронежским трестом кондитерских изделий. 12 декабря 1934 арестована и выслана в ссылку в Якутию на 5 лет.

Затем арестовывалась также в 1937, 1946 и 1951 годах и была освобождена только в 1954 году, будучи тяжело больной.

См. также

Напишите отзыв о статье "Равич, Сарра Наумовна"

Примечания

  1. 1 2 [www.historia.ru/2003/03/kamo.htm Все арестованные принадлежат к одной банде грабителей.]

Отрывок, характеризующий Равич, Сарра Наумовна

– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.