Рага

Ра́га (санскр. राग, rāga ^IAST букв. «окраска»; в переносном смысле «настроение», «эмоция», «страсть» и т.д.) в широком смысле — музыкально-эстетическая и этическая концепция, закон построения крупной музыкальной формы в рамках индийской классической музыки. В узком смысле рага — развёрнутая мелодическая композиция как инстанция мелодико-композиционной модели. Рага неразрывно связана с другой категорией — тала (теорией музыкального ритма).

Рага не исчерпывается указанием на используемый ладовый звукоряд — она призвана передать определённое состояние души, эмоцию, аффект (раса). Композиционная техника раги определяется каноническими предписаниями, регламентирующими её звуковысотный состав, иерархию ладовых ступеней, особенности извлечения характерных тонов и орнаментику (гамакам), а также формульные мелодические обороты (пакад) — особенно восходящий (ароха) и нисходящий (авароха); при этом ароха и авароха раги могут иметь различающееся количество ступеней.

В индийской музыке исторически сложились две основные региональные традиции раги (а также кодексы раг): тхаат в Хиндустани (северно-индийская) и мелакарта в Карнатака (южно-индийская). Имея общие сходные черты, северная и южная традиции существенно различаются как по содержанию, так и по форме (например, раги, имеющие одно и то же название в обеих традициях, могут означать эстетически и музыкально различные сущности).

Классификация раг

По мере развития индийской музыкальной теории возникали различные системы классификации раг. Так, раги могли классифицироваться по сезонам или времени суток (эта практика уже не так строга в наши дни, когда утренняя рага может быть исполнена в любое другое время суток). В некоторых системах классификации помимо мужского термина «рага» используется и женский, «рагини».

На сегодняшний день наиболее распространены классификации раг по используемым в них звукорядам (для справки — по индийской системе сольфеджио см. саргам):

• Пентатоники
  • автентические лады (шесть родов на основе Са-Па), называемые раги;
  • плагальные лады (шесть родов на основе Са-Ма), называемые регами;
• Октатоники с 7 сурами (саргам).

Все раги являются производными от семинотных (сампурна) звукорядов, кодифицированных в тхаате (в музыке Хиндустани) и мелакарте (в музыке Карнатики).

Принципы построения раги

Звукоряд раги наиболее часто сводят к делению октавы на 22 неравные микрохроматические ступени (шрути), реже — на 23 или 24 ступени.

Каждая рага соответствует определенному тхату — аналогу гаммы. Для создания раги из тхата выбирается от 5 до 7 свар, которые могут располагаться друг от друга на расстоянии одного или нескольких микротонов (шрути), образуя раги с количеством звуков от 5 до 12. Исходя из выбора исполнителя, каждая свара способна иметь несколько версий высоты.

Затем выбирается «размер» раги (джати) — свары, используемые при восходящей (ароха) и нисходящей (авароха) мелодии. Рага, которая использует и в восходящей, и в нисходящей мелодии все семь свар из тхата, называется полной (сампурна).

Далее выбирается основная (или королевская) свара, называемая вади — та, которая будет чаще других повторяться в раге и будет задавать её основное настроение. Кроме основной выделяют вторую по важности свару — самвади, она будет повторяться чуть реже. Остальные суры служат в основном для украшения.

Даже при использовании для создания двух раг одного и того же тхата раги будут отличаться. Характерная для конкретной раги музыкальная фраза называется пакад, она служит «зацепкой» для того, чтобы отличить одну рагу от другой. Но также существуют раги без определенного пакада, для их описания достаточно задать тхат, джати, ароха/авароха, вади и самвади.

Каждая рага должна исполняться в определенное время суток, в это время её воздействие на слушателя и исполнителя максимально. Есть также более грубое деление — на раги первой и второй половины дня. Для первого типа характерно нахождение вади между P и S', а для второго — между S и P (то есть в верхней и нижней частях октавы соответственно). Но не существует определенной теории, следуя которой, можно добиться звучания раги «по-утреннему» или «по-ночному» — это остается уделом конкретного исполнителя.

Раса

Раса — конечная цель раги, духовное единение слушателя и исполнителя через музыку, передача слушателю настроения и чувств конкретной раги. Считается, что раса может быть достигнута только при исполнении раги в положенное для неё время года и суток.

Одним из древнейших письменных источников, излагающих музыкальную теорию Древней Индии, является «Натья-шастра», предписывающая каждому звукоряду определенный аффект и предлагающая классификацию всех аффектов (таких как грусть, радость, гнев).

Исполнение раги

Инструментальный состав, необходимый для исполнения раги, может варьироваться, но, как и большая часть классической индийской музыки, рага исторически ориентирована на сольное вокальное исполнение. Инструменты, сопровождающие певца, как правило, осуществляют бурдонный аккомпанемент (танпура) и ритмическую поддержку (табла). Такая традиция преимущественно сохранялась вплоть до XX века, когда вместе с бумом индийской классической музыки на Западе наибольшую популярность снискало инструментальное исполнение (кхьял). Западный триумф Рави Шанкара через его совместные выступления с Али Акбар Ханом также повлек зарождение практики джугалбанди (инструментального ансамблевого исполнения), до этого редко имевшей широкое распространение.

Рага имеет неопределенную длительность (впрочем, традиционно измеряемую часами), и обычно её изложение проходит в несколько разделов:

• Алап (или алаап, алапана) — абстрактное вступление, где происходит раскрытие раги. Музыкант на этом этапе как бы готовит слушателя к её дальнейшему развитию. Этот этап характеризуется отсутствием четкого ритмического пульса и ударных инструментов, свободной импровизацией. Обычно аккомпанемент включает в себя только танпуру.

• Джала — раздел, добавляемый только при исполнении раги на струнных музыкальных инструментах, имеющих дополнительные (аккомпанирующие) струны, например на ситаре. Характеризуется быстрым «переигрыванием» между основными и дополнительными струнами, создающим эффектный и красивый звук.

• Джор (или джод) — раздел раги, в котором мелодические фигурации обретают ритмическую пульсацию, подготавливая слушателя к появлению некоего таала (грубо соответствующего западному понятию музыкального размера), обеспеченного при поддержке ритмического аккомпанемента перкуссии (в музыке Хиндустани это чаще всего табла).

• Гат — раздел, подчиненный таалу, где в аккомпанемент включается табла. Основная часть раги, темп которой может варьироваться (в зависимости от конкретной раги). Именно в этой части часто повторяется и обыгрывается пакад — характерный для раги мелодический оборот.

Таким образом, структура раги следующая: сначала идет алап, затем возможна джала, затем джор и/или гат, и в конце может опять идти алап.

Примеры раг

Трактат «Натья-шастра», написанный примерно между II и V веками н. э., перечисляет шесть главных раг, которые от ноты до в западной музыкальной нотации выглядят так:

• «Бхайрав» — C, Db, E, F, G, Ab, B, C
• «Шри» — C, Db, E, F#, G, Ab, B, C
• «Малкаунс» — C, Eb, F, Ab, Bb, C
• «Хиндол» — C, E, F#, A, B, C
• «Дипак» — C, Db, E, F#, A, B, C
• «Мегх» — C, D, F, G, A, C

В терминах саргам они выглядят так:

• «Бхайрав» — Са, комаль Ре, Га, Ма, Па, комаль Дха, Ни
• «Шри» — Са, комаль Ре, Га, тивра Ма, Па, комаль Дха, Ни
• «Малкаунс» — Са, комаль Га, Ма, комаль Дха, комаль Ни
• «Хиндол» — Са, Га, тивра Ма, Дха, Ни
• «Дипак» — Са, комаль Ре, Га, тивра Ма, Дха, Ни
• «Мегх» — Са, Ре, Ма, Па, Дха

См. также

• Тала
• Мугам

Ссылки

• [chandrakantha.com/articles/indian_music/ Indian Classical Music Overview]
• [sahajayogalive.wordpress.com/2008/06/16/india_raga/ Влияние раг на чакры]
• [tulaband.ru/blog/349.html/ Веды и предыстория системы раги]
• [www.aquarium.ru/misc/indian.html Раги на официальном сайте группы Аквариум]

Отрывок, характеризующий Рага

– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.