Радек, Карл Бернгардович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Радек, Карл»)
Перейти к: навигация, поиск
Карл Бернгардович Радек
Имя при рождении:

Карл Бернгардович Собельсон[1]

Дата рождения:

31 октября 1885(1885-10-31)

Место рождения:

Лемберг, Австро-Венгрия

Дата смерти:

19 мая 1939(1939-05-19) (53 года)

Место смерти:

Верхнеуральск, Челябинская область, РСФСР, СССР

Гражданство:

Австро-Венгрия Австро-Венгрия
СССР СССР

Партия:

СДПГ, КПГ

Род деятельности:

журналист, политический деятель

Супруга:

Роза Маврикиевна Радек (1885)

Дети:

Софья Карловна Радек (1919)[2][3]

Карл Бернга́рдович Ра́дек (псевдоним Radek — в честь популярного персонажа австрийской юмористической печати, настоящее имя Кароль Собельсо́н, нем. Karol Sobelsohn; 31 октября 1885 года, Лемберг, Австро-Венгрия19 мая 1939 года, Верхнеуральск) — советский политический деятель, деятель международного социал-демократического и коммунистического движения.

В 19191924 годах член ЦК РКП(б); в 1920—1924 член (в 1920 — секретарь) Исполкома Коминтерна, сотрудник газет «Правда» и «Известия».





Биография

Карл Радек родился в еврейской семье учителя в Лемберге, входившем в состав Австро-Венгрии. Рано потерял отца. Детство и юность провёл в Тарнау (ныне Тарнув, Польша), где экстерном окончил гимназию (1902); дважды исключался из неё за агитацию среди рабочих. Образование получил на историческом факультете Краковского университета.

В 1902 году Радек вступил в Польскую социалистическую партию, в 1903 — в РСДРП, в 1904 году — в социал-демократическую партию Королевства Польши и Литвы (СДКПиЛ). Сотрудничал с коммунистическими газетами в Польше, Швейцарии и Германии. В 1906 году был арестован в Варшаве за революционную деятельность вместе с Лео Йогихесом (Ян Тышка) и Розой Люксембург, отсидел полгода в тюрьме. Весной 1907 года вновь арестован и зимой того же года выслан в Австрию. С 1908 года примыкал к левому крылу Германской социал-демократической партии, затем, после ссоры с Розой Люксембург, был исключен из СДПГ. Слушал лекции по истории Китая в Лейпцигском университете, а также по вопросам международной политики в семинарии Карла Лампрехта. Также учился в Берне. С начала Первой мировой войны занял интернационалистскую позицию и был вынужден переехать в Швейцарию. Во время войны сблизился с В. И. Лениным.

После Февральской революции 1917 года в России Радек становится членом Заграничного представительства РСДРП в Стокгольме, действует как связной между руководством социалистических партий и германским Генштабом, содействуя организации отправки Ленина и его соратников в Россию через Германию[4]. Вместе с Якубом Ганецким Радек организовывает зарубежные пропагандистские издания «Корреспонденция „Правды“» и «Вестник Русской революции».

После Октябрьской революции он приезжает в Петроград. В ноябре 1917 года становится заведующим отделом внешних сношений ВЦИК. С декабря того же года участвует в советской делегации на мирных переговорах в Брест-Литовске как член коллегии Народного комиссариата иностранных дел РСФСР.

В декабре 1918 года едет в командировку в Германию для поддержки революции. Нелегально въехал в Германию для участия в съезде Советов, но опоздал. Участвовал в работе учредительного съезда КПГ. 12 февраля 1919 арестован и посажен в Моабит, германские власти обвиняли Радека в организации спартаковского восстания в Берлине, однако конкретными документами, подтверждающими его причастность к восстанию, следствие не располагало. В январе 1920 был освобождён и выехал в Москву[5].

С 1919 по 1924 годы Радек — член ЦК РКП(б). В 1920 году он становится секретарём Коминтерна, а затем членом исполкома этой организации. Сотрудничает в центральных советских и партийных газетах («Правда», «Известия» и др.). В связи с советско-польской войной после II конгресса Коминтерна был кооптирован в Польское бюро ЦК РКП(б) и послан на Западный фронт. Участвовал в мирных переговорах с польской делегацией[5].

23 августа 1923 года на заседании Политбюро ЦК РКП(б) Радек предложил организовать вооружённое восстание в Германии. Иосиф Сталин отнесся к этому предложению скептически. Всё же было решено создать комитет для подготовки восстания под руководством Радека. В последний момент ввиду неблагоприятной политической обстановки восстание было отменено (подробнее см. статью Коммунистическое восстание в Германии в октябре 1923 г.)

С 1923 Радек — активный сторонник Л. Д. Троцкого. В 1927 году исключён из ВКП(б) и Особым совещанием при ОГПУ приговорён к 4 годам ссылки и выслан в Красноярск. Репутации Радека серьёзно повредили подозрения в его причастности к доносу на Якова Блюмкина, после чего последовал арест и скорый расстрел этого чекиста.

В 1925—1927 годах был ректором Университета трудящихся Китая имени Сунь Ятсена в Москве и членом главной редакции Большой советской энциклопедии, до исключения из партии жил в Кремле.

В 1930 году Радек вместе с Е. А. Преображенским, А. Г. Белобородовым и И. Т. Смилгой направил в ЦК партии письмо, где заявил об «идейном и организационном разрыве с троцкизмом». Долго и изобретательно публично «каялся» в печати. В том же году восстановлен в партии, ему предоставили квартиру в Доме правительства.. Работал в газете «Известия», написал книгу «Портреты и памфлеты». В статьях и выступлениях этого периода всячески восхвалял Сталина.

Густав Хильгер, переводчик Гитлера, был свидетелем того, как в августе 1934 года Карл Радек, сидя с Бухариным на подмосковной даче пресс-атташе германского посольства Баума, восклицал: «На лицах немецких студентов, облаченных в коричневые рубашки, мы замечаем ту же преданность и такое же вдохновение, которые озаряли когда-то лица молодых командиров Красной Армии… Есть замечательные парни среди штурмовиков…»[6]. В 1936 году вновь исключён из ВКП(б) и 16 сентября того же года арестован. В качестве одного из главных обвиняемых был привлечён к открытому процессу по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра» (Второй Московский процесс). Стал центральной фигурой процесса, давал требуемые подробные показания о якобы «заговорщицкой деятельности» — своей и других подсудимых; при этом отрицал применение пыток на следствии.

30 января 1937 года приговорён к 10 годам тюрьмы (столь мягкое наказание, вместо ожидавшейся всеми смертной казни, может быть объяснено желанием следствия получить от него дополнительные показания против Николая Бухарина, с которым ему была устроена очная ставка, и против других фигурантов готовящегося Третьего Московского процесса). После судебного процесса Радек был отправлен в Верхнеуральский политизолятор.

Радек был известен своим остроумием; ему приписывали авторство многих так называемых «антисоветских» острот, каламбуров и анекдотов.[7]

В июне 1938 года дочь Радека Софья и его жена Р. М. Радек были высланы в Астрахань на 5 лет решением Особого Совещания[3]. В Астрахани жена Карла была арестована и отправлена на 8 лет в тюрьму, где и умерла, а дочь Софья в ноябре 1941 года выслана в Казахстан и поселилась в городе Челкар[3].

Убийство Радека в тюрьме

По официальной версии, был убит в Верхнеуральском политизоляторе другими заключёнными 19 мая 1939 года. Так, в акте о смерти Радека, составленном администрацией тюрьмы, указывается:

«При осмотре трупа заключенного Радека К. Б., обнаружены на шее кровоподтеки, из уха и горла течет кровь, что явилось результатом сильного удара головой об пол. Смерть последовала в результате нанесения побоев и удушения со стороны заключенного троцкиста Варежникова, о чём и составили настоящий акт».

На деле обычный уголовник Варежников назван в акте «троцкистом» для перенесения вины с истинных виновников смерти. В 1956—1961 годах ЦК КПСС и КГБ СССР проводили расследование обстоятельств гибели Карла Радека. Бывшие оперуполномоченные НКВД Федотов и Матусов показали, что это убийство (как и убийство Г. Сокольникова два дня спустя) было организовано под руководством старшего оперуполномоченного НКВД Кубаткина — тот выполнял прямые указания Берии и Кобулова (а распоряжение о ликвидации заключенных исходило непосредственно от Сталина). По словам Н. Петрова, «в Верхнеуральскую тюрьму, где сидел Радек, приехал П. Н. Кубаткин, оперуполномоченный секретного политического отдела НКВД. Сначала привез заключенного Мартынова — он спровоцировал драку с Радеком, но убить его не удалось. Тогда он через пару дней привез другого заключенного, так называемого „Варежникова“ — на самом деле, это был Степанов, бывший комендант НКВД Чечено-Ингушской ССР, который тоже сидел к тому времени за служебные прегрешения. И тот, спровоцировав драку, убил Радека». Степанов вскоре, в ноябре 1939 года, отпущен на свободу, Кубаткин поднялся в должности — стал начальником УНКВД Московской области.[8][9] В 1988 году Карл Радек посмертно реабилитирован[10] и восстановлен в КПСС.

Воспоминания современников

Он представлял собой необыкновенную смесь безнравственности, цинизма и стихийной оценки идей, книг, музыки, людей. Точно так же, как есть люди не различающие цвета, Радек не воспринимал моральные ценности. В политике он менял свою точку зрения очень быстро, присваивая себе самые противоречивые лозунги. Это его качество при его быстром уме, едком юморе, разносторонности и широком круге чтения и было, вероятно, ключом к его успеху как журналиста. Его приспособляемость сделала его очень полезным Ленину, который при этом никогда не воспринимал его всерьёз и не считал его надежным человеком. Как выдающийся журналист Советской страны, Радек получал распоряжения писать определённые вещи, которые якобы исходили не от правительства или Ленина, Троцкого или Чичерина, чтобы посмотреть, какова будет дипломатическая и общественная реакция в Европе. Если реакция была неблагоприятная, от статей официально отрекались. Более того, сам Радек отрекался от них…
…его не смущало то, как с ним обращаются другие люди. Я видела, как он пытается общаться с людьми, которые отказывались сидеть с ним за одним столом, или даже ставить свои подписи на документе рядом с его подписью, или здороваться с ним за руку. Он был рад, если мог просто развлечь этих людей одним из своих бесчисленных анекдотов. Хоть он и сам был евреем, его анекдоты были почти исключительно про евреев, в которых они выставлялись в смешном и унизительном виде. …
В России на Радека смотрели как на аутсайдера, иностранца, …[11]

Балабанова А. И. Моя жизнь — борьба. Мемуары русской социалистки 1897—1938. — С. 258-259.

Порядочную часть советских и антисоветских анекдотов сочинял Радек. Я имел привилегию слышать их от него лично, так сказать, из первых рук. Анекдоты Радека живо отзывались на политическую злобу дня. Вот два характерных радековских анекдота по вопросу об участии евреев в руководящей верхушке. Первый анекдот: два еврея в Москве читают газеты. Один из них говорит другому: "Абрам Осипович, наркомом финансов назначен какой-то Брюханов. Как его настоящая фамилия?" Абрам Осипович отвечает: "Так это и есть его настоящая фамилия - Брюханов". "Как! - вослицает первый. Настоящая фамилия Брюханов? Так он - русский?" - "Ну, да, русский". - "Ох, слушайте, - говорит первый, - эти русские - это удивительная нация: всюду они пролезут". А когда Сталин удалил Троцкого и Зиновьева из Политбюро, Радек при встрече спросил меня: "Товарищ Бажанов, какая разница между Сталиным и Моисеем? Не знаете. Большая: Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин из Политбюро." [12]

Борис Бажанов. Воспоминания бывшего секретаря Сталина.

______________________________________________ из допроса:

- А вот в 1928-м году вы, гражданин Радек, собирались создать монументальный труд, в котором намеревались строго научно доказать необходимость и полезность массовых репрессий, - неторопливо и как-то даже лениво проговорил следователь.

- Более того, продолжил он, в данной монографии вы собирались вывести и допустимость применения пыток к не понимающим и не разделяющим всеобщего восторга причастности к Великому Строительству. - Так что же, труд не удосужились закончить? Жаль, жаль...

В кино

Сочинения

  • [www.magister.msk.ru/library/revolt/radek001.htm Эра демократического пацифизма]
  • [www.marxists.org/russkij/radek/paths_revolution.htm Пути русской революции (по поводу новой экономической политики)]
  • [www.magister.msk.ru/library/revolt/radek003.htm Генуэзская и Гаагская конференции]
  • [www.magister.msk.ru/library/revolt/radek004.htm Третий год борьбы Советской республики против мирового капитала] (1921)
  • [www.magister.msk.ru/library/revolt/radek006.htm Комментарии к третьему конгрессу коммунистического интернационала] (1921)
  • [www.magister.msk.ru/library/revolt/radek005.htm Что дала Октябрьская революция] (1922)
  • Внешняя политика Советской России. М.-Пг., 1923
  • Германская революция. Т. 1-2. М., 1925

См. также

Напишите отзыв о статье "Радек, Карл Бернгардович"

Примечания

  1. Революция и гражданская война в России: 1917—1923 гг. Энциклопедия в 4 томах. — Москва: Терра, 2008. — Т. 3. — С. 478. — 560 с. — (Большая энциклопедия). — 100 000 экз. — ISBN 978-5-273-00560-1.
  2. * [www.kazakh.ru/news/articles/?a=1019 С визитом к царю из Шалкарской пустыни]
    • [survincity.ru/2012/08/trockistskaja-gruppa-pjatakova-i-radeka/ Троцкистская группа Пятакова и Радека]
  3. 1 2 3 [read24.ru/fb2/dmitriy-volkogonov-stalin/ Дмитрий Волкогонов. «Сталин»]
  4. Земан, З., Шарлау, У. Кредит на революцию. План Парвуса. — 1-е. — Москва: Центрполиграф, 2007. — 320 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-9524-2941-3.
  5. 1 2 В. А. Артемов [www.fedy-diary.ru/html/022013/1102013-02a.html Карл Радек: идея и судьба]
  6. [www.sovsekretno.ru/magazines/article/1489 Совершенно СЕКРЕТНО — Русская болезнь]
  7. [www.gazeta.ru/science/2013/05/09_a_5316985.shtml О жанре политического анекдота на примере анекдотов о Сталине — Газета. Ru | Наука]
  8. [www.echo.msk.ru/programs/staliname/645178-echo/ Именем Сталина : Заказчик убийства - Сталин (тайные убийства по команде Кремля). Цикл передач радиостанции «Эхо Москвы» о личности и деятельности И.В.Сталина] (02.01.2010).
  9. Никита Петров. [old.novayagazeta.ru/data/2008/40/35.html Сталинский заказ. Как убивали Сокольникова и Радека]. Новая газета (05.06.2008).
  10. [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%93%D1%83%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B9%20%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%8C/%D0%A0%D0%B0%D0%B4%D0%B5%D0%BA%20%D0%9A%D0%B0%D1%80%D0%BB%20%D0%91%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B3%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87/ Биография Карла Радека в Яндекс. Словарях](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2835 дней))
  11. Балабанова А. И. Моя жизнь — борьба. Мемуары русской социалистки 1897—1938 = My Life as a Rebel / Глебовская Л. И.. — Москва: ЗАО «Центрополиграф», 2007. — С. 259. — 335 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-9524-3006-8.
  12. Борис Бажанов. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. — Париж: "Третья Волна", 1980.

Ссылки

  • [www.hronos.km.ru/biograf/radek.html Радек, Карл Бернгардович]. На сайте «Хронос».
  • [web.mit.edu/fjk/Public/Glossary/radek.html Карл Радек, биография, «Справочник русского марксиста»]
  • [revarchiv.narod.ru/radek/oeuvre.html Теоретические работы К. Б. Радека]
  • [perpetrator2004.narod.ru/documents/Show_Trials/Radek_Sokolnikov_Murder.doc Документ об убийстве Радека и Сокольникова]
  • [www.eleven.co.il/article/13404 Радек Карл]

Отрывок, характеризующий Радек, Карл Бернгардович

Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.