Раджаи, Мохаммад Али

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мохаммад Али Раджаи
перс. محمد علی رجائی‎)<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Ирана
2 августа 1981 — 30 августа 1981
Предшественник: Абольхасан Банисадр
Преемник: Али Хаменеи
Премьер-министр Ирана
11 августа 1980 — 4 августа 1981
Предшественник: Шапур Бахтияр,
Мехди Базарган (и. о.)
Преемник: Мохаммад Джавад Бахонар
 
Вероисповедание: Ислам, шиитского толка
Рождение: 15 июня 1933(1933-06-15)
Казвин, Персия
Смерть: 30 августа 1981(1981-08-30) (48 лет)
Место погребения: Бехеште-Захра, Тегеран

Мохаммад Али Раджаи (перс. محمد علی رجائی‎; 15 июня 1933, Казвин30 августа 1981) — второй президент Ирана. Избран на пост 2 августа 1981 после работы премьер-министром в правительстве Банисадра. Занимал также должность министра иностранных дел в марте — августе 1981. Лидер так называемой Иранской культурной революции — программы по закрытию университетов и других учреждений, которые, по мнению властей, способствовали распространению культурного влияния Запада.

30 августа 1981, спустя две недели после инаугурации, Раджаи был убит в результате взрыва во время встречи с премьер-министром и секретарем Высшего совета национальной безопасности. Взрыв унёс жизни самого Раджаи, главы правительства Бахонара и ещё трёх человек.

Предшественник:
Абольхасан Банисадр
Президент Ирана
2 - 30 августа 1981
Преемник:
Али Хаменеи

Напишите отзыв о статье "Раджаи, Мохаммад Али"

Отрывок, характеризующий Раджаи, Мохаммад Али

И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.