Радзивилл, Николай Чёрный

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Христофор Радзивилл<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Канцлер великий литовский
 
Рождение: 4 февраля 1515(1515-02-04)
Несвиж
Смерть: 29 мая 1565(1565-05-29) (50 лет)
Вильна
Отец: Ян Николай Радзивилл
Мать: Анна Кишка
Супруга: Эльжбета Шидловецкая
Дети: Николай Христофор Радзивилл Сиротка, Эльжбета Радзивилл, София Агнешка Радзивилл, Анна Магдалена Радзивилл, Ежи Радзивилл, Альбрехт Радзивилл, Станислав Радзивилл, Кристина Радзивилл

Князь Никола́й Христофо́р Радзиви́лл по прозвищу Чёрный (польск. Mikołaj Krzysztof Radziwiłł Czarny, белор. Мікалай Крыштап Радзівіл Чорны; 4 февраля 1515, Несвиж — 29 мая 1565, Вильна) — государственный деятель Великого княжества Литовского, отец Николая Христофора Радзивилла Сиротки.





Биография

Отец — трокский каштелян Ян Радзивилл Бородатый, мать Анна из рода Кишек, дочь Станислава Кишки из Техановца. Первоначальное образование получил домашнее. Юность провёл при королевском дворе в Кракове, где сблизился с будущим великим князем литовским и королём польским Сигизмундом II Августом.

Стремительное возвышение Николая Радзивилла Чёрного началось после того, как 1544 году Сигизмунд Старый передал власть в Великом княжестве Литовском своему сыну Сигизмунду Августу. Николай получил должность маршалка земского и принимал участие в посольских миссиях.

В 1547 году во время пребывания в Аугсбурге получил от императора Карла V право на титул князя Священной Римской империи.

В 1549 году участвовал в боевых действиях против татар на Волыни. В 1550 году получил должность канцлера великого литовского. Руководил литовским отрядом при победе над русскими войсками в битве при Чашниках.

Похоронен был первоначально в Вильне. В 1647 году останки были перенесены в Дубинки (Дубингяй).

Семья

В феврале 1548 г. в Сандомире женился на Эльжбете Шидловецкой (1533—1562), дочери великого канцлера коронного и воеводы краковского Кшиштофа Шидловецкого (1467—1532) и Софьи Тарговицкой.

Дети

Значение

Благодаря его дипломатическим усилиям была осуществлена инкорпорация Ливонии в состав Речи Посполитой после ликвидации Ливонского ордена. Был сторонником сохранения самостоятельности Великого княжества Литовского в составе федеративного государства Речи Посполитой.

Одним из первых среди влиятельных магнатов приняв кальвинизм, оказал значительное влияние на распространение и пропаганду реформационных идей.

Под его покровительством и в его владениях действовали типографии в Бресте и в Несвиже, в которых при участии Симона Будного, Мацея Кавячинского и других просветителей печаталась не только религиозная и полемическая, но и светская литература.

Память

  • В 2015 году выпущены монеты достоинством в 1 рубль и 20 рублей Республика Беларусь, посвященные "Мікалай Радзівіл Чорны" ("Николай Радзивилл Черный")

См. также

Напишите отзыв о статье "Радзивилл, Николай Чёрный"

Примечания

  1. Мікалай Радзівіл Чорны. Першы князь “на Нясвіжы”[zviazda.by/2015/06/87755.html]

Литература

  • Мысліцелі і асветнікі Беларусі. Энцыклапедычны даведник. Мінск: Беларуская энцыклапедыя, 1995. С. 112—114.

Отрывок, характеризующий Радзивилл, Николай Чёрный


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.