Радикальная республиканская партия (Испания)

Радикальная республиканская партия
исп. Partido Republicano Radical
Лидер:	Алехандро Леррус Диего Мартинес Баррио
Основатель:	Алехандро Леррус
Дата основания:	1908
Дата роспуска:	1936
Штаб-квартира:	Испания Испания, Мадрид
Идеология:	Центр; либерализм, социальный либерализм, республиканизм, радикализм, антиклерикализм, популизм, радикальный центризм
Союзники и блоки:	CEDA (1933—1935)

К:Политические партии, основанные в 1908 году

К:Исчезли в 1936 году Радикальная республиканская партия (исп. Partido Republicano Radical, PRR, также Радикальная партия — исп. Partido Radical) — либеральная центристская партия, основанная в 1908 году Алехандро Леррусом в Сантандере (Кантабрия) в результате раскола партии Республиканский союз Николаса Сальмерона. Основатель и лидер партии, Алехандро Леррус, был противоречивой фигурой, известный своей коррупцией и демагогической риторикой. Считается, что партия была близка к масонской ложе «Великий испанский восток» (исп. Gran Oriente Español).

В 1910-х—1920-х годах была одной из многочисленных небольших республиканских партий Испании, пользуясь популярностью преимущественно в Барселоне и Валенсии. Во время Второй республики стала одной из главных политических партий Испании, несколько раз формируя правительство.

Идеология

Идеология радикальных республиканцев, базируясь на нечётко определённых основах и склонности лидера к популизму, за время существования партии значительно сдвинулась от первоначального насильственного антиклерикализма и радикализма к партнёрству с правыми католиками-монархистами. Так, в 1909 году группа сторонников Радикальной республиканской партии, так называемые «молодые варвары» (исп. jóvenes bárbaros), приняли активное участие в антимилитаристском восстании в Каталонии, известном как «Трагическая неделя», сопровождавшимся антиклерикальными выступлениями, в частности, сожжением церквей и монастырей. В 1934—1935 годах Леррус сблизился Испанской конфедерацией независимых правых (исп. La Confederación Española de Derechas Autónomas, CEDA), во время Гражданской войны поддержавшей генерала Франсиско Франко, дважды формируя правительство с участием членов этой партии.

История

Королевство Испания

Внешние изображения
	[pictures2.todocoleccion.net/tc/2013/01/09/35150744.jpg Poster of the Radical Republican Party]

Радикальная республиканская партия была основана в 1908 году в Сантандере (Кантабрия) журналистом Алехандро Леррусом Гарсия. Он и его сторонники вышли из партии Республиканский союз Николаса Сальмерона, после того как та присоединилась к коалиции «Каталонская солидарность», что было неприемлимо для Лерруса, являвшегося непримиримым противником каталонизма, движения за утверждение политической, языковой и культурной идентичности Каталонии и территорий, где распространён каталанский язык. Несмотря на своё неприятие каталонского национализма, набиравшего в 1900-х—1920-х годах популярность, Леррус и основанная им Радикальная партия наибольшим успехом пользовалась именно в Каталонии, в первую очередь Барселоне, конкурируя с националистами-автономистами из местной Регионалистской лигой. Со временем партии удалось добиться доминирования в муниципальной политики в Барселоне, даже несмотря на многочисленные обвинения в коррупции в адрес её лидера.

В отличие от каталонских партий радикалы больше внимания обращали на избирателей-рабочих и их интересы. Навыки Лерруса в мобилизации низших классов принесли ему прозвище «Императора Паралело» (исп. el Emperador del Paralelo, по проспекту, известному своей ночной жизнью и отделявшему респектабельные районы города от рабочих пригородов. Традиционные республиканцы всегда скептически относились к радикалам Лерруса, в том числе, подозревая, что его деятельность была профинансирована династической Либеральной партией, как способ отвлечь рабочий класс от анархо-синдикализма.

Выборы в Конгресс депутатов 8 мая 1910 года стали первыми для новой партии. В них радикалы приняли участие в составе коалиции Союз республиканцев и социалистов, в которую также вошли Республиканский союз, республиканцы-федералисты и социалисты, а возглавил её известный писатель и публицист Бенито Перес Гальдос. Коалиция набрала 10,3 % голосов, завоевав 27 мандатов. Радикалы Лерруса смогли получить 8 мест в нижней палате парламента, более всего преуспев в Барселоне и Валенсии, где они действовали в союзе с республиканцами-автономистами писателя и политика Висенте Бласко Ибаньеса.

Перед выборами 1914 года Лерусс заключил с националистами-федералистами так называемый «Пакт Сан Жерваси». Созданная двумя партиями Республиканская коалиция завоевала 11 мест, из них 5 заняли радикалы. В 1916 году Республиканская коалиция приняла участие в новых выборах, сумев получить 6 мест, из которых 5 вновь заняли радикалы.

В предверии выборов 1918 года Альваро де Альборнос (лидер недавно основанной Республиканской федерации) и Мелькиадес Альварес (глава умеренных республиканцев) инициировали создание коалиция Левый альянс (исп. Alianza de Izquierdas), в которую также вошли республиканцы-радикалы Лерруса, республиканцы-федералисты, республиканцы-автономисты, каталонские республиканцы и социалисты, а также ряд независимых республиканцев и каталонских республиканцев-националистов. Впервые с 1898 года республиканцы пошли на выборы единым списком, что, впрочем, не принесло им большого успеха. Левый альянс смог лишь незначительно увеличить количество республиканских депутатов, с 33 до 35. Для радикалов выборы 1918 года оказались самыми неудачными в истории, принеся им всего 2 мандата.

Выборы 1919 и 1920 годов стали для радикалов более успешными. В 1919 году партия Лерусса завоевала 4 места в нижней палате испанского парламента, а в следующем 1920 году уже 8 мест (из них три взяли союзники радикалов из числа независимых республиканцев). Выборы 1923 года стали для партии менее удачными, она получила 7 мест, из них три взяли союзники радикалов из числа независимых республиканцев. Эти выборы стали для партии последними при Бурбонах. 13 сентября 1923 года генерал Мигель Примо де Ривера осуществил с согласия короля Альфонсо XIII государственный переворот. Во время диктатуры партия ушла в подполье.

В 1929 году левое крыло радикалов откололось, образовав Республиканскую радикально-социалистическую партию.

Вторая Республика

В конце царствования Альфонсо XIII, ознаменовавшегося глубоким кризисом испанской монархии, радикалы были одной из партий подписавшей «Пакт в Сан-Себастьяне», участники которого образовали «Республиканский революционный комитет» во главе с Нисето Алькала Самора, что по мнению историков стало «центральным событием оппозиции монархии Альфонсо XIII»,. В 1931 году, после отречения короля и провозглашения в Испании республики, комитет стал первым временным правительством Второй республики. В его работе участвовали и радикалы Лерруса. На первых в истории Второй республики выборах 28 июня 1931 года радикалы смогли завоевать 90 мандатов и стали второй после социалистов силой в Учредительном собрании.

В ходе обсуждения новой конституции Радикальная республиканская партия в целом поддержала проект, представленный Конституционной комиссией, в частности, предоставление автономии регионам. В то же время, радикалы выступили против однопалатного парламента, призвав сохранить Сенат, как представителя общественных интересов и специфических интересов регионов, неодобрили роспуск религиозных орденов и право государства социализировать (обобществлять) собственность без выплаты компенсации.

В декабре 1931 года Леррус покинул левоцентристский кабинет Мануэля Асаньи Диаса и в 1932—1933 годах возглавлял правоцентристскую парламентскую оппозицию, сумев привлечь на свою сторону ряд политиков из числа умеренных правых и консерваторов, среди которых был, например, консервативный республиканец Сантьяго Альба, в прошлом деятель династической Либерально-консервативной партии.

Растущая в парламенте оппозиция привела к отставке Асаньи и 12 сентября 1933 года испанское правительство в первый раз возглавил Алехандро Леррус. Его попытка создать кабинет на основе большой коалиции с участием представителей радикал-социалистов, каталонских регионалистов, Республиканского действия галисийских автономистов и левых радикал-социалистов провалилась. Новым главой Совета министров стал соратник Лерруса Диего Мартинес Баррио, впрочем его кабинет де-факто носил характер технического на время проведения досрочных выборов.

Триумф радикалов

Выборы 19 ноября 1933 года принесли первое место консерваторам из CEDA, тем самым, ознаменовав начало так называемого «консервативного двухлетия» (1933—1935). Радикальная республиканская партия, выступавшая с лозунгом «Республика, порядок, свобода, социальная справедливость, амнистия» (исп. República, orden, libertad, justicia social, amnistía), вновь заняла второе место, увеличив своё представительство в парламенте до 102 мест. Этот успех дал возможность президенту Испании Нисето Алькале Саморе и Торресу поручить формирование нового правительства Алехандро Леррусу, а не правым монархистам, несмотря на то что они одержали победу на выборах. Начиная с 16 декабря 1933 года и по 14 декабря 1935 года сменилось шесть радикальных кабинетов, четыре из которых возглавлял сам Леррус. Все они были правоцентристскими и имели поддержку Хосе Марии Хиль-Роблеса, лидера Испанской конфедерации независимых правых (CEDA), представители которой дважды включались в состав правительства. Также в кабинеты радикалов входили министры от правых либералов, аграриев, правых галисийских автономистов и радикальных демократов, отколовшихся от партии Лерруса.

Поправение Радикальной партии вызвало недовольство ряда её членов. Так её покинула Клара Кампоамор Родригес, одна из трех первых испанских депутатов-женщин. В апреле 1934 года группа депутатов от РРП из левого крыла во главе с бывшим премьер-министром Диего Мартинесом Баррио (впоследствии президент Испанской республики в изгнании) покинули партию, будучи несогласными с сотрудничеством с правыми. 16 мая они основали Радикально-демократическую партию, которая в сентябре 1934 года объединилась с рядом других республиканских групп для создания либеральной центристской партии Республиканский союз.

Вхождение членов CEDA 4 октября 1934 года в III кабинет Лерруса спровоцировало массовые выступления левых республиканцев, недовольных «консервативным поворотом». Наиболее значимыми стали общеиспанская массовая забастовка, вошедшая в историю как Октябрьская революция 1934 года, забастовка астурийских шахтёров, переросшая в антиправительственное восстание, и события 6 октября 1934 года) (попытка провозглашения Каталонского государства в составе Испанской федеративной республики). Властям в итоге удалось подавить массовые протесты. Был арестован председатель каталонского правительства Льюис Компаньс и Жовер и приостановлено действие Статута об автономии Каталонии. Восстание рабочих в Астурии было подавлено войсками под командованием генерала Франсиско Франко.

Straperlo и крах партии

Конец «консервативному двухлетию» было положен осенью 1935 года, когда разгорелся «скандал с рулеткой». Выяснилось, что власти разрешили троим голландским предпринимателям Штраусу, Перелю и Лованну (по первым буквам их фамилий, Strauss, Perel и Lowann история и получила второе название — «Скандал Straperlo») открыть казино с рулеткой, несмотря на то что действующие в Испании законы запрещали азартные игры в рулетку. Согласно признаниям Штрауса, в обмен на разрешение он и его деловые партнёры обязались передавать 25 % от прибыли лично Алехандро Леррусу, 10 % его однопартийцу, алькальду Барселоны Жоану Пичу и Пону, и по 5 % Аурелио Леррусу (племянник Алехандро Лерусса), Мигелю Галанте и журналисту Сантьяго Винарделю. Помимо этого, Жоан Пич и Пон взял на себя обязательство выплатить министру внутренних дел Рафаэлю Салазару Алонсо 100 000 песет. В результате, Леруссу пришлось подать в отставку. Был сформирован кабинет во главе с беспартийным Хоакином Чапаприета и Торрегросса, впрочем основу нового правительства по прежнему составляли члены РРП и CEDA.

В ноябре 1935 года, уже после ухода в отставку Лерруса разгорелся ещё один коррупционный скандал, вошедший в историю как «Дело Номбела» (исп. Asunto Nombela). Полковник Антонио Номбела обвинил ряд лидеров радикалов, в первую очередь заместителя премьер-министра Морено Кальво, в мошенничестве при выплате компенсаций Compañía de África Occidental. Этот второй скандал был использован руководителем CEDA Хиль-Роблесом как предлог, чтобы прекратить поддержку коалиционного правительства с радикалами во главе с Чапаприетой, рассчитывая, что президент будет вынужден передать право сформировать новый кабинет правым. Но Алькала Самора отказался отдавать власть партии, которая не провозгласила свою верность Республике, и доверил пост премьер-министра либералу Мануэлю Портеле и Вальядаресу. Новый кабинет тоже оказался правоцентристским и не получил доверия парламента, так что Алькала Самора принял решение о роспуске парламента и назначении досрочный выборов.

16 февраля 1936 года состоялись досрочные выборы. Уверенную победу на них одержала широкая коалиция левых и либералов Народный фронт, завоевав 240 мест из 473. Радикалы Лерусса, так и не сумев оправдаться в глазах избирателей после коррупционных скандалов, смогли получить всего 8 мандатов.

После провала на выборах Радикальная республиканская партия фактически перестала существовать, растеряв влияние и сторонников.

Результаты на выборах

Выборы	Мандаты			Примечания
	Кол-во	+/–	%
Парламентские выборы 1910	8 / 404	Первый раз	1,98	В составе коалиции Союз республиканцев и социалистов
Парламентские выборы 1914	5 / 408	▼ 3	1,23	В составе Республиканской коалиции
Парламентские выборы 1916	5 / 409	▬	1,22	В составе Республиканской коалиции
Парламентские выборы 1918	2 / 409	▼ 3	0,49	В составе общереспубликанской коалиции Левый альянс
Парламентские выборы 1919	4 / 409	▲ 2	0,98
Парламентские выборы 1920	8 / 409	▲ 4	1,96	Из них пятеро члены Радикальной республиканской партии + три независимых республиканца
Парламентские выборы 1923	7 / 409	▼ 1	1,71	Из них четверо члены Радикальной республиканской партии + три независимых республиканца
Период диктатуры Примо де Риверы (1923—1930)
Парламентские выборы 1931	90 / 470	▲ 83	19,15	В составе коалиции Союз республиканцев и социалистов
Парламентские выборы 1933	102 / 473	▲ 12	21,57	В составе коалиции радикалов и центристов
Парламентские выборы 1936	8 / 473	▼ 94	1,69
Источник: Historia Electoral

Литература

• Santos Juliá Díaz. La Constitución de 1931. — Iustel (Madrid), 2009. — 519 с. ISBN 978-84-9890-083-5  (исп.)
• Julián Casanova. República y guerra civil. Vol. 8 de la Historia de España. — Crítica / Marcial Pons (Barcelona), 2007. — 526 с. ISBN 9788484328780  (исп.)
• Nigel Townson, (2002). La República que no pudo ser. La política de centro en España (1931-1936).. — 2002. — 536 с. ISBN 84-306-0487-1  (исп.)

Отрывок, характеризующий Радикальная республиканская партия (Испания)

Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.