Радлов, Сергей Эрнестович

Сергей Радлов
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Место смерти:	Рига, Латвийская ССР, СССР
Профессия:	театральный режиссёр
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Годы активности:	1918—1957
Награды:

Сергей Эрнестович Радлов (23 августа (4 сентября) 1892, Санкт-Петербург — 27 октября 1958, Рига) — советский театральный режиссёр и педагог, драматург, теоретик и историк театра. Заслуженный артист РСФСР (1933), Заслуженный деятель искусств РСФСР (1940).

Биография

Сергей Радлов — сын Эрнеста Леопольдовича Радлова. В 1914 году женился на Анне Дмитриевне Дармолатовой (1891—1949), русской поэтессе и переводчике.

В 1916 году окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. В 1913—1917 годах сотрудничал со Всеволодом Мейерхольдом в Студии на Бородинской ул. и в журнале «Любовь к трем апельсинам».

В 1918—1919 годах Радлов работал в Петроградском отделении Театрального отдела (ТЕО) Наркомпроса, а также в культурно-массовых организациях Петроградского ВО и Балтийского флота. В 1918 году основал Театр экспериментальных постановок, просуществовавший недолго. В 1919 году работал в Театре Народного дома и в театре «Студия». В ноябре 1919 года основал Театр художественного дивертисмента, переименованный в январе 1920 года в Театр народной комедии, который возглавлял до его закрытия в январе 1922 года.

В 20—30-х годах Сергей Радлов ставил спектакли в Ленинградском академическом театре оперы и балета и в Академическом театре драмы, а также был их художественным руководителем (1931—1934 и 1936—1938 годах соответственно). Одновременно с 1928 года возглавлял созданный им театр, работавший под именем Молодой театр (с 1934 года — Театр-студия под руководством С. Э. Радлова, в 1939—1942 годах — Театр имени Ленинградского Совета), где ставил преимущественно пьесы В. Шекспира: «Отелло» (1932, 1935 — две ред.), «Ромео и Джульетта» (1934, 1939), «Гамлет» (1938). В 1940 году поставил «Бесприданницу» А. Н. Островского. В 1935 году поставил «Отелло» в Малом театре и «Короля Лира» в ГОСЕТе.

В марте 1942 года Радловы были эвакуированы с театром в Пятигорск. В августе немцы заняли город, и часть труппы вместе с Радловыми оказалась в оккупации. В феврале 1943 года немцы отправили театр в Запорожье, затем в Берлин и, в конце концов, на юг Франции. После окончания войны Радловы переехали в Париж.

По предложению советской миссии в 1945 году Радловы вернулись в СССР. Были арестованы, обвинены в измене Родине и сотрудничестве с оккупантами и отправлены на 10 лет в лагерь под Рыбинском. Анна Радлова погибла в лагере в 1949 году, Сергея Радлова освободили в 1953-м, но без реабилитации и права проживания в Москве и Ленинграде.

После освобождения Радлов работал очередным режиссёром в Даугавпилском русском драматическом театре, поставил драму Ярослава Галана «Любовь на рассвете» (1953), комедию Карло Гольдони «Брак по дружбе» и «Гамлета» (1954). Через год перешёл также очередным режиссёром в Рижский театр русской драмы, где продолжил «шекспириану» — поставил «Короля Лира» (1954), «Макбета» (1957), в рижском Театре юного зрителя в 1955 — «Ромео и Джульетту» (совместно с П. Хомским, будущим главным режиссёром Московского театра им. Моссовета). Поставил ряд произведений классического репертуара («Ночь ошибок» Голдсмита, «Привидения» Ибсена, «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема и несколько пьес советских авторов).

В 1957 году был реабилитирован.

Скончался в 1958 году, похоронен на кладбище Райниса в Риге. На памятнике надпись — последние слова Гамлета в переводе Анны Радловой:

Пусть будет так… Горацио, я мёртв.
А ты живёшь — так расскажи правдиво
Всё обо мне и о моих делах
Всем, кто захочет знать.

Творчество

Постановки в театрах

Курсы мастерства сценических постановок (Кумасцеп)

• Плавт. «Близнецы» (1918)
• Я. Б. Княжнин. «Сбитенщик» (до 1920)

Театр народной комедии

• С. Радлов "Обезьяна-доносчица"
• С. Радлов "Пленник"
• У. Шекспир "Виндзорские проказницы"

Театрально-исследовательская мастерская С. Э. Радлова

• Кальдерон. «Деревенский судья (Саламейский алькальд)» (1922)
• Софокл. «Электра» (1923, не завершена)
• Лопе де Вега. «Фуэнте Овехуна» (1925)
• А. Н. Островский. «Женитьба Бальзаминова»

Академический театр драмы — Александринский театр

• Эрнст Толлер. «Эуген Несчастный» (1923)
• Аристофан. «Лисистрата» (1924)
• Джек Лондон. «Волчьи души» (1924/25)
• Е. И. Замятин. «Общество воздушных фонарей». (1924/25)
• У. Шекспир. «Отелло» (1927)
• «Ода Набунаго» (1927)
• К. А. Тренёв. «На берегу Невы» (1937)

Акопера (Мариинский театр)

• Фр. Шрекер. «Дальний звон» (1925)
• С. С. Прокофьев. «Любовь к трём апельсинам» (1926)
• Альбан Берг. «Воццек» (1926)
• М. П. Мусоргский. «Борис Годунов» (в его первоначальной редакции) (1928)
• Б. В. Асафьев. «Бахчисарайский фонтан» по Пушкину, балетмейстер Р.Захаров

Московский государственный еврейский театр (ГОСЕТ)

• М. Даниэль "Четыре дня" (1931, совместно с С. Михоэлсом)
• У. Шекспир. «Король Лир» (1935)

Малый театр

• У. Шекспир. «Отелло» (1935)

Театр под руководством С. Э. Радлова

• Б. Папаригопуло, «Взрыв» (1931)
• В. Шекспир. «Отелло» (1932, 1935)
• Г. Ибсен. «Привидения» (1933)
• В. Шекспир. «Ромео и Джульетта» (1934, 1939)
• А. Афиногенов. «Далёкое» (1935)
• А. С. Пушкин. «Маленькие трагедии» («Моцарт и Сальери», «Каменный гость» и «Пир во время чумы», 1937)
• В. Шекспир. «Гамлет» (1938)
• А. Н. Островский «Бесприданница» (1940)
• О. Уайльд. «Идеальный муж» (1940)
• А. Дюма. «Дама с камелиями» (сезон 1941/42, в блокадном Ленинграде)
• У. Шекспир. «Гамлет» (1942, Запорожье)
• А. Н. Островский. «Без вины виноватые» (1943, Франция)

Даугавпилсский театр

• У. Шекспир. «Гамлет» (1954)

Рижский русский драматический театр

• У. Шекспир. «Король Лир» (1954)
• У. Шекспир. «Макбет» (1957)

Рижский театр юного зрителя

• У. Шекспир. «Ромео и Джульетта» (совместно с П. Хомским, 1955).

Оперетты (на разных сценах):

• «Девушка-сыщик» (1924)
• «Соня». (1926)
• В. Ранцатто. «Женихи на колёсах» (1927)

Массовые зрелища (Петроград)

• Блокада России — на Каменном острове (20 июня 1920)
• К мировой коммуне — на Васильевском острове (совместно с К. А. Марджановым и Н. В. Петровым, 1920)
• Победа Революции — в Оперном театре Народного дома (1922)
• Празднество в честь 10-летней годовщины Октября (1927)

Сочинения

• Радлов С. Э. [teatr-lib.ru/Library/Radlov/s_o_teat/ Статьи о театре: 1918 – 1922]. — Петроград: Центральное кооперативное издательство "Мысль", 1923. — 95 с.
• Радлов С. Э. [teatr-lib.ru/Library/Radlov/10_let Десять лет в театре]. — Л.: Прибой, 1929. — 328 с.

Награды и звания

• Орден Трудового Красного Знамени (1939)
• Заслуженный артист РСФСР (1933)
• Заслуженный деятель искусств РСФСР (1940)

Литература

• Золотницкий Д. И. Сергей Радлов. Режиссура судьбы. — СПб., 1999.

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/RADLOV_SERGE_ERNESTOVICH.html?page=0,0 Биография в Энциклопедии «Кругосвет»]  (Проверено 15 октября 2011)
• [encspb.ru/object/2804031558?lc=ru Биография в Энциклопедии Санкт-Петербурга]  (Проверено 15 октября 2011)

Отрывок, характеризующий Радлов, Сергей Эрнестович

Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»