Радославов, Цветан
| Цветан Радославов | |
| Цветан Радославов Хаджиденков | |
 Цветан Радославов, 1912 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: |
Болгария |
| Дата смерти: |
27 октября 1931 (68 лет) |
| Место смерти: | |
Цветан Радославов Хаджиденков (1863—1931) — болгарский учитель, поэт и композитор, автор национального гимна Болгарии «Мила Родино».
Родился в Свиштове в 1863 году, окончил гимназию в Габрово, после чего изучал славистику в Венском университете, а в 1897 году защитил докторскую диссертацию по философии в Лейпциге. В 1885 году, во время сербско-болгарской войны, Цветан ушёл добровольцем на фронт и в этот период сочинил музыку и слова песни «Горда Стара планина», которая была доработана композитором Добри Христовым в 1905 году, а в 1964 году стала национальным гимном Болгарии под названием «Мила Родино».
Несмотря на предложения работы в качестве учителя в Вене, Лейпциге и Праге, Радославов вернулся в Болгарию, где преподавал в гимназиях Габрово, Русе, Софии, обучая студентов европейским и древним языкам, психологии, этике и логике. Радославов также вёл исследования в области психологии и является одним из трех болгар (наряду с Крестю Крестевым и Николой Алексиевым), которые получили степень доктора психологии под руководством Вильгельма Вундта.
В Софии Радославов жил в мансарде в доме № 3 по улице Ангел Кънчев, где в настоящее время установлена мемориальная доска работы Георгия Чапканова.
Напишите отзыв о статье "Радославов, Цветан"
Ссылки
- Овчарова, Мария [www.ecn.org/est/iskri/statii/statija11.htm Мила Родино...] (Bulgarian). Сатира (17 августа 1997). Проверено 10 июня 2007.
- [www.slovo.bg/showbio.php3?ID=363 Биографични бележки — Цветан Радославов] (Bulgarian). Словото. Проверено 10 июня 2007.
Отрывок, характеризующий Радославов, Цветан
– Dieu, quelle virulente sortie [О! какое жестокое нападение!] – отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в чулках, башмаках, при звездах, с светлым выражением плоского лица. Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями, которые свойственны состаревшемуся в свете и при дворе значительному человеку. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.– Avant tout dites moi, comment vous allez, chere amie? [Прежде всего скажите, как ваше здоровье?] Успокойте друга, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
