Раевский, Николай Николаевич (1839)

Николай Николаевич Раевский
Дата рождения:	5 (17) ноября 1839(1839-11-17)
Дата смерти:	20 августа (1 сентября) 1876(1876-09-01) (36 лет)

Никола́й Никола́евич Рае́вский (1839—1876) — полковник из рода Раевских, участник Среднеазиатских походов и сербско-турецкой войны.

Биография

Сын генерал-лейтенанта Николая Николаевича, родился в Керчи 5 ноября 1839 г., Потеряв отца на четвёртом году жизни, Н. Н. Раевский воспитывался под надзором своей просвещенной и энергичной матери Анны Михайловны, не жалевшей средств на образование сыновей. Большую часть своего детства он провёл в Италии, Франции и Англии, а затем, с 17 лет — в Москве. Лучшие учителя и наиболее известные профессора (между прочим — Т. Н. Грановский) были приглашены к мальчику, а непосредственным его руководителем был сам Грановский. По окончании домашнего образования Н. Н. Раевский поступил в Московский Университет, на физико-математический факультет, здесь сблизился с кружком И. С. Аксакова, ознакомился с славянским вопросом и с тех пор на всю жизнь остался ярым славянофилом, защитником славянского дела. По окончании курса в Университете в 1862 г. со степенью кандидата, он 22 февраля 1863 г., под влиянием советов своего родственника, князя Яшвиля, поступил унтер-офицером в командуемый им лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк и сразу обратил на себя внимание начальства. 6 ноября 1863 г. он был произведён в корнеты, затем 19 апреля 1864 г. — в поручики, 17 апреля 1866 г.—в штабс-ротмистры и затем по 20 июля 1868 г. четыре раза подряд был назначаем временно-командующим эскадроном Его Величества. Произведённый 27 апреля 1868 г. в ротмистры, он с 29 июля 1869 г. по 15 марта 1870 г. был председателем полкового суда. Несомненно, что, оставаясь в гвардии, он довольно быстро составил бы себе карьеру, но светская жизнь гвардейского офицера была ему не по душе. 15 марта 1870 г. он перевёлся подполковником в 7-й Туркестанский линейный батальон и, приехав на место, сейчас же принял участие в экспедиции против шахрисябзских беков, при чём был назначен помощником подполковника Соковнина, начальника левой колонны, которая должна была, обойдя Шахрисябзскую долину через Кара-Тюбинское ущелье, спуститься к оплоту Шахрисабсзких беков — укреплённому городу Китабу — одновременно с правой Джамской колонной полковника Михаловского. Во время штурма Китаба, 13 августа 1870 г., Раевский командовал левой штурмовой колонною вместо Соковнина, смертельно раненного за день перед штурмом, «вполне успешно» (как гласит донесение начальника отряда генерал-майора Абрамова) выполнил свою задачу, причём был легко ранен. Взятие Китаба закончило покорение Шахрисябских бекств.

В Туркестане Раевский пробыл до октября 1874 г. Это время он, не ограничиваясь служебными обязанностями, посвятил всестороннему изучению края, развитию его торговой и промышленной деятельности. Он сознавал, что такой богатой, щедро одаренной природою области, как Туркестан, недоставало только энергичных деятелей, которые сумели бы воспользоваться природными богатствами края и своим примером пробудить энергию в окружающих. Ещё во время службы в России, Раевский серьёзно работал в своих крымских имениях Партенит и Карасан, стараясь улучшить способы виноделия и с 1862 г. делая опыты разведения здесь хлопчатника, образцы которого он представлял на Московскую Российскую сельскохозяйственную выставку. Вступив в 1869 г. в члены Императорского Вольного экономического общества, он был одним из самых ревностных участников его занятий по этим отраслям сельского хозяйства. В Туркестане он завёл на собственные средства хлопковые и рисовые плантации, виноградники, шёлкомотальни, потратив на это немало своих денег.

Но не одни только торгово-промышленные интересы русских в новозавоеванном краю занимали его: он с напряжённым вниманием следил за развитием русского влияния в Средней Азии и за теми отношениями, которые устанавливались между победителями и побежденными, между русской администрацией и оставшимися хотя внешне, независимыми местными властителями. Результатом его долгих наблюдений явилась напечатанная в № 195 газеты «Голос» за 1872 г. довольно обширная статья Раевского о наших отношениях к Среднеазиатским ханствам, в которой он, касаясь будущей судьбы наших экономических и торговых интересов на Восточной окраине империи, доказывал на ряде примеров, что все трактаты, заключаемые русскими с среднеазиатскими ханами, не имеют ровно никакого значения, так как мусульмане, ненавидящие русских, могут уважать только силу, и поэтому вера в возможность существования каких бы то ни было международных сношений с народами Средней Азии является совершенно неосновательной. Статья эта, появившаяся в то время, когда Туркестанский вопрос сильно интересовал общество, обратила на себя внимание и вызвала целую полемику в газетах: были напечатаны статьи Маева — редактора «Туркестанских ведомостей», в «Голосе» 1872 г., № 206, 1876 г., № 24, и статья барона Каульбарса в «Санкт-Петербургских ведомостях» 1872 г., № 314). В начале 1874 г. Раевский вышел в отставку, желая всецело посвятить себя сельскохозяйственной деятельности и надеясь, что его пример вызовет подражание со стороны окружающих и явится толчком для развития русской промышленности в Туркестане, — но надежды его не увенчались успехом: его начинания не только не встретили себе сочувствия и поддержки, но, отличаясь бескорыстием и прямотою, сделали его самого жертвой грязных интриг; в октябре того же 1874 года Раевский уехал в Россию и снова поступил на военную службу, получив назначение состоять в распоряжении командующего войсками Одесского военного округа. Недолго, однако, на этот раз ему пришлось служить: как только вспыхнувшее в Сербии восстание приняло более или менее значительные размеры, Раевский 29 июля 1876 г. вышел в отставку и уехал в Сербскую армию. 8 августа Раевский приехал к М. Г. Черняеву, который сейчас же поручил ему отдельный отряд, а 12 августа он принял участие в битве под Алексинацем и наголову разбил правый фланг турецкой армии.

Русские офицеры, пишет он, знали нашумевшую историю Раевского. Его поведение - «авантюра» с женщиной из высшего света (она покончила с собой из-за любви к нему) и скандал, из-за которого он отчасти и уехал в действующую армию, шокировали их, и в этом, вероятно, причина натянутых отношений между молодым графом и некоторыми высшими офицерами Главного штаба.

Гибель

20 августа произошло решительное и очень неудачное для сербов сражение под Андронацем. Турки, после тщетных попыток вторгнуться в Сербию в долинах Тимока и Моравы, наконец, обманули сербов, произведя наступление от Тешицы на Житковац по дороге в Алексинац; притворно отступив к Тешице, они сконцентрировались здесь на левом берегу Моравы в числе около 60 тысяч человек (армия Абдул-Керим-паши, корпусов пашей Гафиза, Сулейман-Меджида и Эюба, затем, двинувшись влево, перешли Ястребацкую равнину и напали на 20-тысячный правый фланг сербской армии, которым командовал Раевский. В самом начале боя 20 августа Раевский был убит. Потеря командира повлекла за собою полное поражение правого фланга; левый фланг и центр держались с 8 часов утра до 9 часов вечера, но и они должны были уступить сильнейшему неприятелю. Сербы отступили к Делиграду, а турки, заняв Андровацкие высоты, таким образом вторглись в Сербию. Смерть Раевского произвела сильное впечатление не только в Сербии, но и в России, где с заватывающим интересом следили за всеми перипетиями неравной борьбы угнетаемых со своими угнетателями. Почти все газеты и журналы посвятили прочувствованные некрологи этому «новому мученику за святое дело». Сербский король Милан 22 августа прислал брату покойного, Михаилу Николаевичу Раевскому, телеграмму следующаго содержания: «С чувством глубокой скорби посылаю Вам печальное известие, что Ваш доблестный брат Николай Николаевич геройски пал в кровавой битве против врага славянского имени и веры. Ваша потеря велика, но она не менее велика и для сербского войска и того святого дела, во имя которого покойный геройски боролся. Я надеюсь, что это войско, которым он командовал и показал доблестный пример, отомстит за его геройскую смерть, и прошу Всевышнего, да укрепит Ваши силы перенесть тяжелую потерю». Отпевание тела Раевского в Белграде было совершено митрополитом Михаилом с большою торжественностью в присутствии самого короля Милана, всех министров и русского консула. Погребён Раевский в имении «Еразмовке». На месте его геройской кончины, по завещанию его матери, на средства семьи Раевских построен величественный храм св. Троицы, освящённый 2 сентября 1903 г. при торжественной обстановке.

Книги

Раевский основал и поддерживал своими трудами Туркестанский отдел Общества для содействия Русской промышленности и торговле; он напечатал следующие работы: «Крымский хлопок» (М., 1864); «Руководство к разведению хлопчатника с применением культуры его к климату и почве Крымского полуострова» («Таврические губернские ведомости», 1865 г., № 7, 8, 9 и отдельное издание: Симферополь, 1865 г.); «О развитии и улучшении культуры хлопчатника в России и соседних с ней Средне-Азиатских ханствах» («Торговый сборник», 1869 г., № 5, и отдельное издание: СПб., 1869); «Меры для развития и улучшения культуры хлопчатника на Кавказе и в Средней Азии. Читано в заседании редакционного отделения комитета Общества для содействия Русской промышленности и торговле 9 января 1870 г.» (СПб., 1870).

Источники

• Раевский, Николай Николаевич (писатель) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии. Т. 1. СПб., 1903.
• Шемякин А. Л. Смерть графа Вронского. СПб., 2007

Ссылки

• Науменко В. Г. [www.zpu-journal.ru/e-zpu/2013/3/Naumenko_Crimean-Cotton/ Две истории крымского хлопка. Иллюстрированное эссе] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». — 2013. — № 3 (май — июнь) ([www.webcitation.org/6GvfLM3pF архивировано в WebCite]).

Отрывок, характеризующий Раевский, Николай Николаевич (1839)

В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.