Разбойники

Разбойники
Die Räuber
Титульный лист первого анонимного издания
Жанр:	драма
Автор:	Фридрих Шиллер
Язык оригинала:	немецкий
Дата написания:	1781
Дата первой публикации:	1781

«Разбо́йники» (нем. Die Räuber) — первая опубликованная драма Фридриха Шиллера, написанная в 1781 году. Премьера спектакля, поставленного по пьесе, состоялась 13 января 1782 года в Мангейме. Произведение послужило отправной точкой в развитии в Германии другого литературного жанра — разбойничьего романа. По мотивам «Разбойников» Джузеппе Верди создал одноимённую оперу.

История создания и публикации

Работу над пьесой Шиллер начал во время учёбы на медицинском факультете военной академии. Сюжет произведения, по мнению исследователей, не отличался новизной: тема «благородных разбойников», грабящих богатых ради помощи бедным, была популярной со времён появления средневековых баллад о Робин Гуде. Сбору актуального материала, вошедшего в драму, способствовала и сама жизнь: в Германии XVIII столетия промышлявшие разбоем шайки и банды были сродни неуправляемой стихии. Другой мотив, связанный с «братской враждой», был позаимствован из повести немецкого поэта Шубарта «Из истории человеческого сердца», фрагменты которой опубликовал в 1775 году «Швабский журнал». Герои Шубарта — братья Вильгельм и Карл — отличались друг от друга и характером, и привычками; в интригу также был вовлечён их немолодой отец. Шубарт считал, что его семейная история «поможет понять и раскрыть немецкий национальный характер»; в предисловии к произведению он указывал, что мир ждёт человека, способного «подметить все изгибы души». Впоследствии практически то же самое написал во введении к первому изданию «Разбойников» и Шиллер:

На эту пьесу следует смотреть не иначе как на драматическое повествование, которое использует преимущества драматического приёма, — подсмотреть самые сокровенные движения души.

Покинув академию, молодой автор попытался найти издателя, готового напечатать «Разбойников». Эти поиски успехом не увенчались, и в 1781 году Шиллер, заняв денег, выпустил пьесу анонимно и за собственный счёт. Тогда же он навестил и своего «литературного предшественника» Шубарта, который находился в тюрьме крепости Асперг.

Действующие лица

• Граф фон Моор — отец Карла и Франца.
• Карл — старший сын графа, покинувший за́мок за несколько лет до начала действия; возлюбленный Амалии.
• Франц — младший сын графа.
• Амалия фон Эдельрейх.
• Шпигельберг, Швейцер, Гримм, Раман, Шуфтерле, Роллер, Косинский, Шварц — беспутные молодые люди, ставшие разбойниками.
• Герман — побочный сын дворянина.
• Даниэль — слуга графа фон Моора.
• Пастор Мозер.
• Патер.
• Шайка разбойников.

Сюжет

Акт первый

Действие начинается во франконском замке графа Моора. Хозяин замка ведёт разговор с младшим сыном Францем о похождениях старшего — Карла. Тот несколько лет назад покинул родные края, и ве́сти о его похождениях терзают отцовское сердце. Читая графу подложное письмо стряпчего, в котором рассказывается об огромных долгах Карла, его дуэлях и иных бесчинствах, Франц сознательно подводит старого Моора к мысли об отречении от беспутного сына. Видя, что старик всё равно любит и ждёт Карла, юноша сам пишет брату письмо от имени отца. Оставшись наедине с собой, он рассуждает о том, что граф, измучившись ожиданием старшего сына, протянет недолго.

Франца волнует не только вопрос наследства, ради которого он готов устранить все препятствия; в его противостоянии с братом есть ещё и элемент соперничества за сердце Амалии. Девушка влюблена в Карла, а потому все признания Франца равнодушно отметает.

Тем временем Карл находится с приятелями в корчме близ Саксонии. Здесь его настигает письмо от брата. В нём говорится, что граф Моор отказывается прощать старшего сына и принимать его в своём замке. Для Карла мысль о вечной разлуке с отцом становится невыносимой; выбежав и корчмы и пережив минуты отчаяния, он возвращается, чтобы принять предложение друзей и возглавить шайку разбойников.

Акт второй

Старый граф Моор давно не встаёт с постели, однако упорно цепляется за жизнь. Франц, которому смерть отца открыла бы дорогу к богатствам, решает, что лучший способ ускорить его уход — это испуг. Вызвав Германа, который некогда был влюблён в Амалию, Франц предлагает ему поучаствовать в осуществлении каверзного замысла. Вскоре Герман, переодевшись бедняком, входит в спальню к Моору и рассказывает старику, что Карл погиб в битве под Прагой. Амалия, находящаяся возле постели больного, не верит: она гневно называет незваного гостя «подкупленным обманщиком». Однако для графа новость становится потрясением: он впадает в беспамятство. Вскоре Франц оповещает всех, что отец умер.

Следующая сцена переносит зрителей в богемские леса. Здесь хозяйничает шайка разбойников под предводительством Карла. Его, в отличие от других бандитов, не интересуют деньги: отбирая кошельки у богатых, он отдаёт их сиротам или талантливым молодым людям, которым нечем оплатить учёбу.

Акт третий

Франц по-прежнему пытается растопить сердце Амалии. От настойчивых просьб он переходит к угрозам, обещая строптивице, что силой отведёт её к венцу. Когда Франц делает попытку увлечь красавицу в спальню, Амалия выхватывает из его ножен шпагу и прогоняет ненавистного ухажёра.

Карл в это время находится на берегах Дуная. Здесь в его шайку вливается молодой дворянин по фамилии Косинский. Его рассказ о любви к девушке, которую тоже зовут Амалия, заставляет разбойника Моора заволноваться. Он принимает решение немедленно вернуться во Франконию.

Акт четвёртый

Шайка Карла размещается в сельской местности, неподалёку от замка Мооров. Целуя родную землю, Карл переодевается и под видом графа фон Бранда входит в дом. Его встреча с Амалией происходит в галерее: девушка показывает гостю портреты, вспоминает историю Мооров. Она не узнаёт возлюбленного, но Франц догадывается, кто проник в замок.

Решив убить брата-соперника, он обращается за подмогой к слуге Даниэлю. Но старик, более сорока прослуживший обитателям дома, предупреждает разбойника Моора о кознях Франца. Ночью открывается ещё одна страшная тайна: старый граф жив, он находится в башне, куда его заточил младший сын. Карл, пребывая в гневе, оповещает о разрыве братских уз.

Акт пятый

Разбойники устраивают факельное шествие и поджигают замок Мооров. Франц, находясь в пылающем доме, не может выйти: в стёкла летят камни, все ходы перекрыты. Слыша топот на лестницах, Франц спешно делает удавку из золотого шнурка. Разбойники, ворвавшись в комнату, обнаруживают его мёртвым.

В ту же пору старик Моор, вызволенный из башни, сидит на камне рядом со старшим сыном. Вскоре здесь же появляется Амалия. Видя двух самых дорогих ей людей живыми, она пытается обнять то одного, то другого. Карл вырывается из объятий любимой женщины: их время ушло, к тому же атаман связан клятвой верности перед товарищами. Признание Карла, сообщающего, что он возглавляет шайку разбойников, ранит сердце старика Моора, и он действительно умирает. Но для Амалии известие о банде не является препятствием: она готова принять Карла любым. Понимая, что новой разлуки ей не пережить, девушка просит убить её. После долгих колебаний атаман закалывает любимую шпагой, после чего объявляет сообщникам, что «бросает свой кровавый жезл».

В длинном заключительном монологе герой называет себя глупцом, мечтавшим исправить мир мщением. Поняв, что сам стал жертвой мести, он сообщает друзьям, что готов сдаться правосудию. Но и последний шаг разбойника Моора вызывает удивление у сообщников. Он вспоминает, что, направляясь в замок, видел бедняка, которому нужно вырастить одиннадцать детей. Тысяча луидоров, обещанная властями за поимку неуловимого атамана Карла, пойдёт семье этого человека.

Реакция читателей

Выход «Разбойников» летом 1781 года стал, по словам переводчицы и биографа Шиллера Марии Ватсон, подлинным «литературным событием». Особенно горячо драма была принята молодёжью. Самые юные из поклонников пьесы пытались воплотить прочитанную историю в жизнь и отправиться вместо атамана Карла Моора в леса. Непосредственным откликом на пьесу стало также появление «целого потока» произведений разных жанров, в которых прослеживалась «разбойничья тема».

Мнение критиков разделилось: если одни называли автора пьесы «немецким Шекспиром», то другие воспринимали его произведение как посягательство на жизненные устои. Мария Ватсон, ссылаясь на Гёте, воспроизвела оценку, которую пьесе молодого драматурга дал в Карлсбаде некий влиятельный господин:

Если бы я был Богом, только что собравшимся сотворить мир, и предвидел, что в нём появятся «Разбойники» Шиллера, я передумал бы, и мир не был бы сотворён.

Сценическая судьба

Опубликовав пьесу, автор отправил её книготорговцу Швану, славившемуся умением находить в груде рукописей подлинные шедевры. Тот передал «Разбойников» руководителю Мангеймского театра барону фон Дальбергу. По рекомендации постановщика Шиллер внёс изменения в некоторые сцены и переписал финал. Согласно переработанной версии, Франц после пожара в замке остался в живых, однако братская месть настигла его в лесу.

Премьера состоялась в январе 1782 года. Роль Карла Моора исполнил И. Бек, образ его брата Франца воплотил на сцене А. Ифланд, Амалию сыграла актриса Э. Тосканини. Шиллер сумел тайно прибыть на первый спектакль из Штутгарта и был счастлив: зрители приняли постановку с большим воодушевлением, а имя автора «Разбойников» впервые было обнародовано и запечатлено на афише.

В России первый перевод пьесы осуществил в 1793 году юрист Николай Сандунов. Как отмечал литературовед Юрий Лотман, переведённый Сандуновым текст примечателен тем, что этот вариант использовался театральными труппами в течение достаточно долгого времени — вплоть до сороковых годов XIX века. Первым исполнителем роли Карла Моора был Алексей Яковлев; позже она досталась актёру Павлу Мочалову.

Художественные особенности

Герои

Карл Моор, по словам литературоведа Сергея Тураева, — персонаж «сложный и неоднозначный». Если для большинства лесных грабителей стимулом для жестокого «ремесла» являются деньги, то в основе деяний атамана Моора — гневный протест против «чернильного века», представители которого забыли о «сверкающей искре Прометея». В последних сценах герой начинает осознавать бессмысленность своего протеста: на совести банды — множество жертв, в том числе невинных; его соратники вошли в раж и убивают уже не только «за идею»; остановить эту стихию невозможно. Понимание тщетности собственного бунта приводит Карла к решению отдать себя в руки правосудия.

Франц Моор, в отличие от Карла, устроен не столь сложно, поэтому при создании его образа Шиллер сумел обойтись «одной краской». Своё нутро младший брат Карла демонстрирует в первом же действии: зритель видит, что персонаж вероломен и опасен, ради грядущего богатства он готов совершить самые низкие поступки.

Снедаемый завистью к Карлу — любимцу отца, наследнику графского титула и владений, счастливому сопернику в любви Амалии, Франц цинично глумится над такими понятиями, как совесть, честное имя, узы родства... Воинствующий аморализм Франца сочетается с властной жестокостью феодального деспота: «Бледность нищеты и рабского страха — вот цвет моей ливреи».

Антитеза и гипербола

В первой драме Шиллера угадываются различные стилевые тенденции: шекспировская трагедийность, метафоричность барокко, руссоистская риторика, штюрмерская громогласность. — Краткая литературная энциклопедия

Принцип контрастности, используемый Шиллером при обрисовке образов братьев, автор применил для создания некоторых других персонажей, включая членов банды. В шайке атамана Моора собрались самые разные люди — среди них есть и безграмотные головорезы, и люди образованные, знающие языки, умеющие поддержать разговор об истории. Антитеза нужна автору и для демонстрации речевых особенностей героев: так, «сентиментальным взволнованным лирическим монологам Карла» противопоставлена простоватая лексика его соратников.

Столь же необходима драматургу и гипербола: преувеличенная яркость типажей, сознательное «сгущение красок», страстная риторика, пафос и патетика помогают с первой до последней минуты держать зрителя в состоянии «трагического накала».

Влияние на русскую литературу

В России пьеса «Разбойники» была воспринята с воодушевлением. Белинский увидел в авторе драмы «благородного адвоката человечества, яркую звезду спасения». Герцен на страницах автобиографической книги обратился к Шиллеру с восторженным признанием: «Благословляю тебя, тебе обязан я святыми минутами начальной юности!».

По мнению филолога Алексея Криницына, шиллеровские мотивы, заявленные в «Разбойниках», впоследствии нашли отражение в романе Фёдора Достоевского «Братья Карамазовы». При этом Дмитрий Карамазов близок Карлу Моору, а Иван Карамазов — «литературный брат» Франца:

Все три брата Карамазова идейно связаны с шиллеровской тематикой: Иван – с темой сверхчеловека, Алеша – с темой братской любви, Митя – с темой преображения человека красотой и страданием. Все трое прямо цитируют Шиллера и апеллируют к нему.

Значительным было влияние Шиллера и на творчество Михаила Лермонтова. Знакомство с «Разбойниками», судя по письму поэта, произошло в 1829 году, когда он увидел спектакль, в котором роль Карла исполнял Павел Мочалов. Непосредственная «перекличка» с пьесой немецкого драматурга прослеживается в драме Лермонтова «Два брата», в которой действуют братья-антагонисты, напоминающие шиллеровских персонажей.

Литература

• Мария Ватсон. Фридрих Шиллер // Лессинг. Шиллер. Бёрне. Гейне. Мицкевич: Биографические повествования. — Челябинск: Урал LTD, 1999. — С. 97—174. — 488 с. — (Жизнь замечательных людей. Биографическая библиотека Ф. Павленкова). — ISBN 5-88294-091-5.
• Фридрих Шиллер. Разбойники. Коварство и любовь: Драмы / Сергей Тураев. — М.: Детская литература, 1985. — 208 с. — (Школьная библиотека).

Отрывок, характеризующий Разбойники

Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.