Разговор Эйроса и Хармионы
Разговор Эйроса и Хармионы | |
The Conversation of Erios and Charmion | |
Иллюстрация Альберто Мартини[en], 1906 | |
Жанр: | |
---|---|
Автор: | |
Язык оригинала: | |
Дата первой публикации: |
1839 |
Издательство: |
Burton's Gentleman's Magazine |
Текст произведения в Викитеке |
«Разговор Эйроса и Хармионы» (встречаются переводы «Разговор между Эйросом и Хармионой», «Разговор между Эйрос и Хармионой»; англ. The Conversation of Erios and Charmion) — философский апокалиптический рассказ Эдгара Аллана По, опубликованный в журнале Burton's Gentleman's Magazine в 1839 году. Вместе с рассказами «Беседа Моноса и Уны» и «Могущество слов» составляет трилогию произведений По о философских диалогах духов, которые раньше были людьми, а после смерти обрели вечное существование в ином мире[1].
Содержание
Сюжет
Бесплотные существа, духи, которые после смерти встретились в ином мире и получили новые имена, обсуждают случившийся конец света. Эйрос, погибший во время апокалипсиса, объясняет его обстоятельства Хармионе, которая умерла десятью годами ранее[2].
В Солнечной системе была обнаружена новая комета. Астрономы хорошо изучили эти небесные тела и верили в то, что из-за невысокой плотности они не способны причинить вред планете и, таким образом, никак не связаны с древними предсказаниями конца света. Вскоре астрономы подсчитали, что одна из таких комет приближается к Земле. Началось её детальное изучение, люди также проявили к ней живой интерес, начав обсуждать её природу[2].
Когда комета почти достигла поверхности Земли, люди начали испытывать оживление, которое сначала приписали облегчению от того, что комета не несёт гибели человечеству. Однако вскоре после этого люди почувствовали болевые ощущения, появилась сухость кожи, начался делирий. Стало ясно, что древнему предсказанию, в которое не верили астрономы, суждено было сбыться. Человечество погибло в огне, объявшем планету в результате удара ядра кометы о поверхность Земли. Произошел взрыв чистого кислорода, который остался в атмосфере после того как она под поражающим влиянием кометы полностью лишилась азота[2].
Анализ
Идея
«Разговор Эйроса и Хармионы» повествует о мире, погибшем от огня при столкновении с кометой. Перед всеобщей угрозой гибели учёные отложили бесконечные споры и заглянули в лицо Истине. С течением времени стало невозможно скрывать факт возможной опасности и успокаивать людей, заверяя, что им ничего не грозит. Эдгар По использует библейскую аллюзию — поклонение «мудрецов» истине отсылает нас к сцене поклонения волхвов. В этой скрытой аналогии можно увидеть утверждение: «Истина есть Бог». Учёные и философы, поклоняющиеся ложным кумирам, вольно или невольно обманывают людей, а обман (или самообман), опирающийся на идеи рационального разума, смертелен для человечества. В «Разговоре» поднимается проблема ответственности учёного и роли философа в жизни общества[3].
Литературовед Ю. В. Ковалёв относит рассказ к научной фантастике апокалипсического толка. Также он замечает: «Изображение „огненной катастрофы“ имеет не только научный интерес, но и философский смысл, хотя и не особенно очевидный». Действительно, описание физического и психического состояния людей накануне катастрофы составляет поверхностный слой повествования. Под ним скрывается глубинный смысл, который можно интерпретировать подобным образом: задача и цель учёного — служить Истине, а не стремиться к собственной выгоде; философия оптимизма близорука и вредна, так как основывается на независящих от опыта положениях и не желает считаться с объективной реальностью[4].
Источники вдохновения и тематика
Тема гибели Земли от огня, предсказанной в Откровении Иоанна Богослова, давно занимала умы людей. В 1830 году новая волна интереса к ней прошла в США: Уильям Миллер, проповедник из Нью-Йорка, объявил, что конец света произойдёт в 1843 году. Предсказание Миллера было встречено с интересом, за последующее за ним десятилетие число его последователей неуклонно росло. В 1833 году на Земле наблюдалось множество метеорных дождей и комет, к которым люди всех возрастов того времени относились со страхом, видя в них знак предстоящего конца света. Так тема гибели земли от столкновения с кометой стала объектом спекуляции По в рассказе «Разговор Эйроса и Хамионы», вышедшем в 1839 году — на волне интереса читателей к возможному апокалипсису. Кажется вероятным, что на момент первой публикации рассказа писатель вполне серьёзно относился к идее, представленной в нём, поскольку в короткой заметке 1848 года с заголовком «Предсказание» он заявил, что пересмотрел свои взгляды на эту гипотезу[5]. Ещё раньше, 1 апреля 1843 года (дата, вероятно, была выбрана не случайно), «Разговор» был опубликован в филадельфийском Saturday Museum под новым заголовком – «Конец света». Сопроводительная заметка, автором которой был, скорее всего, сам По, содержала следующий тезис:
«Опасность, которую несёт столкновение с кометой, вне всякого сомнения, крайне мала. Принимая во внимание газообразную природу этих небесных тел, специалисты утверждают, что даже в случае непосредственного контакта с нашей планетой, никаких фатальных последствий от столкновения не будет»[6]. |
В первой половине XIX века появление комет вызывало гораздо больший интерес, чем во второй, поскольку тогда их наблюдали значительно чаще. В 1835 году вернулась комета Галлея. Широко обсуждалась комета Энке, которую видели в 1833 и 1838 годах и согласно подсчётам ожидали в 1842 году. Интерес к ней был значительным даже несмотря на тот факт, что она не имела хвоста и наблюдать её можно было лишь при самых благоприятных обстоятельствах[5].
На волне ажиотажа в 1839 году в журнале The Token and Atlantic Souvenir вышел рассказ С. Остина младшего «Комета», который не мог не привлечь внимание Эдгара По. В нём Остин описывал открытие кометы, последующую за ним полемику астрономов, рост возбуждения людей и прессы и философские дискуссии, последовавшие за известием, что космический объект должен упасть на землю. В заключительной части упавшая комета вызвала огромные приливы, которые стёрли человечество с лица земли. По решил, что гипотеза Остина неудачна и будет плохо встречена читателями. Согласно уже доступным астрономам того времени данным вероятность того, что комета сможет вызвать прилив, способный на такие катастрофические последствия была крайне мала. Опять же, в Библии было предсказано, что человечество погибнет от огня, а не от второго потопа, а 1829 году сам По в поэме «Аль-Аарааф» назвал кометы «носителями огня». Мимо По не могла пройти вышедшая в апреле 1836 года в Southern Literary Messenger статья Беверли Такера «Рабство в Соединённых Штатах». Её автор также связывал комету с огненной стихией, считая, что конечная цель её появления — «объять землю пламенем»[7].
Имена персонажей
Персонажи рассказа названы в честь служанок Клеопатры — Иры (Iras) и Хармианы (Charmian/Charmion). Они упоминаются в биографии Марка Антония, описанной древнегреческим историком Плутархом в «Сравнительных жизнеописаниях». Также они являются героинями шекспировской пьесы «Антоний и Клеопатра» и пьесы Джона Драйдена «Всё за любовь»[8]. В книге английского учёного Джейкоба Брайанта «Анализ древней мифологии» имена увязаны с символами радуги и голубя соответственно — божьими знаками, проявившимися после потопа. Иными словами, они символизируют жизнь после катастрофы. Эту связь и использовал По в своём рассказе[9].
Примечательно, что в оригинальном произведении невозможно точно определить пол персонажей. Эта неясность нашла отражение в русских переводах названия рассказа. Существуют варианты: «Разговор между Эйрос и Хармионой» (что предполагает женский пол первого персонажа), «Разговор Эйроса и Хармионы» (соответственно, мужской)[10]. В критике на английском языке Эйрос является мужским персонажем[11].
История публикации
«Разговор Эйроса и Хармионы» был впервые опубликован в 1839 году, в декабрьском номере журнала Burton's Gentleman's Magazine. В том же месяце он был включён в сборник По «Гротески и Арабески»[11]. 1 апреля 1843 года рассказ под заголовком «Конец света» был напечатан в филадельфийском журнале Saturday Museum. Рассказ был достаточно популярен и был при жизни его автора переведён на французский язык. Публикация перевода авторства Изабель Моньер состоялась 3 июля 1847 года в La Démocratie pacifique[5].
Напишите отзыв о статье "Разговор Эйроса и Хармионы"
Примечания
- ↑ Poe, Edgar Allan. [www.eapoe.org/works/mabbott/tom2t018.htm The Collected Works of Edgar Allan Poe] / Mabbott, Thomas Olive. — Cambridge: The Belknap Press of Harvard University Press, 1978. — Т. II. — P. 607. — 700 p.
- ↑ 1 2 3 Sova, Dawn B. Critical Companion to Edgar Allan Poe: A Literary Reference to His Life and Work. — New York City: Facts on File, 2007. — P. 50. — 448 p. — ISBN 0-8160-6408-3.
- ↑ Осипова Э. Ф. Загадки Эдгара По. Исследования и комментарии. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. — С. 60. — 172 с. — ISBN 5-8465-0207-5.
- ↑ Осипова Э. Ф. Загадки Эдгара По. Исследования и комментарии. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. — С. 61. — 172 с. — ISBN 5-8465-0207-5.
- ↑ 1 2 3 Mabbott, Thomas Olive. [www.eapoe.org/works/mabbott/tom2t035.htm The Conversation of Eiros and Charmion] // The Collected Works of Edgar Allan Poe. — Cambridge: The Belknap Press of Harvard University Press, 1978. — Vol. II. — P. 452. — 700 p.
- ↑ Mabbott, Thomas Olive. [www.eapoe.org/works/mabbott/tom2t035.htm The Conversation of Eiros and Charmion] // The Collected Works of Edgar Allan Poe. — Cambridge: The Belknap Press of Harvard University Press, 1978. — Vol. II. — P. 454. — 700 p.
- ↑ Mabbott, Thomas Olive. [www.eapoe.org/works/mabbott/tom2t035.htm The Conversation of Eiros and Charmion] // The Collected Works of Edgar Allan Poe. — Cambridge: The Belknap Press of Harvard University Press, 1978. — Vol. II. — P. 453. — 700 p.
- ↑ Thomas, Dwight & David K. Jackson. The Poe Log: A Documentary Life of Edgar Allan Poe, 1809–1849. — Boston: G. K. Hall & Co, 1987. — P. 461. — ISBN 0-8161-8734-7.
- ↑ Carlson, Eric W. The Conversation of Eiros and Charmion // A Companion to Poe Studies. — Westport, CT: Greenwood Press, 1996. — P. 153. — 604 p. — ISBN 0313265062.
- ↑ [fantlab.ru/work8775 Эдгар Аллан По. «Разговор между Эйросом и Хармионой»]. «Лаборатория фантастики». Проверено 31 июля 2015.
- ↑ 1 2 Sova, Dawn B. Critical Companion to Edgar Allan Poe: A Literary Reference to His Life and Work. — New York City: Facts on File, 2007. — P. 51. — 448 p. — ISBN 0-8160-6408-3.
Ссылки
- [www.eapoe.org/works/info/pt026.htm Publication history of "The Conversation of Erios and Charmion"] (англ.). — история публикаций рассказа на сайте «Общества Эдгара По в Балтиморе».
- Текст рассказа в оригинале на Викитеке
- Текст рассказа в переводе М. Энгельгардта на Викитеке
- Текст рассказа в переводе К. Бальмонта на Викитеке
Эта статья входит в число добротных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Разговор Эйроса и Хармионы
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.