Разгон, Лев Эммануилович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лев Эммануилович Разгон
Имя при рождении:

Лев Менделевич Разгон

Дата рождения:

1 апреля 1908(1908-04-01)

Место рождения:

Горки, Могилёвская губерния, Российская империя

Дата смерти:

8 сентября 1999(1999-09-08) (91 год)

Место смерти:

Москва, Российская Федерация

Гражданство:

Российская империя, СССР, Россия

Род деятельности:

прозаик

Язык произведений:

русский

Награды:
[lib.ru/PROZA/RAZGON_L/ Произведения на сайте Lib.ru]

Лев Эммануи́лович Разго́н (1 апреля 1908, город Горки, Могилёвская губерния, — 8 сентября 1999, Москва) — русский писатель, литературный критик, правозащитник. Узник ГУЛАГа. Один из основателей Общества «Мемориал».





Биография

Родился в городе Горки Могилёвской губернии в семье рабочего-еврея. Фамилия Разгон является русифицированной версией фамилии Расгон, принадлежащей потомкам Саадии Гаона. В 1923 году переехал с семьей в Москву. В 1932 году окончил историко-экономическое отделение Московского государственного педагогического института. В том же году вступил в ВКП(б).

Три года проработал в спецотделе ОГПУ / НКВД, который занимался разработкой шифров и дешифрованием, в это время женился на Оксане Бокий — дочери Г. И. Бокия, начальника спецотдела. После окончания института стал работать в только что созданном (9 сентября 1933) Детиздате ЦК ВЛКСМ (в настоящее время издательство «Детская литература»[1]).

Репрессии

В апреле 1938 года был арестован, 21 июня 1938 года по приговору Особого Совещания при НКВД получил 5 лет исправительно-трудовых лагерей. Отбывал срок в Устьвымлаге, где работал нормировщиком.

В марте 1943 года, за полтора месяца до окончания срока заключения, Льва Разгона обвинили в «пораженческой агитации». Ему был увеличен срок заключения. Разгон подал кассационную жалобу, в которой писал, что еврей не может агитировать за победу Германии. Это помогло, и в июне 1943 года второй приговор был отменён. Лев Разгон получил статус «закреплённого за лагерем до особого распоряжения», который позволял жить за пределами зоны в бараке для вольнонаёмных, но только в 1946 году ему разрешили уехать в Ставрополь вместе со второй женой Рикой, дочерью одного из лидеров эсеров — Ефрема Берга, с которой он познакомился в заключении. В Ставрополе Разгон работал в методическом кабинете управления культпросветработы.

В 1949 году отправили в ссылку жену Рику, а летом 1950 года вновь арестовали и самого Разгона, обвинив его в антисоветской агитации. Он получил десять лет лагерей и пять лет поражения в правах.

После освобождения

Льва Разгона освободили в 1955 году. После освобождения он вернулся к работе редактора, одновременно занимаясь созданием книг о путешественниках и учёных для детей. Тогда же приступил к написанию мемуарной прозы, которая стала издаваться только в конце 1980-х и в конце концов составила книгу «Непридуманное», которая принесла ему широкую известность.
«Умение не замыкаться на себе, открытость людям, внимание к чужим судьбам — может быть, <…> именно это помогло ему и написать книгу, принесшую признание во всем мире, и это же отчасти помогло ему и выжить в испытаниях его нелегкой судьбы», —
отмечала редактор книги Э. Кузьмина[2].

В 1993 году подписал «Письмо 42-х». Был много лет членом Комиссии по вопросам помилования при Президенте Российской Федерации.

Похоронен на Востряковском кладбище.

Семья

  • Родители — Мендель Абрамович Разгон (1878—1942), работал в кустарных мастерских по выпуску крема «Казими-метаморфоза», и Глика Израилевна Шапиро (1880—1955).
  • Брат — Израиль Менделевич Разгон, доктор исторических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР. Другой брат — Абрам Менделевич Разгон (1911—1989), был репрессирован.
  • Первая жена — Оксана Глебовна Бокий, дочь партийного деятеля и чекиста Глеба Бокия, была репрессирована, погибла в лагерях. Дочь — Наталья (ум. 2011).
  • Вторая жена — Рика Ефремовна Берг (ум. 1991), дочь видного деятеля правых эсеров Ефрема Соломоновича Берга.

Библиография

Проза

  • В. Ян. М., Детгиз, 1960
  • Волшебство популяризатора. М., Детгиз, 1962
  • Шестая станция. М., Детская литература, 1964
  • Под шифром "Рб". М., Знание, 1966
  • Мир, в котором дети - не гости. М., 1969
  • Живой голос науки. М., Детская литература, 1970 .
  • «Один год и вся жизнь» М., Детская литература, 1973, 1976
  • «Молодость Республики». М., Детская литература, 1976
  • Сила тяжести. М., 1979.
  • «Юрий Коринец». М., Детская литература, 1980
  • Зримое знание. М., Книга, 1983
  • «Московские повести». М., 1983
  • 1989 — «Непридуманное» [www.lib.ru/PROZA/RAZGON_L/nepridumannoe.txt Текст]
  • Семь жизней. М., Детская литература, 1992
  • «Плен в своём отечестве» М., Книжный сад, 1994
  • 1995 — «Позавчера и сегодня»[3]

Награды

  • Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (1998)  — за личный вклад в отечественную литературу, активное участие в демократических преобразованиях в России и в связи с 90-летием со дня рождения[4]
  • Сахаровская премия — "За гражданское мужество писателя".

Напишите отзыв о статье "Разгон, Лев Эммануилович"

Примечания

  1. [www.detlit.ru/ Сайт издательства «Детская литература»]
  2. [vavilon.ru/kuzmina/66razgon.html Э. Кузьмина. Загадка Разгона] // Пленник эпохи: Памяти Л. Э. Разгона. / Сост. М. М. Кораллов. — М.: Звенья, 2002. — С.312-316.
  3. [www.ozon.ru/context/detail/id/27946955/ «Позавчера и сегодня», ISBN 5-86225-098-0; 1995 г.]
  4. [graph.document.kremlin.ru/doc.asp?ID=072777 Указ Президента Российской Федерации от 1 апреля 1998 г. № 335]

Источники

  • Лившиц В. М. На нас светит звезда по имени Разгон // Мишпоха. — 2003. — № 23.
  • Лившиц В. М. «У меня счастливая писательская судьба…» (о Л. Разгоне) // Евреи в Горках: судьбы и дела. — Нацрат-Илит-Горки, 2012. — С. 91-118.
  • Ліўшыц У. «…У мяне шчаслівы пісьменніцкі лёс» // Полымя. — 2013. — № 10. — С.148-158.

Ссылки

  • [mishpoha.org/n23/23a10.php В. Лившиц. На нас светит звезда по имени Разгон]
  • [www.evreyskaya.de/archive/artikel_810.html Феликс Гимельфарб. Зять масона]
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:715660 Разгон, Лев Эммануилович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
  • О жизни Льва Разгона снят документальный фильм [belobokov.ru/?razgon «Сны наяву»] (режиссёр Александр Белобоков)

Отрывок, характеризующий Разгон, Лев Эммануилович

В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.