Разграбление Рима (1527)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тринадцатилетняя война
Основной конфликт: Война Коньякской лиги

«Разорение Рима в 1527 году», Иоганн Лингельбах
Дата

6 мая 1527 года

Место

Рим, Италия

Противники
Империя Карла V (мятежники):
Священная Римская Империя
Испания
Герцогство Гвасталла
Папская область
Командующие
Ферранте I Гонзага
Карл III де Бурбон
Филибер де Шалон
Климент VII
Ренчо де Чери
Силы сторон
20.000 5000 кондотьеров
189 швейцарских гвардейцев
Потери
15.000 500 убитых, раненых или пленных
Общие потери
45.000 мирных жителей убито, ранено или пленено
 
Война Коньякской лиги
Сев. Италия 1527

Рим Юж. Италия 1528 Неаполь Ландриано Флоренция Гавинана

Разграбление Рима 6 мая 1527 года (итал. Sacco di Roma) — ключевой эпизод войны Коньякской лиги, в ходе которого вышедшие из-под контроля многонациональные войска императора Карла V взяли «вечный город» и разграбили его, а римский папа Климент VII оказался осажден в Замке Святого Ангела.

Папа Климент VII из флорентийского рода Медичи видел своей задачей ослабление экономического и политического влияния Габсбургов на Святой Престол. С этой целью он создал Коньякскую лигу, в которую помимо Франции вошли итальянские государства — родная для понтифика Флоренция, Венеция и Милан. Одним из плодов этого альянса стал брак племянницы Климента, Екатерины Медичи, с французским дофином.

В апреле 1527 года, когда во Флоренции разгоралось народное восстание против Медичи, по Апеннинам бродило до 34 тысяч имперских наёмников — испанцы во главе с Шарлем де Бурбоном, ландскнехты, итальянские пехотинцы и отряды конницы под начальством Фердинандо Гонзага и принца Оранского.

Императорская казна была пуста, и платить наёмникам было нечем. В поисках лёгкой добычи имперцы неожиданно выдвинулись из Ареццо в сторону папской столицы — Рима. Внимание папы было занято событиями во Флоренции, и защитники города были немногочисленны — около 5000 ополченцев во главе с кондотьером Ренцо да Чери и швейцарская гвардия.

Императорская армия (к которой примкнуло немало разбойников со всей Италии) 6 мая приступила к осаде Рима. Сложилась немыслимая доселе ситуация, когда христианское войско осадило город «наместника Христа на Земле». Среди осаждавших Рим встречались лютеране, однако сам Лютер не одобрял это предприятие. Не был доволен (по крайней мере, внешне) этими событиями и император, хотя унижение папы, безусловно, усиливало его позиции в Европе. Но основной контингент осаждавших составляли немецкие наёмники, для которых Рим был символом отступничества от христианских ценностей, погрязшим в грехах.

Во время обстрела городских стен погиб бывший коннетабль Франции Шарль де Бурбон и в стане осаждавших воцарилась анархия. Как гласит легенда, роковой выстрел был сделан золотых дел мастером Бенвенуто Челлини. Имперцы ворвались в город и подвергли его такому разорению, какого он не видел со времён варварских нашествий.

Швейцарская гвардия была перебита на ступенях собора св. Петра (из 189 гвардейцев уцелело всего 42). Это событие овеяно легендами в истории Ватикана — до сих пор гвардейцы принимают присягу в роковой день 6 мая. Сам папа оказался заперт в замке Святого Ангела, куда он бежал из Ватиканского дворца, воспользовавшись тайным ходом (пассетто).

После казни защитников города началось повальное разграбление дворцов вельмож и кардиналов, известных своей близостью к понтифику. Проимперски настроенным римлянам пришлось откупаться от оккупантов золотом. Даже злейший враг папы, кардинал Колонна, оказался бессилен остановить происходящее.

В начале июня к городу были стянуты силы, сохранившие верность папе. 6 июня Климент VII был выпущен из замка Святого Ангела, заплатив фантастический по тем временам выкуп в 400 тысяч дукатов. Кроме того, святейший престол отказывался от своих прав на Парму, Пьяченцу, Чивитавеккью и Модену.

Разграбление Рима стало переломным моментом в истории папства. За время заточения понтифика венецианцы заняли папские города Равенну и Червию, а Сиджизмондо Малатеста вернулся в Римини. Потребовалось несколько десятилетий на восстановление утраченных позиций в Италии, однако в Европе политический престиж Ватикана был подорван навсегда.

Через несколько лет от Рима отпала англиканская церковь, за которой последовало создание национальных церквей на севере Европы. Разорённый город обезлюдел, от папского двора начался отток художников, ещё недавно составлявших его гордость. Над эпохой Возрождения в Риме опустился занавес. Из потрясений 1527 года родилось новое художественное течение — маньеризм.



В культуре

Этому событию посвящена песня «The Last Stand» шведской пауэр-метал группы «Sabaton» с одноимённого альбома.

Напишите отзыв о статье "Разграбление Рима (1527)"

Литература

На русском языке:

На иностранных языках:

  • Kenneth Gouwens, Sheryl E. Reiss. [books.google.com/books?id=pDAZw-VtQBcC&dq=sacco+di+roma&as_brr=0 Pontificate Of Clement VII: History, Politics, Culture]. Ashgate Publishing, Ltd., 2005.
  • Judith Hook, Patrick Collinson. [books.google.com/books?id=sqOEHAAACAAJ&dq=rome+sack+1527&as_brr=0 The Sack of Rome]. Palgrave Macmillan, 2004.
  • André Chastel. Le Sac de Rome: 1527: du premier maniérisme à la Contre-réforme. Paris: Gallimard, 1984.
  • Maria Ludovica Lenzi. [books.google.ru/books/about/Il_sacco_di_Roma_del_1527.html?id=SY8KAQAAIAAJ&redir_esc=y| Il sacco di Roma del 1527]. Firenze: La Nuova Italia, 1978.


Отрывок, характеризующий Разграбление Рима (1527)

С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.