Разгром конной группы Жлобы

Разгром конной группы Жлобы
Основной конфликт: Гражданская война в России
Дата	29 июня — 3 июля 1920 года
Место	Северная Таврия, район города Мелитополя, Юг России
Итог	Решительная победа Русской армии Врангеля
Противники
Белое движение РККА
Командующие
ген. П. Н. Врангель ген. Ф. Ф. Абрамов, В.И. Морозов, ген. А. П. Кутепов (в завершающей фазе) командарм И. П. Уборевич комкор Д. П. Жлоба комдив П. Е. Дыбенко
Силы сторон
Донской корпус ген. Абрамова (всего около 4000 штыков и шашек): 2-я донская дивизия (1500 штыков и около 100 шашек) 3-я донская дивизия (2000-3000 штыков) В завершающей фазе операции: часть 1-го Армейского корпуса ген. Кутепова: (около 5800 штыков и сабель) Корниловская дивизия (1800 штыков) Дроздовская дивизия (2500 штыков) 2-я конная дивизия (1500 шашек) часть 13-й дивизии 4 бронепоезда броневики; 20 самолетов, 70 орудий Всего около 10000-11000 штыков, сабель и шашек Конная группа Жлобы: По одним данным 12 тыс. сабель, по другим 8 тыс. сабель, по третьим — 7,5 тыс. сабель 1-й конный корпус Жлобы (3800 сабель), 2-я Ставропольская кавалерийская дивизия Дыбенко (1340 сабель) две кавалерийские бригады 40-й дивизии (1500 сабель), 9 самолетов. Всего от 7500 до 12000 сабель
Потери
незначительны 1 тыс. убитыми и до 9 тыс. пленными

Разгром конной группы Жлобы — военно-стратегическая операция белогвардейских сил Русской армии Врангеля против войск Южного фронта РККА в Северной Таврии в конце июня — начале июля 1920 года, заключавшаяся в окружении и рассеивании преимущественно силами белой пехоты фронтально атакующей конной группы красных в районе Мелитополя.

Некоторыми военными специалистами операция признается классическим примером в военной истории окружения и полного уничтожения большой группы конницы силами преимущественно пехоты.

Положение сторон к началу операции

К середине июня 1920 года между противоборствующими сторонами в Северной Таврии сложилась следующая обстановка:

Русская армия Врангеля

Донской корпус генерала Абрамова занимал участок западнее Ногайска — села Романовка, Юрьевка, станции Нельговка и Черниговка. 1-й корпус генерала Кутепова — район: колония Вернесдорф, хутор Куркулак, Эристовка и Васильевка. 2-й корпус генерала Слащёва занимал участок левее 1-го корпуса, по левому берегу Днепра до деревни Верхняя Лепетиха. Ещё дальше по левому берегу Днепра сосредоточилась группа генерала Барбовича.

РККА

13-я советская армия Уборевича была расположена по правому берегу Днепра, усиленная 15-й, 40-й и 42-й стрелковыми дивизиями, двумя отдельными стрелковыми бригадами, 2-й кавалерийской дивизией Блинова и Сводной конной группой Жлобы в составе 18 конных полков, хорошо снабженных материально и технически. Река Днепр разъединяла противоборствующие стороны. Командование 13-й армии начало формировать на левом берегу Днепра в районе городов Александровск, Орехов и Пологи ударную группировку из пехотной группы Федько (севернее) и конной группы Жлобы (южнее) с целью нанести главный удар по частям Русской армии, готовым осуществить выход из Северной Таврии на оперативное пространство.

29 июля 1920 года конная группа Жлобы, сосредоточенная в районе Царёвоконстантиновка — Пологи перешла в наступление в направлении Токмак — Черниговка, ставя задачей прорваться к Мелитополю и выйти в тыл 1-го армейского корпуса Кутепова, отрезав его от Донского корпуса Абрамова.

Командование Русской армии разработало операцию по пресечению этого прорыва.

Силы сторон

Русская армия Врангеля

• Донской корпус (командир — генерал-лейтенант Ф. Ф. Абрамов, всего около 4000 штыков и сабель):
  • 2-я донская дивизия (1500 штыков и около 100 сабель)
  • 3-я донская дивизия (2000-3000 штыков)
• Часть 1-го Армейского корпуса (командующий — генерал-лейтенант А. П. Кутепов: (около 5800 штыков и шашек)
  • Корниловская дивизия (1800 штыков)
  • Дроздовская дивизия (2500 штыков)
  • 2-я конная дивизия (1500 шашек) В. И. Морозов
• А также:
  • часть 13-й дивизии
  • 4 бронепоезда
  • броневики;
  • 20 самолетов,
  • 70 орудий
• Общее руководство операцией — Главнокомандующий Русской армией генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель. Общая численность группировки белых войск достигала 10-11 тыс. штыков и сабель.

РККА

• Сводная конная группа (командующий — комкор Д. П. Жлоба:
  • 1-й конный корпус (корпус Жлобы, 3800 сабель),
  • 2-я Ставропольская кавалерийская дивизия (командующий — комдив П. Е. Дыбенко, 1340 сабель)
  • две кавалерийские бригады 40-й дивизии (1500 сабель),
  • 9 самолетов.
• Общее руководство операцией — командующий 13-й армией РККА Юго-Западного фронта командарм И. П. Уборевич. Общая численность войск РККА в операции оценивается от 7,5 до 12 тыс. сабель.

Ход операции

Общее оперативное состояние

План оперативных действий командования РККА и 13-й армии на Юго Западном фронте во второй половине июня 1920 года заключался в следующем: группа 13-й армии, находящаяся на правом берегу Днепра (Латышская и 52-я стрелковые дивизии) должна была развить наступление из района Берислав в общем направлении Каховка — Перекоп; группа Федько (30-я, 46-я и 15-я дивизии, 2-я стрелковая бригада и две бригады 23-й стрелковой дивизии), развернувшись на фронте Шеребец — Орехов — Пологи, должна была наносить удар в направлении Мелитополя. Действия этих двух групп должны были сковать главные силы противника.

В это время, конная группа Жлобы, сосредоточенная к 27 июня в районе Гусарка — Поповка — Бельманка — Цареконстантиновка, нацеливалась на Мелитополь. К 21 часу 27 июня части конного корпуса достигли: 1-я кавалерийская дивизия — Цареконстантиновки, а 2-я кавалерийская дивизия — Поповки — Алексеевки. Конный корпус Жлобы был усилен 2-й кавалерийской имени Блинова и 40-й стрелковой дивизиями. Ударной конной группе Жлобы ближайшей целью был поставлен разгром Донского корпуса, а в дальнейшем — захват в кратчайший срок района Мелитополя. Захват Мелитополя выводил ударную группу Жлобы в тыл главных сил Токмакской группы Русской армии, отрезая её от Крыма.

Главнокомандующий Русской армией П. Н. Врангель 25-26 июня от своей агентуры узнал о подходе конной группы Жлобы и так описывает свои действия по началу операции:

Получены были сведения о подходе на восточный участок фронта конного корпуса «товарища» Жлобы. Части последнего прибыли с Кавказа по железной дороге и высаживались на станциях Волноваха, Розовка, Царевоконстантиновка. 14-го июня (27 июня 1920 года по нов. стилю — прим.) я вернулся в Мелитополь. Я решил не дать противнику закончить сосредоточение и вырвать у него из рук инициативу. В тот же день я отдал приказ:

К 16-му июня (29 июня 1920 года по нов. стилю — прим.)) войскам принять следующую группировку: Донскому корпусу, оставив заслон на бердянском и мариупольском направлениях, сосредоточить главную массу конницы в район Верхний Токмак — Черниговка — Семеновка, имея задачей атаковать в дальнейшем противника на фронте Пологи — Вербовое; 2-му корпусу, оставив заслон на александровском направлении, главную массу своих сил, в том числе и всю конницу и Дроздовскую дивизию, сосредоточить к северо-западу от Большого Токмака, имея задачей атаковать противника на фронте Вербовое — Орехов.

Начало конного рейда группы Жлобы

28 июня, захватив пулеметы и пленных 3-й Донской дивизии, конная группа Жлобы прорывает фронт Донского корпуса и занимает Черниговку.

29 июня части конного корпуса к 8 часам с боем выходят на линию Николайдорф — Шпаррау и, развивая дальнейшее наступление, к 14 часам выдвигаются в район Клефелвд — Александркрон и Шардау — Мариенталь. В это время конные силы Русской армии численностью до кавалерийской дивизии при поддержке бронемашин и эскадрильи в 12 самолетов переходит из района Михайловка в решительное наступление во фланг и в тыл конной группе. Под давлением этих сил левофланговые части корпуса Жлобы вынуждены отойти на линию Гнаденфельд — Шпаррау. Перегруппировавшись, конница Жлобы снова отбрасывает конные части Врангеля на реку Юшанлы. При этом авиация Русской армии наносит большие потери конному составу корпуса Жлобы.

30 июня белые силами пехоты осуществляют попытки наступления из Рикенау на Николайдорф, но после короткого боя отходят на высоты, расположенные в 6 км западнее Николайдорфа.

1 июля ночью корпус Жлобы решает осуществить ночной налет на позиции белых, но не обнаруживая противника, без боя занимает Фриденсдорф — Моргенау — Рикенау. Днем бои продолжаются в этом же районе. В ночь на 2 июля части 1-й кавалерийской дивизии осуществляют налет на район Блюменорт — Тиге — Орлов, зарубив в указанных селениях до 400 чел. пехоты белых.

2 июля в 13 часов части 1-го корпуса Жлобы и 2-й кавалерийской дивизии (Дыбенко) повели наступление в общем направлении Прагенау — Астраханка. Встретив за день несколько раз сопротивление противника (под Прагенау, Лихтфельдоль), цеплявшегося для выигрыша времени за отдельные населенные пункты и сдерживавшего натиск конницы красных пулеметным и артиллерийским огнём, конная группа заночевала в районе Тигервейде — Лихтенфельд — Александеркрон — Прагенау.

Начало окружения конной группы

В это время белые стягивают большие пехотные силы в этот район и берут конную группы Жлобы в тиски с севера и юга. Историки Какурин и Вацетис приводят сведения, что к вечеру 2 июля части Врангеля, назначенные для ликвидации конной группы Жлобы, располагались следующим образом: 2-я Донская дивизия (1500 штыков и около 100 шашек) главными силами сосредоточилась в районе Ореховка; 3-я Донская дивизия (2000-3000 штыков) занимала район деревни Астраханка; части 1-го армейского корпуса занимали следующие районы: Корниловская дивизия (1800 штыков) — район Орлов — Тиге — Розенрот — Линденау, Дроздовская (2500 штыков) и 2-я конная дивизия (1500 шашек) — район Гальбштадт — Молочная. В районе Большой Токмак сосредоточивались части 13-й пехотной дивизии. На железнодорожном участке Федоровка — Стульнево курсировали бронепоезда; авиационные силы под командой генерала Ткачева должны были содействовать разведкой и огневым нападением с воздуха. Общая численность сил, выделенных для окружения конницы красных, достигала 10-11 тыс. человек.

Военный специалист и участник боёв в Северной Таврии на стороне белых, казачий генерал Голубинцев отмечает, что всю находившуюся поблизости конницу белое командование направило к выходу из мешка, на линию железной дороги, прилегавшей к месту предполагаемых действий, были выдвинуты четыре бронепоезда, броневики, самолёты и усилены пехотные части. Вся группировка, по его словам, была сделана ночью, и ещё до рассвета 20 июня белые части перешли в наступление для окружения и окончательной ликвидации красной конницы Жлобы.

Генеральное сражение 3 июля и рассеивание конной группы

• 20 июня 1920 г. генерал Морозов нанес окончательный удар по уже разгромленному корпусу Жлобы.

Итоги

В результате этой блестящей победы, Русская армия Врангеля смогла перехватить стратегическую инициативу и продолжить наступление на Екатеринослав и Южную Малороссию. Большие потери войск РККА заставили их отступить. У сторонников Белого движения появилась надежда на победу в войне.

Как писал Б. А. Штейфон, операция произвела сильное впечатление на состоявших при Главнокомандующем иностранных представителей. Непосредственным результатом военного успеха стало большое политическое и моральное достижение: французское правительство сообщило о признании де-факто правительства Юга России, а также о своём решении отправить в Севастополь своего дипломатического представителя.

Интересные факты

За проявленную в бою храбрость во время этой операции был вручен последний на Русской земле Георгиевский крест — Георгиевским кавалером стал 18-летний вахмистр П. В. Жадан, за спасение штаба 2-й конной дивизии генерала Морозова. Жадан во главе эскадрона в 160 шашек рассеял пытавшуюся вырваться из «мешка» прямо на штаб дивизии трёхтысячную конную колонну комдива Жлобы.

Отрывок, характеризующий Разгром конной группы Жлобы

В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…