Раздел Британской Индии

Разде́л И́ндии (англ. Partition of India) — процесс разделения бывшей британской колонии Британская Индия на независимые государства доминион Пакистан (14 августа 1947 года) и Индийский Союз (15 августа 1947 года). Это событие привело к крупным кровопролитным столкновениям, в которых, по официальным данным, погибло около 1 млн человек, а также к массовым миграциям населения (около 18 млн человек, из которых почти 4 млн «не были обнаружены» при последующих переписях).

Термин не относится к следующим событиям:

• отделение Цейлона (отдельная колония с 1798 года, независимость с 1948 года)
• отделение Бирмы (отдельная колония с 1937 года, независимость с 1948 года)
• отделение Бангладеш от Пакистана в 1971 году.
• территориальный спор между Индией и Пакистаном по поводу Кашмира
• формальное существование Сиккима как «государства под суверенитетом Индии» в 1947—1975 (затем вошёл в Индию как 22-й штат)
• независимость Непала, Бутана, Шри-Ланки и Мальдивских островов (имеющие давние связи с Индией, они никогда не включались в состав Британской Индии, и их границы никак не были затронуты последствиями раздела).

Предыстория

Конец XIX — начало XX веков

• Brit IndianEmpireReligions3.jpg

  Основные религии Британской Индии по состоянию на 1909 г.

• Muslim percent 1909.jpg

  Процент мусульман по состоянию на 1909 г.

• Hindu percent 1909.jpg

  Процент индусов по состоянию на 1909 г.

• Sikhs buddhists jains percent1909.jpg

  Процент буддистов, сикхов и джайнов по состоянию на 1909 г.

• Prevailing languages impgazind1909.jpg

  Основные языки по сост. на 1909 г. (северные регионы)

• Population density impgazind1909.jpg

  Плотность населения (1901).

1920—1932

Всеиндийская мусульманская лига была образована в Дакке в 1906 году мусульманами, которые с неодобрением относились к преобладанию индусов в Индийском национальном конгрессе и его светской направленности. Среди первых, кто выдвинул требование отдельного государства для мусульман Британской Индии, был писатель и философ Аллама Икбал, который обратился с таким требованием в своей председательской речи на конгрессе лиги в 1930 году, указав на опасность превращения полуострова Индостан в контролируемое индусами государство. С аналогичным требованием выступила ассамблея Синдха в 1935 году Икбал, Маулана Мохаммад Али Джоухар и ряд других деятелей приложили немало усилий, чтобы убедить М. А. Джинну, который до того времени агитировал за единство мусульман и индусов, возглавить движение за новую мусульманскую нацию. К 1930 году Джинна начал приходить к убеждению, что в объединённой Индии судьба меньшинств (в том числе мусульман) будет целиком зависеть от индуистов, преобладающих в Конгрессе. Лига мусульман во главе с Джинной получила плохие результаты на выборах в местные органы власти в 1937 году.

1932—1942

В 1940 году Джинна выступил с заявлением на конференции в Лахоре, в тексте которого имелись весьма завуалированные намёки на создание отдельной «мусульманской нации». Хотя документ ещё не содержал территориальных требований, именно территориальные претензии стали основным предметом споров между мусульманами и индусами в следующие 7 лет. В то время все мусульманские партии не желали раздела Индии.

Организации индусов — такие, как «Хинду Махасабха» и др., хотя также противостояли разделу страны, в то же время настаивали на размежевании (власти, влияния, земель и др.) между индусской и мусульманской общинами. В 1937 г. на 19-й сессии «Хинду Махасабха» в Ахмадабаде Вир Саваркар в своём председательском обращении заявил:

В настоящее время Индию нельзя считать унитарной и однородной нацией, но напротив, есть две нации в одной — индусы и мусульмане.

Большинство лидеров Индийского национального конгресса были сторонниками светского государства и решительно противостояли требованиям разделить Индию по религиозному признаку. Махатма Ганди и Аллама Машрики считали, что индусы и мусульмане могут и должны жить в дружбе. Ганди возражал против раздела, заявляя, что:

Вся моя душа восстаёт против идеи, что индуизм и ислам представляют две антагонистические культуры и доктрины. Принять такую доктрину — для меня всё равно что отвергнуть Бога.

Многие годы Ганди и его сторонники боролись за то, чтобы удержать мусульман в партии «Индийский национальный конгресс» (массовый исход мусульманских активистов из партии начался в 1930-е гг.), что раздражало как индийских активистов, так и мусульманских националистов (Ганди был убит вскоре после раздела Индии индусом Н. Годзе, который считал, что Ганди умиротворял мусульман за счёт индусов). Политические и общинные лидеры с обеих сторон подогревали взаимное подозрение, которые выплеснулись наружу во время организованных мусульманской лигой бунтов, в частности, в День прямого действия в августе 1946 г. в Калькутте, когда более 5000 человек были убиты, и многие ранены. По мере того, как рушился порядок по всей северной Индии и Бенгалии, росло давление со стороны тех, кто желал политического раздела территории бывшей колонии как средства избежать дальнейших беспорядков.

1942—1946

До 1946 году определение Пакистана в требованиях Мусульманской лиги было настолько расплывчатым, что его можно было понимать и как отдельное государство, и как члена Индийской конфедерации.

Некоторые историки полагают, что Джинна намеревался использовать угрозу раздела как предмет торговли, чтобы добиться большей независимости от Индии населённых мусульманами провинций на западе Британской Индии.

Другие историки утверждают, что Джинна в реальности видел Пакистан простирающимся даже на территории, где индусы составляли большинство. По крайней мере, Джинна приложил немало усилий к аннексии Кашмира, княжества, населённого преимущественно мусульманами, а также Хайдарабада и Джунагадха, княжеств с преимущественно индусским населением, но мусульманскими правителями.

Британская колониальная администрация не имела прямой власти над всей территорией Британской Индии: провинции управлялись непосредственно британской властью, а «княжества» — на основании многочисленных соглашений о разделе власти между ними и британцами. Британская колониальная администрация состояла из Государственного секретаря по делам Индии (Secretary of State for India), Индийской администрации (India Office), генерал-губернатора Индии и Индийской гражданской службы (Indian Civil Service). Зарегистрированными политическими партиями были следующие: Всеиндийская мусульманская лига, Коммунистическая партия Индии, Индусская Махасабха, Индийский национальный конгресс, Хаксар Техрик и Юнионистская мусульманская лига (последняя действовала в основном в Пенджабе).

Раздел 1947 года

Две отдельные страны юридически возникли в полночь 15 августа 1947 года. Церемония передачи власти была проведена днём раньше в Карачи, который в то время стал столицей новообразованного доминиона Пакистан, благодаря чему британский вице-король Луис Маунтбаттен смог присутствовать на церемонии как в Карачи, так и в Дели. Ещё одной причиной было то, чтобы возникновение Пакистана не выглядело как его отделение от суверенной Индии. Поэтому Пакистан празднует день независимости 14 августа, а Индия — 15 августа. Ещё одна причина — чисто техническая — состоит в том, что пакистанское время отстоит от индийского на 30 минут, поэтому в момент подписания акта в Пакистане ещё было 14 августа, а в Индии — уже 15 августа.

План Маунтбеттена

Фактический раздел между двумя новыми доминионами был проведен в соответствии с «Планом 3 июня», известным также как План Маунтбеттена.

Граница между Индией и Пакистаном была определена на основании отчёта британской правительственной комиссии и первоначально называлась «линия Рэдклиффа» (по имени лондонского юриста Сирила Рэдклиффа). Пакистан возник как два не соединённых друг с другом анклава — Восточный Пакистан (ныне Бангладеш) и Западный Пакистан (ныне собственно Пакистан), между которыми лежала Индия. Пакистан был образован из территорий, населённых преимущественно мусульманами, а Индия — преимущественно индусами.

18 июля 1947 года британский парламент принял Акт о независимости Индии, завершивший формальное разделение. В Акт об управлении Индией 1935 г. были внесены поправки, чтобы создать законные основы существования двух новых доминионов. После разделения Пакистан стал новым членом ООН. Индийский союз, образованный из штатов с преобладанием индуизма, принял название Индия, что автоматически дало ему право унаследовать в ООН место Британской Индии (член ООН с 1945 г.) и стать её правопреемником.

625 княжествам была дана возможность сделать выбор, к какой из двух стран присоединиться.

Установление границ: линия Рэдклиффа

Прежде чем Комиссия по границам начала формальные слушания, были назначены правительства для восточной и западной части Пенджаба. Территория британской провинции была временно разделена, основываясь на преобладании индусского или мусульманского населения в округах. Как в Пенджабе, так и в Бенгалии, комиссия по границам состояла из двух мусульманских и двух немусульманских судей под председательством сэра Сирила Рэдклиффа. Цель пенджабской комиссии была сформулирована следующим образом: «Провести демаркацию границ между двумя частями Пенджаба, основываясь на определении районов с преобладанием мусульманского и немусульманского населения. В выполнении этой задачи, принимать во внимание также и другие факторы». Каждая из сторон (мусульмане и конгресс/сикхи) выдвинули свои требования посредством совета, не имевшего права принимать решения. Судьи также не обладали мандатом на компромисс и по всем важным вопросам голосовали два голоса против двух оставляя в руках Сирила Радклиффа ответственность принимать решения.

Массовые миграции населения

Сразу же после официального раздела начался массовый «обмен населением» между двумя государствами, который продолжался несколько месяцев. После утверждения официальных границ около 14,5 миллиона людей пересекли их, надеясь обрести относительную безопасность среди единоверцев. По данным проведенной в 1951 году Переписи перемещённых лиц, вскоре после раздела 7 226 000 мусульман переехали в Пакистан (включая нынешний Бангладеш) из Индии, в то время как 7 249 000 индусов и сикхов переехали в Индию из Пакистана (включая нынешний Бангладеш). Около 11,2 млн чел. или 78 % общего обмена населения произошло на западе, большей частью в Пенджабе; 5,3 млн мусульман переселилось из Индии в Западный Пенджаб в Пакистане, 3,4 млн индусов и сикхов переселилось из Пакистана в Восточный Пенджаб в Индии.

Новообразованные правительства были совершенно не готовы справляться с миграциями такого масштаба, что привело к массовому насилию по обеим сторонам границы. Количество жертв, по разным оценкам, колеблется в районе 500 тыс. (по минимальным оценкам — 200 тыс., по максимальным — около 1 млн.).

Пенджаб

Индийский штат Пенджаб был создан в 1947 году, когда при разделе Индии бывшая провинция Британской Индии Пенджаб была поделена между Индией и Пакистаном. Мусульманская западная часть провинции стала пакистанской провинцией Пенджаб, а восточная часть, — населённая в основном индусами и сикхами, — индийским штатом Пенджаб. Много индусов и сикхов проживало на западе, а много мусульман - на востоке, что и послужило причиной массового переселения и кровавых столкновений при разделе. Лахор и Амритсар оказались в самом сердце конфликта, англичане не знали, сделать ли их частью Индии или Пакистана. В конце концов они решили, что оба города были частью Пакистана, но из-за отсутствия достаточного контроля на границе Амритсар стал частью Индии, а Лахор — Пакистана.

Бенгалия

Бывшая провинция Британской Индии Бенгалия была разделена на две части. Западная Бенгалия отошла к Индии, а Восточная Бенгалия - к Пакистану. В 1955 году Восточная Бенгалия была переименована в Восточный Пакистан и в 1971 году стала независимым государством Бангладеш.

Синдх

Предполагалось, что синдхи-индусы после раздела останутся в Синдхе, поскольку там традиционно существовали хорошие отношения между индусами и синдхами-мусульманами. Ко времени раздела в Синдхе проживало около 1,4 млн синдхов-индусов, большинство которых жило в таких городах, как Хайдарабад, Карачи, Шикарпур и Сукхур. Тем не менее, в течение всего лишь года около 1,2 млн из них были вынуждены покинуть родные места и отправиться в Индию, поскольку по мере прибытия в Синдх мусульман-мигрантов из индусских регионов участились нападения на индусские дома. Синдхи-индусы в наибольшей степени потерпели от раздела, поскольку они потеряли не только дома, но и свою родину (в отличие от пенджабцев, которые традиционно проживали как на землях будущего Пакистана, так и на землях будущего индусского государства).

Беженцы

Пенджабские беженцы в Дели

По оценкам, 25 млн человек — индусы, мусульмане и сикхи (по состоянию на 1947 год) — пересекли новые границы, чтобы оказаться на «своих» территориях. Оценки основаны на сравнении данных переписей, проводившихся в 1941 и 1951 годах, с поправками на прирост населения в областях миграций.

Город Дели принял самое большое число беженцев по сравнению с другими городами — население Дели выросло за период 1941—1951 от 1 до почти 2 млн (переписи Индии 1941 и 1951 гг). Беженцев поселяли в различных исторических и военных местах, как Старый Форт Пурана-Кила, Красный Форт, в военных казармах в Кингсуэе (в районе нынешнего Делийского университета).

Позднее в лагерях беженцев стало появляться всё больше постоянных домов благодаря крупномасштабной программе строительства, развёрнутой правительством Индии с 1948 года. Были также начаты программы по образованию беженцев, предоставлению им работы, дешёвых займов для начала своего бизнеса и т. д. Тем не менее, беженцы в Дели получили гораздо больше выгоды от указанных программ, чем беженцы в других местах.

Беженцы, осевшие в Индии

Многие сикхи и индусы-пенджабцы поселились в индусских частях Пенджаба и Дели. Индусы родом из Восточного Пакистана (ныне Бангладеш) поселились в Восточной Индии и Северовосточной Индии, многие осели в соседних штатах, например, Западный Бенгал, Ассам, и Трипура. Некоторые мигранты были отправлены на Андаманские острова.

Индусы синдхи остались без родины. Ответственность за их реабилитацию взяло на себя их правительство. Для них были устроены лагеря беженцев. Тем не менее ни один синдх-индус не получил ни малейшей помощи от Правительства Индии, и многие так и не получили какой-либо компенсации от индийского правительства.

Многие беженцы справились с «травмой» нищеты. Потеря родины же оказала более глубокий и длительный эффект на культуру синдхи, можно сказать, что в Индии она находится в упадке.

В конце 2004 года диаспора синдхи противостояла в общественном судебном процессе в Верховном суде Индии по обращению к правительству Индии об удалении слова «Синдх» из индийского национального гимна (написанного Рабиндранатом Тагором до раздела) на основании того, что это посягало на суверенность Пакистана.

Беженцы, осевшие в Пакистане

Беженцы, прибывшие в Пакистан — там их называли мухаджирами — происходили из различных регионов Индии. В частности, туда прибыло значительное число пенджабцев из Восточного Пенджаба, спасающихся от массовых беспорядков. Несмотря на экономические трудности, затруднительные условия проживания, пенджабцы в Пакистане не испытывали проблем с культурной и лингвистической ассимиляцией — напротив, до сих пор пенджабцы составляют в Пакистане влиятельное большинство, хотя их язык получил не государственный, а лишь региональный статус.

С другой стороны, с подобными проблемами столкнулись мусульмане, прибывшие в Пакистан из других частей Индии — нынешних Раджастхана, Уттар-Прадеш, Мадхья-Прадеш, Гуджарата, Бихара, Хайдарабада и других. Потомки этих непенджабских беженцев в Пакистане часто считают себя мухаджирами, в то время как ассимилированные пенджабские беженцы больше не делают этого политического различия. Большое число пенджабских беженцев поселились в Синдхе, особенно в городах Карачи и Хайдарабад. Они объединены своим статусом беженцев и родным языком урду и составляют значительную политическую силу в Синдхе.

В 1970-е годы для поддержки интересов беженцев и их потомков сформировалось мухаджирское движение. Со временем движение обросло сторонниками из местного населения и было переименовано в Движение Муттахида Кауми; в настоящее время это наиболее влиятельная либеральная партия в Пакистане.

Последствия

Индия и Пакистан

Раздел стал причиной массового насилия, но несмотря на это, Индия и Пакистан прилагали усилия для налаживания отношений. Один из самых больших споров произошёл из-за Кашмира:

• Первая индо-пакистанская война 1947 года: при поддержке пакистанских войск племенные вожди организовали вторжение в Кашмир, который ранее отошёл к Индии решением правителя княжества, Хари Сингха, несмотря на то, что большинство населения княжества составляли мусульмане. Решение ООН не удовлетворило ни одну из сторон.
• Вторая индо-пакистанская война 1965 года: вооружённые группы при поддержке пакистанских войск вторглись в индийскую часть Кашмира. Результат неоднозначен, большинство источников считает, что победила Индия.
• Третья индо-пакистанская война 1971 года: после того, как Индия поддержала сторонников независимости Бангладеш, отколовшегося от Пакистана, последний в ответ начал авианалёты на Индию. В ответ Индия захватила 13000 км² пакистанской территории, которые позднее были возвращены в качестве жеста доброй воли.
• Каргильская война: май-июль 1999 г. пакистанские войска и боевики вторглись в индийскую часть Кашмира, когда высоко в горах посты не расставлялись. Индия отвоевала всю потерянную территорию.

Между Индией и Пакистаном продолжается гонка ядерных вооружений.

Международные отношения

Раздел не смог положить конец вражде между индусами и мусульманами. Более миллиона бенгальских индусов и мусульман стали жертвами пакистанских войск в ходе Войны за независимость Бангладеш 1971 г. Мусульмане в Индии периодически подвергаются насилию со стороны индусов: характерным случаем являются столкновения 2002 г. в Гуджарате. С другой стороны индусы, проживающие в Пакистане, подвергаются преследованиям (см. Индуизм в Пакистане, Снос храма в Лахоре 2006).

Текущая религиозная демография Индии, Пакистана и Бангладеш

Несмотря на массовые миграции во время раздела и после него, светское и федеральное государство Индия до настоящего времени имеет третье по величине в мире мусульманское население (после Индонезии и Пакистана). В Пакистане процент меньшинств существенно меньше.

Индия (население 1095 млн по оценкам 2006 г. по сравнению с 361 млн по переписи 1951 г.)

• 80,5 % индусы (839 млн.)
• 13,10 % мусульмане (143 млн.)
• 2,31 % христиане (25 млн.)
• 2,00 % сикхи (21 млн.)
• 1,94 % буддисты, джайны, зороастрийцы и другие (20 млн.)

Пакистан (2005, оценка — 162 млн по сравнению с 34 млн по переписи 1951 г.)

• 98,0 % мусульмане (159 млн.)
• 1,0 % христиане (1,62 млн.)
• 1,0 % индусы, сикхи и прочие (1,62 млн.)

Бангладеш (2005, оценка — 144 млн по сравнению с 42 млн по переписи 1951 г.)

• 86 % мусульмане (124 млн.)
• 13 % индусы (18 млн.)
• 1 % христиане, буддисты и анимисты (1,44 млн.)

См. также

• Джинна
• Махатма Ганди
• Бхимрао Рамджи Амбедкар
• Британская Индия
• Джавахарлал Неру
• Индийский национальный конгресс
• Джамму и Кашмир
• Операция Поло
• Война за независимость Бангладеш
• Второй раздел Бенгалии

Литература

Популярная литература

• Collins, Larry and Dominique Lapierre: Freedom at Midnight. London: Collins, 1975. ISBN 0-00-638851-5
• Zubrzycki, John. (2006) The Last Nizam: An Indian Prince in the Australian Outback. Pan Macmillan, Australia. ISBN 978-0-3304-2321-2.

Мемуары

• Azad, Maulana Abul Kalam: India Wins Freedom, Orient Longman, 1988. ISBN 81-250-0514-5

Монографии

• Ansari, Sarah. 2005. Life after Partition: Migration, Community and Strife in Sindh: 1947—1962. Oxford, UK: Oxford University Press. 256 pages. ISBN 019597834X.
• Butalia, Urvashi. 1998. The Other Side of Silence: Voices from the Partition of India. Durham, NC: Duke University Press. 308 pages. ISBN 0822324946
• Chatterji, Joya. 2002. Bengal Divided: Hindu Communalism and Partition, 1932—1947. Cambridge and New York: Cambridge University Press. 323 pages. ISBN 0521523281.
• Gilmartin, David. 1988. Empire and Islam: Punjab and the Making of Pakistan. Berkeley: University of California Press. 258 pages. ISBN 0520062493.
• Gossman, Partricia. 1999. Riots and Victims: Violence and the Construction of Communal Identity Among Bengali Muslims, 1905—1947. Westview Press. 224 pages. ISBN 0813336252
• Hansen, Anders Bjørn. 2004. «Partition and Genocide: Manifestation of Violence in Punjab 1937—1947», India Research Press. ISBN 9788187943259.

www.ipgbook.com/showbook.cfm?bookid=8187943254&userid=34B857EC-803F-2B7A-0AB0EB5C597EBC4

• Hasan, Mushirul (2001), written at Oxford and Delhi, India's Partition: Process, Strategy and Mobilization, Oxford University Press, 444 pages, ISBN 0195635043.
• Ikram, S. M. 1995. Indian Muslims and Partition of India. Delhi: Atlantic. ISBN 8171563740
• Jalal, Ayesha (1993), written at Cambridge, UK, The Sole Spokesman: Jinnah, the Muslim League and the Demand for Pakistan, Cambridge University Press, 334 pages, ISBN 0521458501
• Kaur, Ravinder. 2007. «Since 1947: Partition Narratives among Punjabi Migrants of Delhi». Oxford University Press. ISBN 9780195683776. oup.co.in/search_detail.php?id=144071
• Khan, Yasmin (September 18 2007), written at New Haven and London, The Great Partition: The Making of India and Pakistan, Yale University Press, 250 pages (published 2007), ISBN 0300120788
• Page, David, Anita Inder Singh, Penderel Moon, G. D. Khosla, and Mushirul Hasan. 2001. The Partition Omnibus: Prelude to Partition/the Origins of the Partition of India 1936—1947/Divide and Quit/Stern Reckoning. Oxford University Press. ISBN 0195658507
• Pandey, Gyanendra. 2002. Remembering Partition:: Violence, Nationalism and History in India. Cambride, UK: Cambridge University Press. 232 pages. ISBN 0521002508
• Raza, Hashim S. 1989. Mountbatten and the partition of India. New Delhi: Atlantic. ISBN 81-7156-059-8
• Shaikh, Farzana. 1989. Community and Consensus in Islam: Muslim Representation in Colonial India, 1860—1947. Cambridge, UK: Cambridge University Press. 272 pages. ISBN 0521363284.
• Talbot, Ian and Gurharpal Singh (eds). 1999. Region and Partition: Bengal, Punjab and the Partition of the Subcontinent. Oxford and New York: Oxford University Press. 420 pages. ISBN 0195790510.
• Talbot, Ian. 2002. Khizr Tiwana: The Punjab Unionist Party and the Partition of India. Oxford and New York: Oxford University Press. 216 pages. ISBN 0195795512.
• Talbot, Ian. 2006. Divided Cities: Partition and Its Aftermath in Lahore and Amritsar. Oxford and Karachi: Oxford University Press. 350 pages. ISBN 0195472268.
• Wolpert, Stanley. 2006. Shameful Flight: The Last Years of the British Empire in India. Oxford and New York: Oxford University Press. 272 pages. ISBN 0195151984.
• J. Butler, Lawrence. 2002. Britain and Empire: Adjusting to a Post-Imperial World. London: I.B.Tauris. 256 pages. ISBN 186064449X
• Khosla, G. D. Stern reckoning : a survey of the events leading up to and following the partition of India New Delhi: Oxford University Press:358 pages Published: February 1990 ISBN 0195624173

Статьи

• [www.marxist.com/Asia/partition_review.html Review by Chudhry Manzoor Ahmed Marxist MP in Pakistani Parliament book by Lal Khan 'Partition can it be undone?']
• Gilmartin, David. 1998. «Partition, Pakistan, and South Asian History: In Search of a Narrative.» The Journal of Asian Studies, 57(4):1068-1095.
• Jeffrey, Robin. 1974. [links.jstor.org/sici?sici=0026-749X(1974)8%3A4%3C491%3ATPBFAT%3E2.0.CO%3B2-Z «The Punjab Boundary Force and the Problem of Order, August 1947»] — Modern Asian Studies 8(4):491-520.
• Kaur Ravinder. 2007. «India and Pakistan: Partition Lessons». Open Democracy. [www.opendemocracy.net/article/conflicts/india_pakistan/partition]
• Kaur, Ravinder. 2006. «The Last Journey: Social Class in the Partition of India». Economic and Political Weekly, June 2006. www.epw.org.in
• Mookerjea-Leonard, Debali. 2005. «Divided Homelands, Hostile Homes: Partition, Women and Homelessness». Journal of Commonwealth Literature, 40(2):141-154.
• Morris-Jones. 1983. «Thirty-Six Years Later: The Mixed Legacies of Mountbatten’s Transfer of Power». International Affairs (Royal Institute of International Affairs), 59(4):621-628.
• Spate, O. H. K. (1947), "The Partition of the Punjab and of Bengal", The Geographical Journal 110 (4/6): 201-218
• Spear, Percival. 1958. «Britain’s Transfer of Power in India.» Pacific Affairs, 31(2):173-180.
• Talbot, Ian. 1994. «Planning for Pakistan: The Planning Committee of the All-India Muslim League, 1943-46». Modern Asian Studies, 28(4):875-889.
• Visaria, Pravin M. 1969. «Migration Between India and Pakistan, 1951-61» Demography, 6(3):323-334.

Ссылки

Библиография

• [www.sscnet.ucla.edu/southasia/History/Independent/partition_bibliography.html Select Research Bibliography on the Partition of India, Compiled by Vinay Lal, Department of History, UCLA; University of California at Los Angeles list]
• [www.lib.virginia.edu/area-studies/SouthAsia/Lib/man08par97.html A select list of Indian Publications on the Partition of India (Punjab & Bengal); University of Virginia list]
• [www.lib.berkeley.edu/SSEAL/SouthAsia/india_colonial.html South Asian History: Colonial India] — University of California, Berkeley Collection of documents on colonial India, Independence, and Partition]
• [www.fordham.edu/halsall/india/indiasbook.html#Indian%20Nationalism Indian Nationalism] — Fordham University archive of relevant public-domain documents]

Прочие ссылки

• [www.epw.org.in/uploads/articles/11694.pdf Can Partition be undone? Economic and Political Review India] by Ranabir Sammadar
• [www.frontlineonnet.com/fl1826/18260810.htm Partition of India] by A. G. Noorani.
• [www.harappa.com/wall/india.html Clip from 1947 newsreel showing Indian independence ceremony]
• [banglapedia.search.com.bd/HT/P_0101.htm Partition of Bengal, 1947, Asiatic Society of Bangladesh]
• [www.sindhexodus.net Personal Stories of Hindu Sindhis]

Отрывок, характеризующий Раздел Британской Индии

– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.