Раздел территории Югославии странами оси

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Раздел территории Югославии странами оси был осуществлён после окончания операции «Balkanfeldzug», югославская часть которой известна как Апрельская война. Передел земель бывшего королевства был утверждён 21 и 22 апреля 1941 года на встрече министров иностранных дел Германии и Италии в Вене. По итогам решения представителей Германии, Италии, Болгарии и Венгрии Югославия прекратила своё существование, а королевское правительство Югославии утратило легитимность, хотя его признавали законным все страны—участницы антигитлеровской коалиции. На месте королевства были образованы три государственных протектората: Независимое государство Хорватия, Недичевская Сербия и Королевство Черногория, в которой югославские народы были лишь де-юре образующими народностями. Де-факто власть в этих протекторатах принадлежала ставленникам стран блока оси: Германии, Италии, Венгрии и Болгарии.

Восстановление целостности Югославии было осуществлено по окончании Второй мировой войны. На месте прежнего Королевства Югославии была образована Демократическая Федеративная Югославия, власть в которой после войны перешла к Коммунистической партии Югославии.





Планирование раздела Югославии

О планах раздела Югославии Гитлер впервые заявил на совещании 27 марта 1941 года, после получения известий о перевороте в Белграде. В ходе созванного им секретного совещания с участием руководящих деятелей Третьего рейха и командования Вермахта он решил произвести все приготовления к тому, чтобы разделить Югославию как в военном смысле, так и в качестве государственного образования. Конкретные предложения по разделу страны формулировались как перед началом боевых действий, так и уже после вторжения Германии и её союзников в Югославию. Собственно немецкие предложения дополнялись идеями, озвученными Италией, Венгрией и Болгарией[1].

Уже 27 марта на встрече с болгарским и венгерским послами Гитлер заявил первому, что случившееся в Белграде «решило вопрос о Македонии» — открыло перспективу присоединения Вардарской Македонии к Болгарии, а венгерскому послу сообщил о поддержке Германией венгерских претензий на югославские земли. Последнее Гитлер распространил и на территории с хорватским населением, однако затем заявил о возможном венгерском покровительстве над Хорватией, которой планировалось предоставить самоуправление. 28 марта Будапешт отреагировал на высказывание Гитлера, отклонив идею о включении Хорватии в состав Венгрии[1].

6 апреля, в день начала войны, появился первый обобщённый проект под названием «Генеральный план последующей организации управления на территории Югославии». Согласно нему, под немецкое военное управление отойдёт Сербия (именуемая «Старой Сербией»); Италия получит ряд областей на побережье Адриатики, в том числе Далмацию и Черногорию; Венгрии будет передана область к северу от Дуная, принадлежавшая ей до 1918 года; Болгария получит Вардарскую Македонию. Хорватия должна была получить независимость, но под венгерским влиянием[1].

12 апреля этот план по указанию Гитлера был преобразован в проект «Предварительные направления раздела Югославии». В отличие от предыдущего плана этот конкретизировал судьбу Словении: её предполагалось разделить между Германией и Италией. Рим также должен был определить судьбу Боснии и Герцеговины. Для Черногории предусматривалась самостоятельность. Так как усташи 10 апреля 1941 года провозгласили независимость Хорватии[2], новый план предусматривал её сохранение, при этом о влиянии Венгрии речи уже не было. Однако независимость Хорватии, согласно плану, устанавливалась в её этнических границах, хотя и не было определено, что ждет районы Югославии, в которых хорваты составляли меньшинство, но на которые усташи уже выдвинули свои претензии. Также новый план не упоминал Далмацию и несколько конкретизировал территориальные приобретения Венгрии[3].

Данные планы Гитлер использовал для влияния на Рим, Будапешт и Софию. При этом, по мнению Л. Я. Гибианского, союзники Германии стремились к максимальному обеспечению собственных территориальных целей и пытались добиться согласия Берлина на удовлетворение именно своих претензий. В ряде случаев имело место столкновение интересов, например, между Италией и Болгарией в отношении ряда районов Вардарской Македонии. Тем не менее, Гитлер видел своей целью обеспечение территориальных устремлений самой Германии, а также стремился сбалансировать притязания своих союзников в планах раздела Югославии[3].

Непосредственно после капитуляции Югославии началась серия переговоров между странами оси, где при диктующей немецкой роли принимались окончательные решения о разделе Югославии. Л. Я. Гибианский выделял среди них переговоры между главами внешнеполитических ведомств Германии и Италии Риббентропом и Чиано, прошедшие в Вене 21—22 апреля. На них были в основном согласованы границы не только немецкой и итальянской, но и других зон оккупации на «югославском пространстве» и политико-административный статус различных частей, в том числе и тех, которые передавались Венгрии и Болгарии. Данные переговоры позднее были дополнены рядом соглашений между Германией и её союзниками[3].

Раздел Югославии

Создание Независимого государства Хорватия

Самым крупным по площади среди марионеточных государств было провозглашённое 11 апреля 1941 года Независимое государство Хорватия (НГХ), занимавшее большую часть территории современной Хорватии и Боснии и Герцеговины и находившееся под оккупацией немецких и итальянских войск. 17 апреля из Италии в Загреб прибыл поглавник (вождь) Анте Павелич. Номинально государство с 18 мая под тронным именем Томислава II возглавлял герцог Аостский Аймоне Маргарита Мария Джузеппе ди Торино, принц итальянского королевского дома.

Возведение на престол новосозданного государства представителя итальянской династии было призвано обозначить итальянский протекторат над ним. Роль Томислава II в новом государстве была чисто номинальной, так как вся реальная власть находилась в руках хорватского фашистского движения усташей и его вождя (поглавника) Анте Павелича. Монарх так ни разу и не посетил территорию НГХ. 15 июня 1941 года НГХ присоединилось к Берлинскому, 26 июня — к Антикоминтерновскому пакту, 14 декабря объявило войну Великобритании и США. Из-за активного партизанского движения Югославии НГХ за всё время своего существования ни единого дня не контролировало всю заявленную территорию.

НГХ делилось на 22 большие жупании. Помимо самой Хорватии, лишившейся значительной части Горски-Котара, Хорватского Приморья и Далмации с островами, переданными Италии, а также Меджумурья и расположенного к северу от Осиека небольшого славонского района, полученных Венгрией[2], в НГХ включили всю Боснию и Герцеговину, а также весь Срем. При этом территория НГХ была разделена пополам на немецкую (северо-восточную) и итальянскую (юго-западную) сферы военного контроля, где могли размещаться войска Германии и Италии, соответственно. Окончательно границы НГХ были утверждены на встрече Гитлера с Павеличем 6 июня 1941 года[4].

В сентябре 1943 года Италия вышла из войны, а итальянские войска начали покидать территорию НГХ, в связи с чем Томислав II отрёкся от престола и монархия была упразднена, а полномочия главы государства перешли Павеличу.

Территориальные изменения с участием Германии

После раздела Югославии Германия в апреле—мае 1941 года установила своё управление над подавляющей частью собственно Сербии с добавлением некоторых районов на севере Косова и Метохии, богатых месторождениями цинка и олова, и над югославским Банатом, составлявшим восточную половину Воеводины[4][5]. Оставшийся в составе Сербии Банат занимал площадь 9776 км², на которых проживали 640 000 человек. При этом немецкое меньшинство получило автономное управление[6].

Также Германия включила в свою административную систему северную (бо́льшую) часть Словении, в основном Верхнюю Крайну и Нижнюю Штирию с добавлением отдельных прилегающих районов, в частности — на западе Прекмурья[4]. В общей сложности части Словении, отошедшие к Германии, занимали площадь 9620 км², на них проживало 775 000 человек. Управляли ими специальные комиссары гражданской администрации. Спустя некоторое время германские власти отвергли предложение ряда словенских партий создать профашистское государство Словения[7].

Территориальные изменения с участием Италии

В результате раздела Югославии Италия получила значительные территории. Запад Словении был превращён в провинцию Любляна с административным центром в Любляне, что законодательно было оформлено 3 мая 1941 года[8]. Её статус отличался от других провинций Италии: она рассматривалась как corpus separatum, имея своё самоуправление. По мнению Л. Я. Гибианского, словенцы, проживавшие там, имели куда большие права и свободы, нежели словенцы на отошедших к Германии землях, участвуя в жизни провинции и влияя на правительство. Итальянская администрация всячески заботилась о таких культурных и образовательных учреждениях, как Люблянский университет и Словенская академия наук и искусств. Итальянские власти, как и немецкие, отвергли идею ряда словенских политиков создать независимое словенское государство[7].

Значительная часть югославского побережья вошла в состав созданного на основе итальянской провинции Зара губернаторства Далмация, куда вошли земли Далмации, побережья Адриатики и Которского залива. Губернаторство делилось на края Задар, Сплит и Котор. В 1941 году в состав губернаторства вошли острова Паг, Брач и Хвар, которые Независимое Государство Хорватия вынуждено было уступить Италии. Риека и часть её окрестностей, куда вошли острова Крк, Раб и многие другие, также вошли в состав провинции Венеция-Джулия. Всего на побережье Адриатики Италия оккупировала территории общей площадью 5381 км² с населением в 380 тысяч человек[6].

Италия оккупировала и Черногорию, территория которой перешла под итальянское оккупационное управление. В состав протектората входила вся территория нынешней Черногории и запад Санджака. Протекторатом руководил итальянский губернатор, а марионеточным правителем был премьер-министр Черногории. Первым руководителем этого марионеточного государства был Секула Дрлевич, ранее арестовывавшийся властями Югославии за сепаратизм. Оккупационная администрация в Черногории была создана 22 мая 1941 года[7].

Также Италия заняла бо́льшую часть Косова и Метохии и западные районы Вардарской Македонии, которые 12 августа 1941 года присоединила к оккупированной Албании. К ней отошли и некоторые районы на востоке Черногории[4][5]. Общая площадь оккупированных районов Черногории, Косова и Метохии и Вардарской Македонии составляла 28 000 км², население — 1 230 000 человек[7].

Территориальные приобретения Венгрии

К Венгрии отошли северо-западная часть Воеводины (Бачка и Баранья), прилегающий к ней район Славонии к северу от Осиека, а также подавляющая часть Прекмурья. Также было установлено венгерское оккупационное управление в Меджумурье[4]. Венгрия осуществляла военное управление в этих регионах до 16 августа 1941 года. Затем была учреждена гражданская администрация. 21 ноября 1941 года Венгрия аннексировала срез (район) Чаковец в Меджумурье[8]. 16 декабря того же года венгерский парламент принял закон о присоединении этих земель к венгерским жупаниям, в которые они входили в годы существования Австро-Венгрии. Общая площадь оккупированных территорий составляла 11 691 км², а население — 1 145 000 человек[6].

Территориальные приобретения Болгарии

В результате раздела Югославии Болгария получила большую часть Вардарской Македонии, а также некоторые районы на юго-востоке собственно Сербии и в Косове и Метохии. Эти территории фактически были аннексированы, хотя по требованию Берлина формально числились переданными под болгарское управление. Предполагалось, что их статус будет окончательно определён только после победы в войне, которую, как планировал Гитлер, должны были одержать Третий рейх и его союзники. Из оккупированных македонских земель появились Скопьевская и Битолская покраины, а часть сербских земель были присоединены к Софийской и Врацской покраинам[4]. Общая площадь оккупированных земель составила 28 250 км², население — 1 260 000 человек. При установлении власти в Македонии болгарскому правительству оказывал помощь временный Центральный комитет действия, образованный группой македонских эмигрантов, прибывших в Скопье с немецкими войсками[9].

Расширение оккупационной зоны Болгария продолжила и в 1942—1943 годах. 15 января 1942 года по договоренности с Германией болгарские войска заняли территорию Сербии восточнее Вучитрна, а 7 января 1943 года — районы южнее Валева[5].

Напишите отзыв о статье "Раздел территории Югославии странами оси"

Примечания

Литература

  • Аврамов, Смиља. Геноцид у Југославији у светлости мећународног права. — Београд: Политика, 1992. — 528 с. — ISBN 86-7067-066-0.
  • Балканский узел, или Россия и «югославский фактор» в контексте политики великих держав на Балканах в ХХ веке. — Москва: Звонница-МГ, 2005. — 432 с. — ISBN 5-88524-122-8.
  • История Югославии. — Москва: Издательство Академии Наук СССР, 1963. — Т. 1. — 736 с.
  • Стругар В. Югославия в огне войны 1941—1945. — Москва: Наука, 1985. — 343 с.
  • Тесемников В.А. Народы Югославии в годы национально-освободительной борьбы и социальной революции. 1941—1945 гг. // История южных и западных славян / Матвеев Г.Ф., Ненашева З.С.. — Москва: Издательство Московского университета, 2008. — Т. 2. — 368 с. — ISBN 978-5-211-05390-8.
  • Югославия в XX веке: очерки политической истории / К. В. Никифоров (отв. ред.), А. И. Филимонова, А. Л. Шемякин и др. — М.: Индрик, 2011. — 888 с. — ISBN 9785916741216.

Ссылки

  • [www.arhivyu.gov.rs/Data/Images/06_karta_b.jpg Карта раздела Югославии на сайте гос. архива] (серб.). Проверено 2 июля 2015.


Отрывок, характеризующий Раздел территории Югославии странами оси

Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.