Разорение Киева (1482)
| Разорение Киева Менгли I Гиреем | |||
| Основной конфликт: Литовско-татарские войны | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Киев и другие города Киевщины | ||
| Итог |
Победа крымских татар | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Разорение Киева 1482 года — разорение Киева и Киево-Печерского монастыря татарским войском крымского хана Менгли I Гирея.
Осенью 1482 года крымский хан, состоявший в союзнических отношениях с Иваном III, который поддерживал его в борьбе против Большой Орды, совершил разорительный набег на южные земли Великого княжества Литовского — главного соперника Ивана в деле собирания русских земель. Двумя годами ранее, Менгли I Гирей уже совершал крупный набег на Подолье. Набег 1482 года, как писали московские летописи, был совершен «по слову» Ивана III[1]; с просьбой о нападении на Подолье и Киев в Крым было отправлено московское посольство во главе с Михаилом Кутузовым[1]; в 1483 году посол Ивана III князь Иван Лыко-Оболенский выражал крымскому хану благодарность за выполнение союзнических обязательств[1].
Поскольку в Киеве о приближении крымцев стало известно всего за четыре дня, городской замок, в который стекалось множество людей из сопредельных сёл и монахов из Киево-Печерского монастыря (также была перевезена монастырская сокровищница), не успел подготовиться к основательной обороне. По сообщению Никоновской летописи, ханские воины сожгли замок и город, подвергнув его тщательному разграблению. Огромное количество людей было уведено в Крым в качестве ясыря, в том числе воевода Иван Ходкевич (в русских летописях — Ивашка Хоткович) с семьёй (его жена, дочь Аграфена и сын Александр впоследствии были отпущены за выкуп, сам же он с дочерью Якумилой умер в татарском плену), а также печерский игумен. По словам Псковской летописи, в результате похода пали ещё 11 городов, вся округа была разорена. Великое княжество Литовское было серьёзно ослаблено.
См. также
Напишите отзыв о статье "Разорение Киева (1482)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [chtyvo.org.ua/authors/Pelenskyi_Yaroslav/The_Sack_of_Kiev_of_1482_in_Contemporary_Muscovite_Chronicle_Writing_anhl.pdf Jaroslaw Pelenski. The Sack of Kiev of 1482 in Contemporary Muscovite Chronicle Writing] // Harvard Ukrainian Studies. — Vol. 3/4, Part 2. Eucharisterion: Essays presented to Omeljan Pritsak on his Sixtieth Birthday by his Colleagues and Students (1979—1980). — Published by Harvard Ukrainian Research Institute. — P. 639.
Литература
- Александр Андреев. [acrimea.narod.ru/ История Крыма]. Москва, издательство Монолит-Евролинц-Традиция, 2002.
- [chtyvo.org.ua/authors/Pelenskyi_Yaroslav/The_Sack_of_Kiev_of_1482_in_Contemporary_Muscovite_Chronicle_Writing_anhl.pdf Jaroslaw Pelenski. The Sack of Kiev of 1482 in Contemporary Muscovite Chronicle Writing] // Harvard Ukrainian Studies. — Vol. 3/4, Part 2. Eucharisterion: Essays presented to Omeljan Pritsak on his Sixtieth Birthday by his Colleagues and Students (1979—1980). — Published by Harvard Ukrainian Research Institute. — PP. 638—649
Отрывок, характеризующий Разорение Киева (1482)
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.
Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
