Разумные животные

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Эта статья — о вымышленных говорящих животных. О реальных см. говорящие животные; о возможной разумности реальных животных см. интеллект животных.

Разумные (говорящие) животные — волшебные животные, встречающиеся в мифах, легендах, сказках, фэнтези и научной фантастике. Они могут выглядеть как обычные животные или антропоморфно. Действие историй о них происходит как среди людей, так и в собственном мире.

Мифы, легенды и народные сказки

См. также: животные в мифологии, зоолатрия и сказки о животных

Говорящие животные часто встречаются в мифах и легендах. В них они в основном выступают в качестве лиминальных существ, обозначающих некоторую границу, которую должен преодолеть герой.

В виде животных часто изображались боги и духи в традиционных религиях, например, бог-паук Ананси у акан или обезьяноподобный Хануман в индуизме. В представлениях славян животные сближались с демоническими персонажами и могли служить их воплощением.

Говорящие животные являются частыми героями волшебных сказок и сказок о животных в культурах всех народов мира, от историй об обезьянах в шумерийском эпосе до сказки «Кот в сапогах».

Басни и сатира

Начиная с Эзопа и «Панчатантры», говорящие животные являются главными героями басен, в которых они используются для передачи людских качеств. В баснях обычно не обращается внимание на реальные характеристики животных, вместо этого используются такие стереотипы как хитрый кот, коварный змей, лис-трикстер, глупый учёный осёл и т. п. Животный эпос был распространён в западной средневековой литературе, например, в «Романе о Лисе» XII—XIV веков, где алчный волк изображал рыцаря, лев — короля, а хитрый лис Ренар — горожанина. В китайском романе «Путешествие на Запад» У Чэнъэня (1590-е) главное действующее лицо — царь обезьян Сунь Укун. Закрепил такой подход Жан де Лафонтен в своих баснях. В русской литературе самый известный автор басен — Иван Крылов. Среди более поздних произведений, где разумные животные используются в качестве сатиры и аллегории на людей, можно назвать повесть-антиутопию «Скотный двор» Джорджа Оруэлла (1945), в которой животные на ферме восстают против хозяина, но образованное ими общество из свободного вскоре превращается в тоталитарное. При помощи разговаривающих животных метафорически изображается человеческое общество, что помогает людям взглянуть на себя со стороны.

Литературные сказки и фэнтези

Истории о мыслящих животных (англ. animal fantasy) — довольно популярный жанр литературных сказок и фэнтези, в основном для детей. В некоторых из них мыслящие животные показаны биологически достоверно и не осуществляют никаких действий, не возможных для них в действительности, что сближает такие истории с реалистическими произведениями о животных. Мир, в котором они живут реален, в связи с чем такие истории часто заканчиваются трагически. В книге «Fabulous Histories» Сары Триммер (1786) рассказывается о сосуществовании семьи людей и семьи малиновок. Ряд книг написаны в форме автобиографий животных: романы «Признания потерянной собаки» Фрэнсис Пауэр Кобб (1867); «Нептун» Е. Барроус (1869); произведения о нелёгкой жизни коней «Чёрный Красавец» Анны Сьюэлл (1877) и «Холстомер» Льва Толстого (1886); рассказ «Исследования одной собаки» Франца Кафки (1922); роман «Боевой конь» Майкла Морпурго (1982). В романе «Выдра по имени Тарка» Генри Уильямсона (1927) рассказывается о судьбе одной выдры. Большое влияние на направление оказал эпический роман «Обитатели холмов» Ричарда Адамса (1972), который повествует о диких кроликах, ищущих новое место обитания; несмотря на то, что внешняя сторона их жизни мало отличается от животной, они имеют развитую культуру. В повести «Верный Руслан» Георгия Владимова (1975) рассказывается о собаке, охраняющей лагерь заключённых. В книге «Лунный зверь» Гарри Килуэрта (1989) повествуется о приключениях лисиц. В романе «Тимбукту» Пола Остера (1999) показан пёс, переживающий смертельную болезнь хозяина.

В других историях животные способны выполнять действия не возможные для животных в реальности. Они говорят между собой, а в части произведений и с человеком, либо обычной речью, либо посредством телепатии. В ряде историй говорящие животные выглядят как обычные. В таких произведениях они обычно живут в мире людей, часто не показывая им свою способность к речи. В «Книге джунглей» Редьярда Киплинга (1893—1895) животные воспитали в лесу мальчика Маугли. В юмористическом цикле о поросёнке Фредди (1927—1958) Уолтера Брукса появляются говорящие животные, которых люди сначала воспринимают с удивлением, но затем привыкают к ним, а животные начинаю заниматься человеческими профессиями. В романе «Бен и я» Роберта Лоусона (1939) разумная мышь играет решающую роль в судьбе Бенджамина Франклина. В его же книге «Кроличий Холм» (1944) рассказывается о кроличьей семье, сильно напоминающей человеческую. В книге «Паутина Шарлотты» Элвина Брукса Уайта (1952) повествуется о дружбе свиньи с паучихой. В романе «Сверчок на Таймс-сквер» Джорджа Селдена (1960) рассказывается о дружбе сверчка, котёнка и мыши. В романе «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха (1970) речь идёт о чайке, для которой полёт стал искусством. В книге «Миссис Фрисби и крысы НИПЗ» Роберта О’Брайена (1971) крысы и мыши строят совместную колонию, спасаясь от людей. В романе «Доктор Рэт» Уильяма Котцвинкла (1976) все животные обретают разум и восстают против людей. Несколько книг про жизнь животных на ферме написал Дик Кинг-Смит, среди них стоит отметить повесть «Бэйб» (1983) о пастушьем поросёнке. В книге «Thomas Gray, Philosopher Cat» Филипа Дэвиса (1988) кошка любит пофилософствовать. В цикле «Дептфордские мыши» Робина Джарвиса (1989—2007) мыши борются со зловещим котом-богом. В романе «Поппи» Ави (1995) мышиная принцесса сражается с чудовищной рогатой совой. В героической серии «Серебряное крыло» Кеннета Опеля (1997—2007) речь идёт о летучем мышонке, взрослеющем во время миграции своей стаи, преодолевая множество препятствий. В книге «Носитель огня» Дэвида Клемента-Дэвиса (2000) действие происходит в древней Шотландии, где власть над всеми лесами хочет установить владеющий магией Король-Олень, но ему мешает молодой олень. В цикле «Коты-воители» Эрина Хантера (с 2003) за власть сражаются кланы диких котов.

Есть книги, в которых с животными способны разговаривать только определённые люди с волшебными способностями. Цикл книг «Доктор Дулиттл» (1920—1952) Хью Лофтинга рассказывает про доброго врача, который лечит заболевших животных. В произведениях о Мэри Поппинс (1934—1989) Памелы Трэверс с животными способна общаться няня-волшебница.

Ряд произведений рассказывает об освобождении мыслящих животных из неволи. В романе «Килрой и чайка» Натаниэля Бенчли (1977) косатка сбегает из океанариума, в «Тёплом местечке» Нэнси Фармер (1995) — жираф из зоопарка обратно в саванну, в «Я, Фредди» Дитлофа Райхе (1998) — хомяк из лаборатории. В книге «Кошкокрылые» Урсулы Ле Гуин (1988—1999) летающие кошки покидают стесняющий их город в поисках нового дома.

Напротив, для героического фэнтези характерны разумные животные-компаньоны, везде сопровождающие героя, и, нередко, отдающие за него свою жизнь. К таким книгам относятся, например, «The Woman Who Loved Reindeer» Мередит Энн Пирс (1985) о любви женщины к оленю, серия «Pigs Don’t Fly» Мэри Браун (с 1986), в которой главная героиня и её друзья-животные все имеют какую-то инвалидность, «Королевский убийца» Робин Хобб (1996) о дружбе человека с волком.

Особенно много произведений о кошках и собаках. Это, например, детские повести: «Роверандом» Джона Р. Р. Толкина (1937), в которой волшебный пёс сражается с гигантскими пауками и драконами; «Быть волком» Брэда Стрикленда, где щенок противостоит собакам-хулиганам; «Домашний любимец Гарри» Джорджа Селдена (1986), где кот и мышь воспитывают щенка-сироту; «Мыши Мартина» Дика Кинга-Смита (1991), в которых котёнок заботится о мышах. Есть и произведения для всех возрастов. В повести «В собачьем теле» Дианы Уинн Джонс (1975) пёс из космоса ищет на Земле ужасное оружие, которое может разрушить даже звёзды. В книге «Хвосттрубой» Тэда Уильямса (1985) кот ищет свою потерянную подругу. В серии «Кот-сыщик» Ширли Руссо Мёрфи (с 1996) рассказывается о котах, раскрывающих преступления. В рассказе «Золотой полдень» Анджея Сапковского (1997) Чеширский Кот спасает умирающую Алису. В эпическом цикле «Кот Таг» (1997—2002) Гэбриела Кинга (псевдоним Джей Джонсон и М. Джона Гаррисона) кошки ищут места, где можно получить магические способности. В серии «Коты-волшебники» Дианы Дуэйн (1997—2011) эти животные противостоят демонам, которые хотят уничтожить мир.

В произведениях об антропоморфных животных (англ. anthropomorphic fantasy) персонажи, помимо способности мыслить и говорить, также одеваются и ведут себя как люди, живут в домах, используют бытовые предметы, имеют свои государства, воюют и т. п. В таких историях действие обычно происходит в вымышленном мире, в котором животные уже воспринимаются не как животные, а как человекоподобные существа. Среди ранних произведений такого типа «Алиса в Стране чудес» Льюиса Кэролла (1865), значительная часть героев которой являются антропоморфными животными. Большое влияние на развитие направления оказал роман «Ветер в ивах» Кеннета Грэма (1908) о жизни зверей — сельских жителей. В сказке «Стюарт Литтл» Элвина Уайта (1945) мальчик-мышонок чудесным образом родился в обыкновенной человеческой семье. В романе «Остров Абеля» Уильяма Стейга (1976) рассказывается о мышиной робинзонаде. В цикле «Данктонский лес» (1980—1993) Уильяма Хорвуда кроты борются со злым тираном. Его же цикл «Ивовые истории» (1990-е) — является продолжением «Ветра в ивах». В цикле «Рэдволл» Брайана Джейкса (1986—2011) действие происходит в зверином средневековье в одноимённом аббатстве в Стране Цветущих Мхов, жители которого защищают его от всяческих бед. В тетралогии Майкла Хойе (2002—2007) рассказывается про любящего уют, но вечно попадающего в приключения мышонка. В юмористическом фэнтези «Чародей с гитарой» Алана Дина Фостера (1983—1994) студент-музыкант попадает в страну говорящих животных, в которой музыка обладает магической силой.

В некоторых историях граница между миром реальным и волшебным миром животных размыта, а внешний вид и/или поведение персонажей описывается промежуточно между антроморфным и зооморфным. Характерна, например, неопределённость с ношением животными одежды. Среди них «Сказки дядюшки Римуса» Джоэля Харриса (1880—1948); сказки о кролике Питере Беатрис Поттер (1902—1914); «Три королевские обезьяны» Уолтера Де Ла Мара (1910 год); «Unter Tieren» Манфреда Кибера (1912—1926); «Приключения лисички-плутовки» Рудольфа Тесноглидека (1920); «Where the Blue Begins» Кристофера Морли (1922); «Винни-Пух» Алана Милна (1925—1928, в данном случае персонажи совмещают в себе признаки животных и игрушек); сказки (1929—1975) Элисон Аттли; «The Kingdom That Was» Джона Ламбона (1931); образовательный цикл «Меч в камне» Теренса Уайта (1938); «Скотный двор» Джорджа Оруэлла (1945); «The Tree that Sat Down» Беверли Николс (1945); цикл «Хроники Нарнии» К. С. Льюиса (1950—1956); «The Huntsman at the Gate» Олмета Дженкса (1952); «Tom Ass, or The Second Gift» Энн Лоренс (1972); «The Master Cat» Дэвида Гарнетта (1974); «Камбала» (1977) и «Крысиха» (1986) Гюнтера Грасса; «Книга скорбящей коровы» Уолтера Уангерина (1978); «The Coachman Rat» Дэвида Уилсона (1985); дилогия «Kyala» М. Коулмана Истона (1985—1987); «The Heavenly Horse from the Outermost West» Мэри Стэнтон (1988); «Plainsong» Деборы Грабьен (1990); «Beastly Tales» Викрама Сета (1991); «With» Дональда Харингтона (2004).

Один из распространённых приёмов в книгах о животных — странные пары персонажей, например, герои романа «Ветер в ивах» Кеннета Грэма (1908), таракан и кот в цикле «Archy and Mehitabel» Дона Маркиза (с 1927), кошка и птица в романе «Dudley & Gilderoy» Алджернона Блэквуда (1929), свинья и паучиха в романе «Паутина Шарлотты» Элвина Брукса Уайта (1952).

Истории о говорящих животных имеют много общего с произведениями о вымышленных разумных зооморфных существах, таких как муми-тролли Туве Янссон (1945—1970) или уомблы Элизабет Бересфорд (1968—1976).

Существует необозримое количество говорящих животных в мультфильмах, которые также делятся на антропоморфных и зооморфных. Это, например, персонажи Уолта Диснея — оленёнок Бэмби, Микки Маус, Дональд Дак и другие; Багз Банни и другие персонажи Looney Tunes; Осёл из «Шрека»; даже мышь-супергерой Майти Маус. Среди русскоязычных персонажей — Заяц и Волк из «Ну, погоди!», кот Матроскин и пёс Шарик из Простоквашино.

Научная фантастика

В четвёртой части «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта описана страна, населённая гуигнгнмами — лошадьми, наделёнными разумом и даром речи, также в этой стране водятся йеху — люди, являющиеся животными; эволюция там пошла не по человеческому, а по лошадиному пути. В научной фантастике разумные животные часто появляются как результат генетических экспериментов, например в «Планете обезьян» Пьера Буля (1963) улучшенные приматы стали доминировать над людьми, в книге «Разумное животное» Робера Мерля (1967) из дельфина сделали мощное оружие, в «Саге о Возвышении» Дэвида Брина (1980—1998) дельфины и обезьяны уравнялись в правах с людьми. В романе «Псы Вавилона» Кэролин Паркхерст (2003) собак пытаются научить говорить через хирургические операции и обучение.

См. также

• Полиморфные существа
• Разумные растения

Литература

• Балистрери К. [detskie-chtenia.ru/index.php/journal/article/view/69 Об анималистической литературе] // Детские чтения. — 2013. — Т. 3. — №. 1. — С. 278—285.
• Невский Б. [old.mirf.ru/Articles/art1872.htm Жанры. Разумные животные в фэнтези] // Мир фантастики. — № 44; апрель 2007.
• Blount M. Animal Land : the Creatures of Children’s Fiction. — William Morrow & Company, 1975. — 336 p.
• Cosslett T. [books.google.ru/books?id=9km18VvPA6YC&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Talking animals in British children’s fiction, 1786—1914]. — Ashgate Publishing, Ltd., 2006. — 205 p. ISBN 0-7546-3656-9, ISBN 978-0-7546-3656-4
• Elick C. [books.google.ru/books?id=CELYBgAAQBAJ&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Talking Animals in Children’s Fiction: A Critical Study]. — McFarland, 2015. — 258 p. ISBN 0-7864-7878-0, ISBN 978-0-7864-7878-1
• [sf-encyclopedia.uk/fe.php?nm=animal_fantasy Animal Fantasy], [sf-encyclopedia.uk/fe.php?nm=beast_fable Beast Fable], [sf-encyclopedia.uk/fe.php?nm=talking_animals Talking Animals] // The Encyclopedia of Fantasy / Ed. by J. Clute and J. Grant. — 1st UK edition. — London: Orbit Books, 1997. — ISBN 978-1-85723-368-1.
• Morgenstern J. [muse.jhu.edu/login?auth=0&type=summary&url=/journals/lion_and_the_unicorn/v024/24.1morgenstern.html Children and other talking animals] // The Lion and the Unicorn. — 2000. — Т. 24. — №. 1. — P. 110—127.
• [books.google.ru/books?id=hzy1tWw-AQ0C&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Speaking for animals: Animal Autobiographical Writing] / Ed. by Margo DeMello. New York: Routledge, 2012. — 274 p. ISBN 0-415-80899-5, ISBN 978-0-415-80899-6
• Stableford B. [books.google.ru/books?id=7JKw5FYA4GgC&lpg=ru&pg=PA13#v=onepage&q&f=false Animal Fantasy] // The A to Z of Fantasy Literature. — Scarecrow Press, 2009. — P. 13-14. — 568 p. — (The A to Z Guide Series). — ISBN 0810863456, ISBN 9780810863453.
• Talking Animals Or Humans in Fur?: A Study of Anthropomorphic Animals in Illustrated Children’s Literature. — Victoria University of Wellington, 1998. — 86 p.
• Teupe L. [books.google.ru/books?id=nJqTAgAAQBAJ&hl=ru&source=gbs_navlinks_s The Function of Animals in Fairy Tales and Fables]. — GRIN Verlag, 2014. — 12 p. ISBN 3-656-57197-X, ISBN 978-3-656-57197-1
• The Uses of Talking Animals in Literature. — Independent studies. — 1978.
• Ziolkowski J. M. Talking animals: medieval Latin beast poetry, 750—1150. — Univ of Pennsylvania Pr, 1993.
• Yampell C. Talking Animals // The Greenwood Encyclopedia of Science Fiction and Fantasy: Themes, Works, and Wonders / Edited by Gary Westfahl. Advisory Board Richard Bleiler, John Clute, Fiona Kelleghan, David Langford, Andy Sawyer, and Darrell Schweitzer. — Westport, Connecticut: Greenwood Press, 2005. — 1395 p.

Отрывок, характеризующий Разумные животные

– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.