Разумный, Александр Ефимович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Разумный
Гражданство:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Профессия:

кинорежиссёр

Награды:

Александр Ефимович Разумный (1891—1972) — советский кинорежиссёр, заслуженный деятель искусств РСФСР. Член КПСС с 1919 года[1].





Биография

Александр Разумный родился 1 мая 1891 года в Елисаветграде, в бедной еврейской семье.[2] В 1914 году окончил Одесское художественное училище по классу живописи. Одновременно пробует свои силы в качестве актёра драматических театров. С 1915 года он начинает работать в кино, сначала как фотограф в киноателье. За очень короткий срок овладевает основными кинематографическими профессиями: оператора, художника и наконец режиссёра. Впоследствии, когда режиссёрская деятельность становится для него главной, он зачастую выступает также в качестве оператора и художника своих фильмов.

Из числа его ранних работ заслуживает внимания фильм «Жизнь и смерть лейтенанта Шмидта» (1917), поставленный режиссёром после Февральской революции при содействии Севастопольского Совета рабочих и солдатских депутатов.

С началом советского кинопроизводства режиссёр активно включается в работу над агитфильмами. К первой годовщине Великого Октября он ставит один из самых ранних агитфильмов — «Восстание» (1918), включавший в себя наряду с игровыми эпизодами ценные документальные кадры.

Разумный первым из киномастеров обращается к роману А. М. Горького «Мать». Фильм, поставленный им в 1919 году, воспроизводит основные сцены и эпизоды романа. Большой интерес представляет участие в картине актёра Н. Берсенева (роль Павла Власова) — будущего выдающегося деятеля советского театрального искусства. Хотя фильм «Мать» представляет собой лишь тщательные иллюстрации к роману, однако сам факт обращения к этому классическому произведению пролетарской литературы красноречиво свидетельствовал о характере творчества молодого режиссёра.

С 1918 по 1922 год Разумный работает также в различных театральных агитколлективах. В 1922 году создает Первый московский коллектив артистов экрана и ставит фильм «Семья Грибушиных». С этого времени и до конца немого кино им поставлено более десяти фильмов на самые разнообразные темы. Картины «Лишние люди», «Пиковая дама», «Принц или клоун» созданы режиссёром в Германии во время творческой командировки (1926).

Наряду с картиной «Мать» в истории советского кино хорошо известен фильм «Комбриг Иванов» (1923) — один из первых опытов создания кинокомедии на материале новой действительности. Фильм «Банда батьки Кныша» (1926), поставленный режиссёром в приключенческом жанре, пользовался широким успехом у публики. По режиссёрской манере этот фильм, рассказывающий о борьбе чекистов с бандами белых, близок к знаменитым «Красным дьяволятам».

В творчестве Разумного известный интерес представляют фильмы «Семья Грибушиных» (1923) и «Тяжёлые годы» (1925). Они объединены стремлением режиссёра использовать в рассказе о революционных событиях жанр семейной хроники. В этих картины судьбы семей (в первом случае фабриканта, во втором — рабочего) развертываются на фоне исторических событий, охватывающих большой отрезок времени. Далее он переходит к созданию фильмов на историко-этнографические темы: «Долина слёз» — на основе ойротской легенды (1924), «Бегствующий остров» — о жизни раскольников в тайге Сибири (1929), «Кара-Бугаз» — по повести К.Паустовского (1935), не выпущенный в своё время в прокат.

В годы звукового кино наиболее значительные работы А. Разумного связаны с детской и юношеской тематикой. Его фильм «Личное дело» стал одним из удачных кинопроизведений, посвященных жизни советской школы. Широкую известность и популярность приобрела картина «Тимур и его команда» (1940), поставленная по сценарию Аркадия Гайдара. Этот фильм, как и одноименная повесть А. Гайдара положил начало тимуровскому движению среди пионеров.

Продолжая свой рассказ о пионерских буднях, режиссёр ставит картину «Бой под Соколом» (1942). Герои фильма, тимуровцы, действуют уже в обстановке Великой Отечественной войны.

В послевоенный период, когда биографическая тема заняла большое место в советском кино, режиссёр создает фильм «Миклухо-Маклай» (1947) — о выдающемся русском учёном, гуманисте и путешественнике, страстном борце против расовой нетерпимости. В 1955 году он ставит фильм «Случай с ефрейтором Кочетковым» — о бдительности и борьбе со шпионами. В качестве режиссёра-постановщика принимает участие в создании первого литовского художественного фильма «Игнотас вернулся домой» (1956) по роману А. Гудайтиса-Гузявичуса «Правда кузнеца Игнотаса». В работе над картиной режиссёр обратился к памятным революционным событиям.

Являясь одним из пионеров советского кино, А. Е. Разумный не прекращал активной творческой и общественной деятельности в советском киноискусстве до своей кончины в 1972 году. Им был создан цикл более чем из 200 портретов деятелей русского кинематографа с их автографами, переданный его наследниками в Музей кино.

Кинорежиссёр Александр Разумный похоронен в колумбарии Новодевичьего кладбища у входа на новую территорию.

Сын — Владимир Разумный, философ, эстетик, критик, публицист.

Признание и награды

  • Награждён орденом «Знак Почёта» (1940, за фильм «Личное дело»).
  • Заслуженный деятель искусств РСФСР (1957)

Фильмография

Режиссёр

Сценарист

Оператор

Художник-постановщик

Актёр

Напишите отзыв о статье "Разумный, Александр Ефимович"

Примечания

  1. [istoriya-kino.ru/kinematograf/item/f00/s02/e0002446/index.shtml РАЗУМНЫЙ Александр Ефимович] Кино: Энциклопедический словарь/Гл. ред. С. И. Юткевич; Редкол.: Ю. С. Афанасьев, В. Е. Баскаков, И. В. Вайсфельд и др.- М.: Сов. энциклопедия, 1987.- 640 с., 96 л. ил.
  2. [www.razumny.ru/razumny Александр Разумный — мой отец]

Ссылки

  • В. А. Разумный [razumny.ru/razumny.htm Воспоминания сына об отце. Фильмы режиссёра Александра Разумного]
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:111245 Разумный, Александр Ефимович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
  • Отрывок, характеризующий Разумный, Александр Ефимович

    – Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
    – Ваше превосходительство…
    – Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
    – Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
    – Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
    – Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
    – Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
    И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
    – Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
    Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
    – Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
    – Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
    – Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
    – Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
    Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
    – Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


    – Едет! – закричал в это время махальный.
    Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
    – Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
    По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
    Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
    По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
    Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
    Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
    – А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
    Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
    – Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
    И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
    – Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
    – Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
    Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
    Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
    Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
    – Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
    – Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
    Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
    – Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
    – Это Долохов, – сказал князь Андрей.
    – A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
    Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
    – Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
    Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
    Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
    – Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
    – Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
    – Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
    – По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
    – А что, что характер? – спросил полковой командир.
    – Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
    – Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
    – Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
    – Ну да, ну да.
    Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
    – До первого дела – эполеты, – сказал он ему.