Разумовская, Екатерина Ивановна
| Екатерина Разумовская | |
 | |
| Имя при рождении: |
Екатерина Ивановна Нарышкина |
|---|---|
| Род деятельности: | |
| Дата рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Иван Львович Нарышкин |
| Мать: |
Дарья Кирилловна Нарышкина |
| Супруг: | |
| Дети: |
Наталья, Алексей, Елизавета, Пётр, Андрей, Дарья, Анна, Прасковья, Лев, Григорий, Иван |
| Награды и премии: |
|
Графиня Екатерина Ивановна Разумовская (урождённая Нарышкина; 11 (22) мая 1729 — 22 июля (2 августа) 1771, Санкт-Петербург) — статс-дама, кавалерственная дама, жена последнего гетмана Войска Запорожского, генерал-фельдмаршала Кирилла Григорьевича Разумовского.
Биография
Дочь флотского капитана Ивана Львовича Нарышкина (1700—1734) и Дарьи Кирилловны Нарышкиной (1709—1730). Отец приходился племянником царице Наталье Кирилловне, то есть Екатерина Ивановна приходилась троюродной сестрой императрице Елизавете Петровне.
Мать скончалась, когда Екатерине был лишь год, а спустя ещё четыре года скончался и её отец. Росла и воспитывалась в доме дяди, Александра Львовича, пока цесаревна Елизавета Петровна не взяла её себе во фрейлины.
После вступления на престол Елизавета была рада сосватать близкую родственницу, богатейшую невесту в России за графа Разумовского, брата своего фаворита. 29 июня 1746 состоялось обручение, а спустя три месяца, 27 октября, и свадьба, в присутствии императрицы, «знатнейших обоего пола особ», иностранных послов и с почти царскими почестями и торжествами. На следующий день Екатерина Ивановна была объявлена статс-дамой с пожалованием «пребогатого портрета». Приданое Екатерины Ивановны составляло почти половину огромного состояния Нарышкиных: до 44 000 крестьян, с огромными пензенскими вотчинами, подмосковными Петровским-Разумовским, Троицким-Лыковым, Поливановым и целый квартал в Москве — Романов двор, а также 50 сундуков и ларцов с драгоценностями, мехами, серебром, полотном, парчой, книгами, гравюрами, деньгами и т. д.
По восшествии на престол Екатерина II удостоила Разумовских своим посещением, 25 июля 1762 года, возложив на Екатерину Ивановну Екатерининскую ленту. Однако скоро последовало охлаждение в отношениях. Недовольная гетманством Разумовского Екатерина II стала недоверчиво относиться не только к нему, но и к его жене. Так, узнав, что Разумовская собирается из Глухова в Санкт-Петербург, императрица через курьеров узнавала «народный ли это слух, или от верных людей слышано», и придиралась к путешествию графини. Так, в письме А. В. Олсуфьеву она писала: «Сказывают, что лошадей по ста на станциях безденежно брала, и будто два гренадера и сержант, которые везде перед нею шествовали, чуть не до смерти в Яжелбицах ямщика избили и если то так, то велеть курьеру, чтобы советовал обиженным мне подать челобитную».
В своих «Записках» Екатерина II отмечала, что хотя граф Разумовский и не по своей охоте женился, но «казалось, они хорошо жили». Однако семейное согласие в последние годы жизни графини часто нарушалось из-за любовных похождений фельдмаршала и разногласий в вопросе воспитания многочисленных детей, которых Екатерина Ивановна баловала.
Всегда оставаясь «верною супругой, попечительной матерью, доброй родственницей и кроткой госпожой в доме» Екатерина Ивановна Разумовская скончалась в Санкт-Петербурге в 1771 году. Была похоронена в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, рядом с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским. По семейному преданию, у гроба её как родственницы покойной императрицы дежурили камергеры и придворные дамы.
Семья
27 октября 1746 года Екатерина Нарышкина вышла замуж за Кирилла Разумовского (1728—1803). У супругов было шесть сыновей и пять дочерей:
- Наталья Кирилловна (1747—1837), фрейлина, с 1772 года была замужем за Николаем Александровичем Загряжским (1743—1821).
- Алексей Кириллович (1748—1822), действительный камергер, тайный советник, сенатор, министр народного просвещения.
- Елизавета Кирилловна (1749—1813), фрейлина, в 1775 году против воли отца и императрицы Екатерины, ранее заточившей по просьбе её отца её суженого генерал-адъютанта Петра Фёдоровича Апраксина (1728—1811)- отца её ребёнка - на полгода в Петропавловскую крепость за роман с фрейлиной с условием никогда не общаться с Елизаветой и её семьёй и после освобождения, вышла замуж за своего избранника, после чего он более 2 лет был секретным узником в монастыре на Урале. После освобождения мужа жила с мужем до смерти Екатерины II в Казани, так как ему был запрещён въезд в столицы. Их сын - Александр, агент русского правительства в Австрии. В браке родились также две дочери - Аделаида и Мария.
- Пётр Кириллович (1751—1823), обер-камергер, в 1774 году против воли отца женился на фрейлине С. С. Черторыжской, урождённой Ушаковой (1746—1806).
- Андрей Кириллович (1752—1836), светлейший князь, дипломат.
- Дарья Кирилловна (1753—1762), скончалась девятилетним ребёнком, похоронена в семейной усыпальнице своей матери в Московском Верхне-Петровском монастыре.
- Анна Кирилловна (1754—1826), фрейлина, отличалась красивой наружностью, была замужем за князем В. С. Васильчиковым.
- Прасковья Кирилловна (1755—1808), фрейлина, против воли была выдана замуж за генерал-фельдмаршала И. В. Гудовича (1741—1820).
- Лев Кириллович (1757—1818), генерал-майор, был женат на Марии Григорьевне Голицыной, ур. Вяземской (1772—1865).
- Григорий Кириллович (1759—1837), геолог, ботаник, литератор, жил почти постоянно за границей.
- Иван Кириллович (1761—1802), генерал-майор, командир Малороссийского гренадерского полка.
- Kirill Razumovsky Tokke.jpg
Кирилл Григорьевич - Staruha Zagryazhskaya.jpg
Наталья Кирилловна - A.K. Razumovskiy by Guttenbrunn.JPG
Алексей Кириллович - Apraksina Razumovskay.jpg
Елизавета Кирилловна - Petr Razumovsky.jpg
Пётр Кириллович - Andrei Razumovski.jpg
Андрей Кириллович - Fedor Rokotov 03.jpg
Анна Кирилловна - L.K. Razumovskiy by Borovikovskiy.jpg
Лев Кириллович
Напишите отзыв о статье "Разумовская, Екатерина Ивановна"
Литература
- Русские портреты XVIII—XIX столетий. Изд. Вел. Кн. Николая Михайловича. — СПб., 1906. — Т. 2, Вып. 3, № 65.
- Русский биографический словарь: В 25 т. / Под наблюдением А. А. Половцова. — М., 1896—1918. — Т. 21. — С. 424—425.
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Разумовская, Екатерина Ивановна
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
