Разумовская, Софья Степановна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Софья Степановна Разумовская
Имя при рождении:

Ушакова

Дата рождения:

11 (22) сентября 1746(1746-09-22)

Дата смерти:

26 сентября (8 октября) 1803(1803-10-08) (57 лет)

Место смерти:

Петербург

Отец:

Степан Фёдорович Ушаков (1705- ?)

Мать:

Анна Семёновна Ушакова

Супруг:

1 брак Михаил Петрович Черторыжский (1736-1771)
2 брак Пётр Кириллович Разумовский (1751-1823)

Дети:

Семён

Графиня Софья Степановна Разумовская, урождённая Ушакова (11 сентября 1746 — 26 сентября 1803) — фрейлина, метресса императора Павла I, от которого имела сына Семёна, жена графа П. К. Разумовского.





Биография

Происхождение

София Степановна была дочерью писателя Степана Фёдоровича Ушакова, новгородского, а потом петербургского губернатора и сенатора, и его жены Анны Семёновны (девичья фамилия неизвестна). Анна Семёновна в свете имела скандальную репутацию. Она была в первом браке за Иваном Петровичем Бутурлиным, а когда в неё влюбился Ушаков, ушла от своего мужа и вышла за любовника, «публично содеяв любодейственный и противный церкви брак»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3663 дня].

Метресса

В первом браке Софья Степановна была замужем за генерал-майором Михаилом Петровичем Черторыжским, флигель-адъютантом Петра III (не княжеского рода), рано овдовела, и от больного, чахоточного мужа детей она не имела.

При дворе Софья была известна своим щегольством, любовью к свету и ко всяким развлечениям и имела репутацию «маленькой метрессы»[1].

Перед женитьбой Великого Князя Павла Петровича, когда у Екатерины II появились сомнения, «упрочит ли брак Цесаревича, вследствие слабости его здоровья, порядок престолонаследия в государстве, на Софию Степановну возложено было поручение испытать силу своих прелестей над сердцем Великого Князя»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3663 дня]. В 1772 году у неё родился сын Семён, которого императрица взяла к себе на воспитание.

Второй брак

Вскоре после рождения сына Софья вышла вторым браком за графа Петра Кирилловича Разумовского, обер-камергера, второго сына гетмана. Французский дипломат Мари де Корберон в мае 1776 года записал в дневнике[2]:

Мне сообщили, что граф Петр Разумовский собирается жениться на молодой вдове, которая была или продолжает быть любовницей великого князя, встречавшегося с нею у Панина. Отец его, фельдмаршал, очень противится этой женитьбе, а великий князь сделал уже свадебный подарок в 3000 рублей.
Софья Степановна была на пять лет старше мужа, и граф Кирилл Григорьевич Разумовский был очень недоволен этою свадьбой, сильно недолюбливал свою невестку, которую называл «картуазною бабою», и упрекал её за расточительность. В этом, однако, она вполне подходила мужу, a своею нерешительностью и переменчивым характером была очень на него похожа; поэтому, вероятно, супруги нежно любили друг друга и жили очень дружно.

Брак их был бездетен; очень слабое здоровье и неизлечимая, по мнению старика-гетмана, болезнь графини (солитер) требовали постоянного лечения, и графиня жила с мужем почти беспрерывно за границей: в Италии, Швейцарии, Голландии, а также в Париже и на юге Франции, в Монпелье, модном в то время курорте. Эта, по выражению гетмана, «цыганская жизнь» вызывала огромные траты и постоянные просьбы к отцу и свекру о пособии.

По назначении графа Петра Кирилловича, при восшествии Павла I на престол, присутствующим в Сенат, Разумовские вернулись в Петербург и поселились на углу Набережной и Гагаринской улицы [3], в своем доме, который украсили множеством ценных вещей, купленных во Франции во время революции[4]. Здесь и скончалась графиня София Степановна, вскоре по приезде в Россию, 26 сентября 1803 года.

Из оставленного ею завещания (от 28 ноября 1802 года) видно, что она была хотя и недалекая женщина, но простодушная, добрая и религиозная и перед смертью постаралась привести свои дела в порядок, составив опись своим личным долгам, и назначив денежные выплаты своим людям, которых просила мужа отпустить на волю. Курьёзно при этом само распределение ею между близкими остающихся после неё вещей, «мои небольшие сокровища», как она выражается, в числе которых простодушно ею переименовываются образа и «Мадонна» Карло Дольчи.

Похоронена графиня С. С. Разумовская в Александро-Невской лавре, на Лазаревском кладбище[5], где ей воздвигнут оплакивавшим её мужем большой саркофаг из белого мрамора с головами медуз и плачущей женской фигурой; на памятнике высечена эпитафия:

Во мраке веры ты Спасителя любила,
Любила ближнего, порочных не судила,
Любила ты меня, любила всех людей,
Любовь к Спасителю был свет твоих путей.

Напишите отзыв о статье "Разумовская, Софья Степановна"

Примечания

  1. Издание вел. кн. Николая Михайловича. Русские портреты XVIII и XIX столетий. Т.3.Вып.3. № 110
  2. Интимный дневник шевалье де-Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II. - СПб., 1907.
  3. Набережная Кутузова, 21/1
  4. А. А. Иванов. Дома и люди. Из истории петербургских особняков,1997
  5. [www.lavraspb.ru/ru/nekropol/view/item/id/832/catid/3 Надгробие Софии Ушаковой]

Отрывок, характеризующий Разумовская, Софья Степановна

Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.