Разумовский, Андрей Кириллович

Андрей Кириллович Разумовский
Художник И.-Б.Лампи, 1810-е
Род деятельности:	дипломат
Место рождения:	Глухов
Подданство:	Российская империя
Отец:	Кирилл Григорьевич Разумовский (1728—1803)
Мать:	Екатерина Ивановна Нарышкина (1729—1771)
Супруга:	Елизавета Осиповна Тун-Гогенштейн (1764—1806) Константина Доминика Иосифовна Тюргейм (1785—1867)
Награды и премии:

Граф, позже князь Андре́й Кири́ллович Разумо́вский (22 октября (2 ноября) 1752, Глухов — 11 сентября (23 сентября) 1836, Вена) — русский дипломат из рода Разумовских, посланник в Вене в 1797-99, 1801-07 гг., строитель венского дворца Разумовских. Известен также как меценат, которому Бетховен посвятил «Русские квартеты». По чину — действительный тайный советник 1-го класса (1819).

Биография

Третий и самый любимый из шестерых сыновей последнего гетмана Запорожского Войска Кирилла Разумовского, родился в Глуховском дворце 22 октября (по старому стилю, 2 ноября по новому) 1752 года. Образование получил блестящее, ученик знаменитого историка Шлецера.

Для своих детей гетман открыл специальную «академию», прототип закрытого лицея, наняв для этого на Васильевском острове в Петербурге большой новый дом-дворец. К концу 1764 года «академия» была закрыта, поэтому завершать образование дети должны были в одном из европейских университетов. Кирилл Григорьевич выбрал для этого Страсбургский университет, в котором когда-то учился сам.

В 1769 году Андрей приступил к службе на флоте (к этой карьере его готовили с детства), получил звание лейтенанта, командовал пакетботом «Быстрый». В 1770 году участник Первой Архипелагской экспедиции и Чесменского боя, после этого командовал фрегатом «Екатерина», а в 1775 году получил чин генерал-майора и перешёл на придворную службу.

При дворе

Возвратившись в Петербург, Разумовский имел большой успех в свете: любезный и блестящий молодой красавец, кутивший и тративший деньги без счёта, он кружил головы петербургским красавицам, а отец едва успевал платить его долги. Однажды к графу Кириллу Разумовскому, и так уже недовольному поведением сына, явился портной со счётом в 20 000 рублей. Оказалось, что у графа Андрея Кирилловича одних жилетов было несколько сотен.

Участник детских игр великого князя Павла Петровича, Разумовский приблизился к «молодому двору», пользуясь особенным расположением великой княгини Натальи Алексеевны, которую ещё невестой сопровождал в Россию, и в пользу которой теперь затевал какие-то^{[какие?]} политические интриги, вёл переписку с двумя могущественными католическими державами — Испанией и Австрией.

Влияние Разумовского на цесаревича Павла беспокоило Екатерину II. После смерти в 1776 году великой княгини Натальи Алексеевны и ареста её любовной переписки с графом Андреем Разумовским, он скрывался у своей сестры Натальи Загряжской.

Вскоре молодого графа извлекли из «убежища» сестры и представили Екатерине II. Она решила отдалить Разумовского от двора и выслать из Петербурга. Он был выслан сначала в Ревель, затем в малороссийское имение отца — Батурин, а 1 января 1777 года 25-летний Андрей Разумовский был назначен послом в Неаполь.

Дипломатическая деятельность

Посол в Неаполе

В Неаполе Разумовского сначала приняли холодно. Всем двором управляла королева Каролина Мария. В супружестве счастья она не имела, король всё время проводил на охоте и рыбалке. Появившись при дворе, Разумовский сумел заинтересовать королеву. Его стали чаще других приглашать во дворец, он подолгу беседовал с королевой, и вскоре заговорили о новом любимце Каролины Марии. Молодой дипломат сумел обворожить и короля Фердинанда Неаполитанского, который через 40 лет, на Веронском конгрессе чуть не со слезами вспоминал с Разумовским «добрые дни» их совместного сожительства с королевой Каролиной.

Благодаря Разумовскому, отношения между Россией и Неаполем были самые дружеские, русский флот получил стоянку в Сицилии. Но вскоре из-за интриг и смутных слухов, доходивших в Петербург через представителей Франции и Испании, Екатерина II решила удалить Разумовского от неаполитанского двора. По словам графа А. И. Моркова, королева Каролина Мария была в отчаянии и никак не соглашалась отпустить от себя любимого дипломата.

Посол в Швеции

В 1785 году Разумовский с неудовольствием принял своё новое назначение министром в Копенгаген, откуда в мае 1786 года был перемещён в Стокгольм; его действиями и особенно депешами, подробно излагавшими положение дел в Швеции, Екатерина II была очень довольна. Король Густав III имел воинственные замыслы против России, подстрекаемый Англией; сначала тайно, а потом открыто он начал готовиться к войне. От Разумовского требовалась теперь усиленная деятельность. Надо было сплотить партию недовольных и, таким образом, положить преграду войне.

В мае 1788 года на торжественном заседании шведского сената Густав III изложил все свои жалобы против петербургского двора. В заключение король заявил, что вооружение сильной эскадры в Кронштадте явно угрожает Швеции и заставляет его прибегнуть к мерам предосторожности против России, что он истощил все меры к примирению, что зачинщиком он быть не желает, но что сумеет защитить честь и достоинство Швеции. Сенаторы приняли речь эту громкими знаками одобрения^{[какими?]}.

Разумовский стал с новым рвением распространять в обществе слухи о чистоте намерений русского двора относительно Швеции и о негодовании, возбуждённом в России непростительными кознями короля для вовлечения его подданных в пагубную войну с Россией. Разумовский интриговал, все усилия свои он клонил к тому, чтобы король начал войну первым и, таким образом, сам бы стал зачинщиком. Король обвинил Разумовского в нападении на честь шведского монарха и велел ему выехать в Петербург. Впечатление, произведённое в Стокгольме выходкой короля, было громадное, общее мнение не одобрило действий короля.

В ответ, Екатерина II объявила шведскому послу в Петербурге, что поступок его короля окончил его миссию и пребывание в России, и назначила ему срок выезда. В то время, как шведский посланник повиновался приказанию императрицы и покинул Петербург, Разумовский и не думал выезжать из Стокгольма, объявляя, что не может уехать, не получив на то приказа от своей Государыни. Он держал себя сдержанно, избегал многочисленных собраний и принимал только близких знакомых. Между членами дипломатического корпуса в это время было сильное брожение, многие требовали общего заступничества за Разумовского, но, благодаря усилиям Французского поверенного и министров Испанского и Голландского, дело кончилось ничем. 1 августа 1788 года Разумовский покинул Стокгольм.

Дерзким и надменным поведением Разумовского, вводившим Европу в заблуждение, Екатерина II осталась очень довольна.

В сентябре Разумовский прибыл в Вену, где жила его невеста графиня Елизавета Тун-Гогенштейн. Их свадьба состоялась в октябре 1788 года, а весной 1789 года Разумовский с женой выехал в Россию. Они были радушно приняты фельдмаршалом Кириллом Разумовским в Москве, который 11 лет не видел любимого сына. Андрею Кирилловичу в древней столице было скучно. Ему хотелось побывать в Петербурге, куда, в продолжение 13 лет, закрыт был ему доступ. Императрица дозволила ему с молодой женой приехать в Петербург, и они прибыли туда в октябре 1789 года.

Посол в Вене

В сентябре 1790 года Разумовский был назначен послом в Вену в помощь князю Д. М. Голицыну. При этом императрица высказала Потёмкину своё мнение, что:

Ловчее всего Андрея Разумовского туда послать: жена его венка и там связи имеет, не глуп, молодость уже улеглась, обжегся много, даже до того, что облысел.

Два года спустя Разумовский заменил князя Голицына в качестве полномочного посла. В Вене он сделался своим человеком, и у него навсегда сложились прочные симпатии к Австрии: здесь он жил с любимой женой, что не мешало ему иметь исключительный успех у женщин, здесь расстроил он вконец своё колоссальное состояние. Он любил искусство и, делая безумные траты, собирал картины, бронзу и всякие редкости; прекрасно играл на скрипке, устраивал знаменитые квартеты, артисты находили у него покровительство. С ним были знакомы Гайдн, Моцарт, а также Бетховен, который посвятил Разумовскому свои Пятую и Шестую симфонии, а также три струнных квартета.

22 сентября 1793 года Разумовский был награждён орденом Св. Александра Невского. Павел I, не довольный образом действий Разумовского во время Итальянского похода Суворова, 25 сентября 1799 года вызвал его в Россию и приказал жить у отца в Батурине. Разумовский не сознавал своей вины и, предполагая лишь одно недоразумение, жаловался, что не умели оценить его деятельности. После многолетней жизни за границей пребывание в России было ему неприятно и тяжело, его тянуло в Вену. В декабре 1800 года он получил назначение сенатором, оставаясь по-прежнему в Батурине.

Александр I в 1802 году возвратил Разумовскому пост посла в Вене. Более, чем сами австрийцы, приверженный к интересам Австрии, он был заклятым врагом Наполеона, и после Тильзитского мира вышел в отставку. В конце 1812 года Разумовскому было поручено вести переговоры с Австрией о союзе против Наполеона; он участвовал в Шатильонском и Венском конгрессах и был уполномоченным при заключении второго Парижского мира. За эти труды ему было пожаловано в 1815 году княжеское достоинство, с титулом светлости, а в 1819 году он получил чин действительного тайного советника первого класса и разные льготы, облегчавшие его расстроенное состояние.

Последние годы жизни Разумовского были наполнены жалобами на печальное положение его имущественных дел и просьбами Государю о пособиях: кредиторы его преследовали. Тем не менее, он считался одним из столпов светского общества Вены и имел почтительное прозвище «эрцгерцог Андреас».

Князь Разумовский умер в Вене 11 сентября 1836 года. Под влиянием второй жены, графини Тюргейм, на которой женился в феврале 1816 года, принял католичество. Детей не имел, но была воспитанница Жеоржина Актон, которая с 1846 года была замужем за графом Липпе-Вейзенфельдом из дома Липпе.

Одна из улиц Вены носит сейчас имя А. К. Разумовского.

Награды

• Орден Святого Андрея Первозванного (02.1799)
• Бриллиантовые знаки к Ордену Святого Андрея Первозванного (07.1799)
• Орден Святого Владимира 1-й степени (1795)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (1776)
• Орден Святого Александра Невского (1793)
• Орден Святой Анны 1-й степени (1799)

Иностранные:

• Австрийский Королевский венгерский орден Святого Стефана, большой крест (1815)

В литературе

Один из главных героев исторической повести Михаила Казовского «Катиш и Багратион» («Молодая гвардия», 2012).

Источники

• [www.rusdiplomats.narod.ru/razumovskiy-ak.html Дипломаты Российской империи].

Отрывок, характеризующий Разумовский, Андрей Кириллович

Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.