Разу, Жан Луи Николя

Жан Луи Николя Разу
Портрет Ж.Разу
Дата рождения	8 марта 1772(1772-03-08)
Место рождения	Париж
Дата смерти	10 января 1820(1820-01-10) (47 лет)
Место смерти	Мец, департамент Мозель
Принадлежность	Франция Франция
Род войск	Пехота
Годы службы	1792 — 1820
Звание	Дивизионный генерал
Сражения/войны	Битва при Нови, Битва под Аустерлицем, Битва под Ваграмом, Бой у Валутиной горы, Бородинское сражение, Сражение под Красным, Сражение при Дрездене
Награды и премии

Жан Луи Николя Разу́ (фр. Jean Louis Nicolas Razout) (8 марта 1772 г., Париж — 10 января 1820 г., Мец, департамент Мозель) — французский дивизионный генерал (с 31 июля 1811 г.); барон (с 19 марта 1808 г.) и граф Империи (со 2 августа 1813 г.).

Путь из юристов в солдаты (1792—1801 гг.)

Подобно генералу Ледрю дез Эссару, одному из своих будущих товарищей по оружию, Жан Луи Николя Разу изначально не помышлял о карьере боевого офицера. Отпрыск благородной семьи бургундских дворян, состоявших в родстве со старинным домом Бурбон-Бюссе, основательно штудировал законы, рассчитывая при покровительстве родителей и Фемиды сделать себе имя на юридическом поприще. Однако его расчёты не оправдались. В конце восемнадцатого столетия Франция пребывала в глубочайшем политическом и экономическом кризисе. Привычный для Жана Николя мир рушился, страна менялась, и ему оставалось либо эмигрировать, либо меняться вместе с ней. Он выбрал второе.

В самый разгар Революции Разу решил бросить учёбу и записаться в армию. После присвоения чина су-лейтенанта его направили в 51-й (Саарский) пехотный полк. Очень скоро образованный и старательный молодой человек был замечен командованием и привлечён к штабной работе. Находясь на службе в Итальянской армии, (1793—1797) Разу успел побывать в адъютантах у таких генералов, как: Лангло, Брюн, Сюше и Жубер. Кстати, последний из упомянутых в этом списке военачальников был, в своё время, однополчанином Жана Николя. Став генералом, Жубер не забыл боевого друга. Когда в начале 1798 г. его отправили в Голландию оказывать военную помощь батавским якобинцам, он в качестве адъютанта взял с собой Разу. На следующий год они вместе отбыли в Италию, где Жубер принял командование армией. Жан Николя был непосредственным свидетелем гибели талантливого генерала в битве при Нови. Смертельно раненый Жубер скончался у него на руках.

По возвращении из Италии Разу был приписан к штабу будущего маршала Империи Ожеро, которому поручили возглавить французскую армию в Голландии. Третьего июня 1801 года новоиспечённый полковник Разу получил в распоряжение 104-ю линейную полубригаду. Проявив, в полной мере, способности толкового администратора, он сумел менее чем за два года превратить своё подразделение, наполовину состоявшее из необстрелянных вандейских конскриптов, в высокобоеспособную единицу.

Триумф при Аустерлице. Захват Любека (1806 г.). Кампания в Испании (1808 г.)

В 1803 г. он продолжил свои организаторские эксперименты уже над 94-м линейным полком. В «битве трёх императоров» его превосходно обученные солдаты, прикрывая отход опрокинутых противником батальонов 24-го лёгкого и 4-го линейного полков, не ломая строй, бесстрашно отбили все атаки русской гвардейской кавалерии.

Не менее доблестно 94-й полк вёл себя в ходе Прусской кампании 1806 г. Так, в бою при Шлайце (9 октября), пехотинцы Разу, совместно с 27-м лёгким полком, беспрерывно атакуя, заставили корпус Тауэнцина отступить с занимаемых у Оттерсдорфа позиций, открыв, тем самым, дорогу на Лейпциг.

Шестого ноября 1806 г. войска Бернадотта, Мюрата и Сульта подошли к Любеку. Этот ганзейский город, занятый генералом Блюхером, должен был стать одним из последних оплотов сопротивления прусской армии, почти полностью уничтоженной в битвах при Йене и Ауэрштедте. Разу получил приказ, во что бы то ни стало пробиться к крепости. На его пути стояли 3 вражеских батальона, успешно пресекавшие все попытки французов овладеть городом. Возглавив атакующих, Разу штурмом взял позиции неприятеля, захватил 3 орудия и ворвался в город. На следующий день Блюхер, осознав безнадёжность своего положения, капитулировал в Раткау, и на этом, как таковые, боевые действия на территории Пруссии прекратились.

Новый, 1807 год принёс Разу долгожданное продвижение по службе. Четырнадцатого февраля он был удостоен чина бригадного генерала. С 23 мая 1807 по апрель 1808 командовал 3-й бригадой 2-й дивизии генерала Фриана в составе корпуса Даву, а затем получил назначение в Генеральный штаб в Мадриде. В мае 1808 Разу был переведён в дивизию генерала Мюнье (корпус маршала Монсея), в составе которой ему суждено было принять участие в походе на Валенсию и в осаде Сарагосы.

Война с Австрией (1809 г.)

В январе 1809 года генерал был отозван в Париж, а после того как в начале апреля Австрия объявила войну Наполеону, он присоединился к действующей армии в Германии. Когда 13 мая французы заняли Вену, Разу был назначен комендантом крепости. На этом посту, в упорной борьбе с беспорядками и мародёрством, он провёл ровно десять дней, после чего вновь вернулся в войска.

4 июля 1809 года Разу, командовавший 2-й бригадой в дивизии генерала Фрэра из корпуса Удино, штурмовал передовые австрийские позиции у Энцерсдорфа. Рекруты, из которых состояла его бригада, двигались вперёд крайне неуверенно, и генералу пришлось лично вести их в бой. При наступлении на деревушку Баумерсдорф (5 июля) его солдаты попали под жесточайший артиллерийский обстрел. Вражеские ядра проделывали огромные бреши в рядах атакующих. Когда под генералом была убита лошадь, и он упал придавленный весом мёртвого животного, это чуть было не послужило сигналом ко всеобщему бегству. Пытаясь спасти положение, легкораненый Разу приказал застрельщикам открыть прицельный огонь по вражеским канонирам. После этого он встал во главе колонны деморализованных юнцов и дважды пытался выбить неприятеля из Баумерсдорфа, но безуспешно.

6 июля подразделение Разу внесло весомый вклад в захват селения Ваграм, однако вся слава досталась солдатам дивизии Пакто из корпуса Гренье. Возмущению генерала не было предела. Более того, в тот же день произошёл неприятный инцидент с двумя полковниками из его бригады. Они храбро сражались и были ранены в бою за Ваграм, но, несмотря на это, их без объяснений сместили с должности и заменили другими офицерами. Разу, в свою очередь, отказался признать вновь прибывших и заявил, что не намерен становиться «орудием несправедливости, которую не имеет права вершить даже сам император». Стараниями генерала, пострадавших, в конечном итоге, реабилитировали, а его самого, после окончания кампании, отправили в Зеландию — заниматься формированием новых соединений для Великой армии.

15 сентября 1811 года, спустя шестнадцать дней после очередного повышения в звании, Разу возглавил вторую, (будущую одиннадцатую), дивизию корпуса маршала Нея. С ней ему предстояло разделить радость побед и горечь поражений, которые ожидали их в России.

«Гроза двенадцатого года»

Девятнадцатого августа 1812 года 11-я дивизия атаковала отряд Тучкова у Валутиной горы, тщетно стремясь захватить важный перекрёсток дорог у Лубино и перерезать линии коммуникаций 1-й Западной армии. В ходе Бородинского сражения дивизии Разу предписывалось штурмовать левую (северную) и центральную флеши. Не с первой попытки и ценой огромных потерь поставленная задача была выполнена. Особенно отважно сражались 4-й и 18-й линейные полки 11-й дивизии. Эти же подразделения отличились в бою под Красным (18 ноября 1812). Пробиваясь из окружения, маршал Ней бросил Разу и его солдат на позиции русских за Лосминским оврагом. В результате этого наступления 11-я дивизия фактически перестала существовать. Сам Разу был ранен в бою и сдал командование бригадному генералу д’Энену. Вот как описывает эту героическую атаку авторитетный французский исследователь А. Лашук:

"Быстро преодолев Лосминский овраг, французы заставили отступить русских стрелков, а затем устремились на пушки.
Массы неприятельской пехоты медленно тронулись на них. Встреченный в упор картечным залпом, 4-й полк Фезансака понёс
огромные потери. Его первый дивизион, буквально снесённый картечью, опрокинулся на второй дивизион и привёл его
в расстройство. Французская полковая колонна остановилась, и в этот момент русская пехота ударила на неё в штыки,
а кавалерия атаковала с флангов. Задавленные численностью врага, остатки обоих батальонов 4-го линейного полка
в беспорядке отступили обратно за овраг и вновь собрались на большой дороге под прикрытием дивизии Ледрю и огня
немногочисленных орудий корпуса Нея.

Вся атака продолжалась не более четверти часа. После неё 4-й полк, насчитывавший прежде около 500 штыков, уменьшился до
200 бойцов. Ещё больше, чем он, пострадали Иллирийский и 18-й линейный полки, действовавшие на флангах. Обе эти части,
расстрелянные картечью и атакованные русской пехотой и кавалерией были практически уничтожены, а 18-й полк к тому же
потерял своего орла."

(Лашук А. Наполеон. Походы и битвы. М., "Эксмо", 2004. С.560)

Битва при Дрездене. Плен. Переход на службу к Луи XVIII

В начале 1813 г. французская армия, изгнанная из России, в спешном порядке переформировывалась. Оправившийся от раны Разу, награждённый орденом Почётного легиона для высших офицеров, 30 мая получил в распоряжение 45-ю дивизию, (XIV корпус маршала Сен-Сира), которая за всё время Саксонской кампании неоднократно демонстрировала свои высокие боевые качества. В битве под Дрезденом (26-27 августа), находясь на левом фланге Великой армии, она, совместно с другими подразделениями, раз за разом отбивала атаки войск Витгенштейна. По иронии судьбы именно в Дрездене ей предстояло сложить оружие (27 ноября 1813), в результате поражения Наполеона под Лейпцигом.

После капитуляции Разу был отправлен в Рааб, где находился в плену вплоть до первой Реставрации Бурбонов. Генерал написал письмо Луи XVIII, в котором особо подчеркнул свою лояльность монарху и выразил желание продолжить службу. В ответ король наградил Разу орденом Святого Луи, а маршал Сульт, назначенный военным министром, предложил генералу возглавить один из департаментов его ведомства. Разу отказался, сославшись на то, что данный пост не соответствует его званию. Других предложений, тем не менее, не последовало.

Сто Дней. Назначения в эпоху Второй Реставрации

В марте 1815 генерал долго колебался, но в итоге присягнул на верность вернувшемуся из ссылки Наполеону. Тот быстро нашёл применение заслуженному воину, предложив ему должность командующего 21-м военным округом в Бурже. После поражения при Ватерлоо и второго отречения императора Разу некоторое время занимался расформированием «Луарской армии». Вновь занявший Тюильри Луи XVIII уволил генерала со службы. Вспомнили об отставнике лишь в конце 1818 г., направив его начальствовать над 3-м военным округом в Меце.

Последние годы жизни генерал провёл в заботах о материальном обеспечении солдат и офицеров бывшей Великой армии и реорганизации королевских войск на вверенной ему территории. Скончался Жан Николя Разу от апоплексического удара на 48-м году жизни. При большом стечении народа его похоронили на военном кладбище на острове Шамбьер, что под Мецем. Имя этого храброго офицера, участника революционных и наполеоновских войн выгравировано на своде Триумфальной Арки Звезды в Париже.

Литература

• Залесский К. А. [www.hrono.ru/biograf/bio_r/razu_j.html Наполеоновские войны 1799—1815. Биографический энциклопедический словарь] — М., 2003.
• [books.google.com/books?id=72EMAAAAYAAJ&pg=PA274&dq=jean+nicolas+razout&as_brr=1&hl=ru#PPP9,M1 X.F. de Feller. Dictionnaire historique, ou histoire abrégée de hommes qui se sont fait le nom par leurs génie, leurs talens, leurs vertus, leurs erreurs ou leurs crimes]. — Lille, 1833. — T. 11. — P. 274.
• Hoeffer J. C., Hoeffer F. [books.google.com/books?id=yZDmOWl-uv0C&printsec=titlepage&dq=jean+nicolas+razout&hl=ru&source=gbs_summary_s&cad=0#PRA3-PA783,M1 Nouvelle biographie générale depuis les temps les plus reculés jusqu’a nos jours]. — P., 1862. — T. 41. — P. 783.
• Mahul A. [books.google.com/books?id=e_sMAAAAYAAJ&pg=PA184&dq=razout&as_brr=1&hl=ru#PPA184,M1 Annuaire nécrologique, ou Supplément annuel et continuation de toutes les biographies ou dictionnaires historiques]. — P., 1821. — P. 184.
• Michaud L. G. [books.google.com/books?id=05b7XuevqB0C&pg=PA151&dq=razout&as_brr=1&hl=ru#PPA150,M1 Biographie des hommes vivants: ou, Histoire par ordre alphabétique de la vie publique de tous les hommes qui se sont fait remarquer par leurs actions ou leurs écrits]. — P., 1819. — T. 5. — P. 150.

Отрывок, характеризующий Разу, Жан Луи Николя

– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.