Райзер, Ханс

Ганс Томас Райзер (англ. Hans Thomas Reiser, произносится «Ганс Ра́йзэр», 1963, США) — американский программист, специализирующийся на операционных системах и файловых системах. Осуждён за убийство своей жены Нины Райзер.

Биография

Ганс Томас Райзер родился в семье Рэмона Райзера и Беверли Палмер в 1963 году. Он вырос в Калифорнии, в 14 лет бросил среднюю школу, будучи несогласным с навязываемой системой школьного образования. В 15 лет Ганс был принят в Калифорнийский университет в Беркли, где получил степень бакалавра гуманитарных и математических наук (с уклоном в математику, физику и другие родственные науки), но впоследствии бросил дальнейшее образование. Некоторое время Райзер работал техническим писателем, затем работал в компании Microsoft, обучая технических писателей пользоваться компьютерами.

В 1994 году он начал разрабатывать свою файловую систему для Linux, получившую впоследствии название ReiserFS. В 1997 году возглавил фирму Namesys, которая была первоначально направлена на создание и поддержку файловых систем ReiserFS и Reiser4. Для работы в Namesys Райзер нанял группу программистов в России. Namesys также занималась поддержкой других решений на базе Linux. В 1998 году познакомился через брачное агентство с Ниной Шарановой, а в 1999 женился на ней. У них родились двое детей.

Исчезновение жены и арест

Ганс находился в процессе развода со своей женой Ниной Райзер, акушером-гинекологом родом из Санкт-Петербурга. Дети были одним из главных аргументов Нины Райзер в деле о разводе: она обвиняла Ганса в трудоголизме и в том, что он пренебрегает детьми. Перед этим, Райзер отказывается вернуть 86 тысяч долларов, занятые у друга его детства Шона Стерджена. Ганс Райзер ревнует Нину к Стерджену и выдвигает встречный иск. Райзер боится, что Нина спит со Стердженом, и что они занимаются садомазохизмом (Шон Стерджен был мазохистом, до начала 2002 года — момента когда он стал ходить в церковь и решил покончить с садомазохистскими вечеринками). В своих показаниях суду Райзер обвиняет её в том, что её соблазнил «похотливый, татуированный, наркозависимый, садомазохистский сутенер/шлюха» с многочисленными расстройствами личности, а Нину, в том, что она становится психически все более неуравновешена, и что от неё надо изолировать детей. В декабре 2004 года Райзер получил временное судебное решение, запрещавшее ему приближаться к Нине, после того, как однажды он её толкнул. Во время бракоразводного процесса он убежден, что он прав, когда играет со своим 4-летним сыном в жестокие компьютерные игры, наподобие «Поле битвы Вьетнам», с натуралистическими сценами гибели людей, захлебывающихся своей кровью и сжигаемых напалмом. «Ганс глубоко и совершенно необоснованно убежден в том, что детям любого возраста полезно показывать жестокие видеоигры и фильмы», пишет Нина в своих показаниях для бракоразводного процесса. Райзер пишет, что «процесс превращения мальчиков в мужчин обычно связан с психологическими травмами».

В начале сентября 2006 года пришло сообщение об исчезновении Нины. Последний раз её видели 3 сентября, когда она оставила у Ганса двух их детей. В сентябре и октябре полиция проводила обыски в доме Ганса в Окленде, Калифорния. Полиция использовала собаку для поиска трупа. Соседи Ганса сообщили, что они видели, как он что-то выплеснул на дороге, а позже его старый автомобиль был заменён на автомобиль его матери.

Нина Райзер была единственным опекуном их с Гансом Райзером детей. После её исчезновения Ганс пытался получить право опеки, однако его попытка успехом не увенчалась, полиция Окленда свидетельствовала против него, не представляя никаких доказательств, однако говоря о наличии проблем между Гансом, его женой и детьми.

Полиция Окленда задержала Ганса в сентябре 2006 года и взяла пробы ДНК. 10 октября, после второго обыска дома Ганса Райзера, в процессе которого полиция и ФБР нашли дополнительные улики, Ганс Томас Райзер был арестован по обвинению в убийстве своей жены (именно после второго обыска полиция стала рассматривать исчезновение Нины, как убийство).

11 октября в официальном заявлении полиции Окленда было сказано, что в доме и машине Ганса были обнаружены следы крови. Тесты ДНК показали, что кровь принадлежала Нине Райзер. Также было объявлено о том, что в доме Ганса были найдены книги по расследованиям убийств, купленные Гансом Райзером через пять дней (то есть 10-го сентября) после исчезновения жены.

Предварительные слушания

В команду защитников Ганса Райзера вошел известный адвокат Даниэль Хоровиц. В четверг, 12 октября 2006 года, Ганс Райзер предстал перед судом и был арестован без права освобождения под залог до 28 ноября 2006 года. 28 ноября Ганс Райзер заявил на судебном слушании о своей невиновности. Даниэль Хоровиц оставил дело Райзера, так как тот не мог оплатить его услуги.

9 марта 2007 года судья Джулия Конжер объявила решение, вынесенное по результатам предварительных слушаний, проходивших в декабре-январе. Ганс Райзер должен будет предстать перед судом по обвинению в убийстве. Судья заявила, что окружной прокурор предоставил достаточно доказательств, чтобы понять, что было совершено преступление и Райзер был как-то в него вовлечен.

Суд

Суд несколько раз откладывался по различным причинам: занятости адвоката Райзера в другом деле об убийстве; времени, нужного для подбора присяжных — и в итоге начался 5 ноября 2007 года. Со стороны обвинения на суде выступал прокурор Пол Хора (Paul Hora), Райзера защищал адвокат Вильям Дюбуа (William Dubois). 28 апреля 2008 года после суда, тянувшегося около полугода, присяжные признали Райзера виновным в убийстве первой степени, что означает, что он может быть приговорён к тюремному заключению на срок от 25 лет до пожизненного. 13 августа 2008 вынесение приговора было отложено на две недели и назначено на 29 августа.

Приговор

6 июня 2008 года, в суде округа Аламида прокурор Томас Орлов заявил, что Райзер может получить смягчение наказания, в обмен на раскрытие следствию местонахождения тела Нины Райзер. 7 июля 2008 года Ганс Райзер привёл полицию к останкам Нины.

29 августа 2008 года Ганс Райзер был приговорён к пожизненному заключению за убийство своей жены. Судебное решение предусматривает возможность досрочного освобождения через 15 лет, в случае положительного решения комиссии по помилованиям.

По соглашению между прокурором и защитой за сотрудничество со следствием приговор подсудимому был смягчён, и, учитывая то, что Ганс уже провёл в тюрьме 4 года, своё первое прошение о досрочном освобождении он может подать уже через 11 лет. Одним из условий положительного решения по этому вопросу является примерное поведение заключённого. Также положения сделки предусматривают полный отказ обвиняемого от подачи апелляций на решение суда.

В своём заключительном слове Ганс попросил прощения за то, что он сделал, и принёс свои извинения матери Нины и бывшему ухажёру Нины Энтони Зографосу. «Жизнь каждого человека священна. Я отнял чужую жизнь и очень об этом сожалею» — сказал он. Он также выразил своё восхищение полиции и окружному прокурору за их работу и преданность делу.

Реакция интернет-сообщества и судьба ReiserFS

Следом за арестом Ганса некоторые люди в сообществе открытого и свободного программного обеспечения выразили озабоченность будущим файловой системы ReiserFS. Например ветка обсуждения ареста Ганса на сайте Slashdot разрослась до 1600 комментариев, значительная часть которых посвящена будущему файловой системы. Однако сотрудники компании Namesys утверждают, что они продолжат работу и что арест Ганса Райзера не замедлит разработку в ближайшем будущем. Они говорят, что на случай того, что судебное разбирательство займёт много времени, они разыскивают возможные решения, которые обеспечат продолжение работы компании Namesys и в будущем. Поэтому, а также для того, чтобы оплатить всё возрастающие расходы на адвокатов, 21 декабря 2006 года было объявлено, что Ганс Райзер собирается продать свою компанию. В январе 2008 года компания прекратила свою активность, но не была продана.

По утверждению Эдуарда Шишкина, ставшего основным разработчиком ReiserFS в отсутствие Райзера, к апрелю 2009 года почти все претензии разработчиков ядра были устранены и он готовит публикацию документации по Reiser4 для независимой оценки. Планировался доклад на конференции USENIX Annual в июне 2010 года.

Код файловой системы периодически обновляется для свежих версий ядра Linux, таких как, например, 3.5 и 3.10. Измерение производительности проведенные сайтом Phoronix показали производительность, сравнимую с другими широко используемыми файловыми системами, однако по состоянию на версию 4.5, файловая система Reiser4 так и не была включена в основную ветку разработки ядра.

Жизнь в заключении

По словам бывшего сотрудника компании Namesys, Ганс Райзер не унывает: «он полностью отошел от информационных технологий, хотя и пытается оказывать посильную помощь, но для полноценного участия нужен компьютер, который ему иметь не положено. А так как Ганс не может сидеть без дела, то он обложился книжками и принялся за своё старое увлечение — физику. Вот, нашел какие-то нестыковки в специальной теории относительности, просит найти российского ученого, который бы отрецензировал его новую статью. Клянёт Америку, „страну адвокатов, где науку ни во что не ставят“. О России вспоминает с теплотой. С интересом следит за инициативами министра Андрея Фурсенко, который по его мнению пытается возродить былой престиж советской науки и образования. Верит, что в его проекте найдется место и иностранцам, и говорит, что вообще готов перебраться в Россию и выучить, наконец, русский язык"

Ссылки

• [linux.50webs.org/politics/ReiserTrialSummaryAnalysis.htm The Hans Reiser Murder Trial. Timeline and Analysis. Another Point of View.]
• [www.justiceforchandra.com/forums/viewtopic.php?t=3509 Discuss the The HANS REISER Murder Trial at justiceforchandra.com]
• [www.wired.com/techbiz/people/magazine/15-07/ff_hansreiser Интервью, данное Гансом во время нахождения в тюрьме]
• [idiom.com/~beverly/hans_resume.html Резюме Ганса Райзера]
• [web.archive.org/web/20051001113623/kerneltrap.org/node/5654 Интервью на сайте KernelTrap.Org]

Отрывок, характеризующий Райзер, Ханс

Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.