Райнберг, Ян Людвигович

Ян Людвигович Райнберг
Jānis Rainbergs (иногда Reinbergs)
Дата рождения	27 января 1901(1901-01-27)
Место рождения	город Рига, Российская империя
Дата смерти	14 января 1944(1944-01-14) (42 года)
Место смерти	деревня Монаково, Новосокольнический район, Калининская область, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	стрелковые войска
Годы службы	1919—1938 и 1942—1944
Звание	подполковник
Часть	в годы Великой Отечественной войны: 125-й гвардейский стрелковый полк 43-й гвардейской стрелковой дивизии
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии

Ян (Янис) Людвигович Райнберг (латыш. Jānis Rainbergs; 1901 — 1944) — советский военный. Участник Гражданской и Великой Отечественной войн. Герой Советского Союза (1944, посмертно). Гвардии подполковник.

Биография

Ян Людвигович Райнберг родился 27 января 1901 года в губернском городе Риге Российской империи (ныне столица Латвийской Республики) в семье портового рабочего. Латыш. Учился в гимназии. Во время Первой мировой войны семья Райнбергов переехала в Екатеринослав. Здесь Ян Людвигович окончил горное училище, но поработать на шахте ему не довелось. В 1917—1919 годах Екатеринослав пережил революционные потрясения, падение Донецко-Криворожской советской республики, германскую оккупацию и режим гетмана П. П. Скоропадского, набеги петлюровцев и погромы махновцев. 26 января 1919 года особый отряд под командованием П. Е. Дыбенко занял Екатеринослав, на некоторое время установив в городе Советскую власть, и весной того же года восемнадцатилетний Ян Райнберг добровольно вступил в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии. Сражаясь на Украинском, Южном и Юго-Западном фронтах Гражданской войны, Ян Людвигович участвовал в боях с отрядами армии Украинской Народной Республики, подавлении мятежа атамана Н. А. Григорьева, отражении наступления Вооружённых сил Юга России. Отличившийся в боях красноармеец был награждён орденом Красного Знамени и направлен на учёбу в высшую стрелково-тактическую школу командного состава, которую он окончил в конце 1920 года. Военную службу молодой красный командир продолжил в Монголии, где участвовал в разгроме Азиатской дивизии барона Р. Ф. Унгерна. После окончания Гражданской войны Ян Людвигович продолжал службу в армии. В 1932 году он окончил курсы усовершенствования командного состава «Выстрел». В запас Я. Л. Райнберг уволился с должности командира пулемётного батальона в 1938 году. Жил в городе Харькове. С сентября 1940 года работал начальником кафедры военной и физической подготовки Харьковского авиационного института. С началом Великой Отечественной войны в 1941 году Ян Людвигович вместе с учебным заведением эвакуировался в Казань, где занимался подготовкой военных кадров для фронта.

Вновь в Красную Армию Я. Л. Райнберг был призван Казанским городским военкоматом в ноябре 1942 года и в звании майора направлен в 43-ю гвардейскую Латышскую дивизию. В боях с немецко-фашистскими захватчиками Ян Людвигович с 26 декабря 1942 года на Северо-Западном фронте в должности заместителя командира 125-го гвардейского стрелкового полка по строевой части. Войска Северо-Западного фронта в это время вели тяжёлые бои по ликвидации Демянского котла. В ходе начавшейся очередной наступательной операции перед дивизией командующим 11-й армией была поставлена задача овладеть сильно укреплёнными пунктами немецкой обороны Симаново, Сорокино и Радово, прикрывавшими рамушевский коридор с севера, и выйти на рубеж реки Пола в районе посёлка Колома. В результате наступательных действий, подразделения 125-го гвардейского стрелкового полка при поддержке других соединений дивизии 28 декабря овладели деревней Сорокино и вышли на подступы к деревне Радово, где столкнулись с ожесточённым сопротивлением противника. Вечером 1 января 1943 года гвардии майор Я. Л. Райнберг с небольшой группой солдат сумел скрытно выйти на окраину деревни и неожиданной атакой навёл панику в стане врага, что позволило 1-му стрелковому батальону полка под командованием гвардии капитана П. Б. Ванзовича быстро овладеть опорным пунктом немцев. Закрепившись в деревне, гвардейцы отразили несколько контратак противника, уничтожив при этом до 250 солдат и офицеров вермахта. В целом же дивизии не удалось выполнить поставленную боевую дивизию, и 25 января 1943 года она была выведена в резерв фронта.

Перед началом операции «Полярная Звезда» 43-я гвардейская стрелковая дивизия была включена в состав 27-й армии. Латышским гвардейцам предстояло, наступая в направлении Нагаткино, прорвать сильно укреплённую линию обороны противника у село Пенно и овладеть западным берегом реки Порусья. Гвардии майор Я. Л. Райнберг отличился при штурме вражеских укреплений в период со 2 по 15 марта 1943 года. Находясь непосредственно в боевых порядках полка, он в исключительно тяжёлых условиях боя организовал эффективное взаимодействие между батальонами, умелыми и тактически грамотными действиями обеспечил взятие оборонительного вала противника. 15 марта 1943 года Латышская дивизия была переброшена под Старую Руссу, где отразила контрудар противника. С апреля по май 1943 года в составе 34-й и 68-й армий части дивизии держали оборону к югу от Старой Руссы, прикрывая шоссе Старая Русса — Холм, после чего были выведены в резерв. До января 1944 года дивизия в боях не участвовала. Только к 11 января 1944 года дивизия была переброшена в район Великих Лук и была включена в состав 22-й армии 2-го Прибалтийского фронта. Я. Л. Райнберг, получивший к этому времени звание гвардии подполковника, особо отличился во время Ленинградско-Новгородской операции, в ходе которой была окончательно снята блокада Ленинграда.

В ходе предстоявшего наступления перед латышскими гвардейцами стояла нелёгкая задача: действуя на насвенском направлении, прорвать сильно укреплённую и глубоко эшелонированную оборону противника, которую немцы строили и оборудовали 13 месяцев. Линия немецкой обороны располагалась в сильно пересечённой холмистой местности и была насыщена ДОТами, ДЗОТами и инженерными заграждениями. Для выполнения особого задания командования в тылу врага была сформирована подвижная группа, в которую вошёл 3-й батальон 125-го гвардейского стрелкового полка 43-й гвардейской стрелковой дивизии и отдельный лыжный батальон 33-й стрелковой дивизии. Сводный отряд общей численностью до 500 человек возглавил гвардии подполковник Я. Л. Райнберг. Отряд должен был преодолеть укреплённую полосу обороны немцев и, выйдя в их тылы, в районе деревни Монаково перерезать все транспортные пути и не допустить переброску противником резервов на направление главного удара 22-й армии. В ночь на 14 января 1944 года подвижная группа гвардии подполковника Райнберга прорвала оборону немцев у деревни Федорухново. Выйдя в тыл немцев, Ян Людвигович со своими бойцами перерезал железную дорогу Новосокольники — Дно, и выведя из строя железнодорожное полотно, стремительным маршем двинулся к деревне Монаково. Чтобы не терять бойцов при штурме опорного пункта противника, Райнберг принял смелое решение — подходить к деревне не цепями, а в походной колонне. Открыто идущую к деревне колонну солдат, одетых в белые маскхалаты, немецкое охранение действительно приняло за своих. Это позволило бойцам Райнберга стремительно ворваться в населённый пункт и полностью разгромить размещавшийся там штаб немецкого сапёрного батальона, захватить его знамя, штабные документы и взять 26 пленных во главе с обер-лейтенантом. Немцы, однако, быстро опомнились и бросили на ликвидацию прорыва свыше полка пехоты при поддержке танков и артиллерии. Грамотно организовав оборону, в ходе двенадцатичасового непрерывного боя силами отряда Ян Людвигович отразил 8 танковых атак противника и 3 атаки вражеской пехоты. Во время боя он появлялся на самых сложных участках обороны и личным примером мужества и отваги воодушевлял своих бойцов, вселял в них уверенность в победе. Постепенно немцам удалось вывести из строя все противотанковые ружья, а запас гранат подошёл к концу. Осмелевшие немецкие танкисты подходили к позициям советских солдат на 30 — 40 метров и вели огонь в упор. Один из снарядов попал в дом на окраине деревни, где в тот момент находился гвардии подполковник Я. Л. Райнберг. Ян Людвигович погиб. Павшего смертью храбрых командира заменил гвардии капитан Г. Т. Пономаренко, который отразил ещё 8 атак противника и продержался до подхода подкреплений. Всего в бою за деревню Монаково сводный отряд Райнберга — Пономаренко уничтожил 9 вражеских танков и до трёх батальонов пехоты.

За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1944 года гвардии подполковнику Райнбергу Яну Людвиговичу было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно. Похоронен Я. Л. Райнберг в деревне Монаково Насвинской волости Новосокольнического района Псковской области.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда» (04.06.1944, посмертно);
• орден Ленина (04.06.1944, посмертно);
• орден Красного Знамени (?);
• орден Отечественной войны 2-й степени (17.09.1943);
• медаль «За боевые заслуги» (21.03.1943).

Память

• Памятник Герою Советского Союза Я. Л. Райнбергу установлен в посёлке Мурьяни (Murjāņi) Сейского края Латвийской Республики.
• Мемориальная доска в честь Героя Советского Союза Я. Л. Райнберга установлена в Харькове на здании Национального аэрокосмического университета имени Н. Е. Жуковского.
• Именем Героя Советского Союза Я. Л. Райнберга был назван рыболовный траулер РВ-7505 типа «Суператлантик».

Литература

• Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1988. — Т. 2 /Любов — Ящук/. — 863 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-203-00536-2.
• Во имя Родины. — 2-е изд. — М.: Политиздат, 1982. — С. 139—150. — 415 с.
• Петренко А. [www.loveread.ec/read_book.php?id=12567&p=20 Участие Латышской дивизии в прорыве вражеской обороны в районе Насвы (14–17 января 1944 года)] // [www.loveread.ec/view_global.php?id=12567 Прибалтийские дивизии Сталина]. — М.: Вече, 2010. — 384 с. — ISBN 978-5-9533-4804-1.

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»].

[www.podvignaroda.ru/?n=19294226 Представление к званию Героя Советского Союза и указ ПВС СССР о присвоении звания].

[www.podvignaroda.ru/?n=19151943 Орден Отечественной войны 2-й степени (наградной лист и приказ о награждении)].

[www.podvignaroda.ru/?n=150164523 Медаль «За боевые заслуги» (наградной лист и приказ о награждении)].

• [www.obd-memorial.ru/ Обобщённый банк данных «Мемориал»].

[obd-memorial.ru/memorial/imagelink?path=741e158e-c775-43be-8d49-739e27af5b4b ЦАМО, ф. 33, оп. 11458, д. 284].

[obd-memorial.ru/memorial/imagelink?path=6ac2fd07-f0a8-45d7-9b37-9a9532c6c0b2 ЦАМО, ф. 3, оп. 11458, д. 219].

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=13374 Райнберг, Ян Людвигович]. Сайт «Герои Страны».

• [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0008/82bc7480.shtml Райнберг Ян Людвигович на www.az-libr.ru].
• [pravdapskov.ru/rubric/20/2666/?print Незабытые бои. Псковская правда. 6 ноября 2009 года].
• [pskovmir.edapskov.ru/index.php?q=%D0%A0%D0%B0%D0%B9%D0%BD%D0%B1%D0%B5%D1%80%D0%B3%20%D0%AF%D0%BD%20%D0%9B%D1%8E%D0%B4%D0%B2%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87&page=1&flag=0 Псковский мир. Псковская энциклопедия. Райнберг Ян Людвигович].

Отрывок, характеризующий Райнберг, Ян Людвигович

Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.