Райское озеро

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Райское озеро
Eden Lake
Жанр

фильм ужасов
триллер

Режиссёр

Джеймс Уоткинс

Продюсер

Кристиан Колсон
Ричард Холмс

Автор
сценария

Джеймс Уоткинс

В главных
ролях

Келли Райлли
Майкл Фассбендер
Джек О'Коннелл

Оператор

Кристофер Росс

Композитор

Дэвид Джулиан

Кинокомпания

Rollercoaster Films
Aramid Entertainment Fund

Длительность

91 мин.

Сборы

3,983,997 $[1]

Страна

Великобритания Великобритания

Язык

английский

Год

2008

IMDb

ID 1020530

К:Фильмы 2008 года

«Райское озеро» (англ.  Eden Lake) — британский фильм ужасов режиссёра Джеймса Уоткинса.[2] Главные роли исполняют Келли Райлли, Джек О'Коннелл и Майкл Фассбендер. Рейтинг MPAA: R.





Сюжет

Дженни работает воспитательницей в детском саду. Она и её парень Стивен решают провести романтические выходные на берегу красивейшего озера, называемого Райским, вдали от людей, шума и суеты на дикой природе.

По пути к Райскому озеру автомобильный навигатор, установленный Стивом, советует молодым людям при первой же возможности повернуть обратно, но пара не намерена отступать.

Достигнув песчаного пляжа, Дженни и Стив располагаются прямо у озера, оставив джип в ближайших зарослях, и нежатся в лучах полуденного солнца.

Задремавшую Дженни будит навязчивый лай собаки. Отдых молодых людей нарушает группа подростков, громко слушающая музыку через магнитофон. Дженни, решив не навлекать проблем, хочет покинуть берег Райского озера и говорит об этом другу, но Стив ссылается на то, что они пришли на пляж первыми. Старший и, по-видимому, занимающий высшее положение в банде подросток окликает собаку, называя её "Бонни", и паре вроде бы даётся шанс расслабиться. Однако через некоторое время Бонни снова даёт о себе знать, подбегая к Дженни и брызгая на неё слюной, а подростки даже не пытаются отозвать собаку. Стив решает приструнить обнаглевших членов шайки и просит убавить громкость музыки, на что ребята отвечают грубым отказом. Мужчина возвращается обратно, осыпаемый бранью. Стивен молча ложится рядом с Дженни и всем своим видом показывает, что ему всё равно, а девушка вынуждена не обращать внимания на главаря шайки, без всякого стеснения рассматривающего её тело в бинокль. После, искупавшись в озере, молодые люди дожидаются ухода подростков с пляжа и готовятся ко сну.

На следующее утро пара обнаруживает, что контейнер с провизией кишит насекомыми и шина их автомобиля спущена, проткнутая осколками от пивной бутылки, оставленной подростками. Тем не менее, молодых людей это не останавливает, и они едут на завтрак в ближайшее кафе. По дороге в коттеджный посёлок недалеко от Райского озера джип пары сопровождает та самая банда, но уже на велосипедах. Подростки выкрикивают вслед Дженни и Стиву ругательства, но молодые люди как ни в чём не бывало продолжают путь.

В заведении пару обслуживает полная официантка, и Стивен спрашивает, не встречала ли она здесь шайку малолетних безобразников и все ли подростки остаются безнаказанными, и женщина отвечает, что не ей решать - она не является матерью ни одного из них.

После завтрака на лужайке двора, у которого припарковались молодые люди, Стив замечает несколько брошенных велосипедов и решает, что они принадлежат подросткам. Мужчина намеревается поговорить с родителями ребят по поводу их поведения, полагая, что они находятся в доме, однако, постучавшись, не дожидается ответа, самостоятельно открывает дверь и заходит.

Тем временем на Дженни, ждущую друга в автомобиле, кричит мужчина, обвиняя её в том, что она загородила въезд на участок. Он обзывает девушку "овцой" и приказывает поторопиться; Дженни поспешно пересаживается на водительское сидение и отъезжает на некоторое расстояние. Владелец двора, продолжая бормотать бранные слова, останавливает автомобиль на участке и закрывает ворота.

Стивен, уже обследовавший несколько комнат, замечает на стенах детские портреты главаря банды подростков и в очередной раз удостоверяется, что здесь проживает его семья и он сам, однако мужчина не придаёт этому особого значения. Стив уже собирается покинуть помещение, как вдруг видит мужской силуэт за матовым дверным стеклом чёрного хода. Пока тот открывает дверь, Стивен быстро поднимается по лестнице на второй этаж, чтобы не попасться на глаза явно рассерженному владельцу дома. Наверху, в поисках выхода, Стив случайно наступает на скрипящую половицу, и хозяин помещения поднимается вслед за мужчиной, чтобы проверить источник звука. Стивен слышит приближающиеся шаги и грозные выкрики. Выглянув в окно, он видит группу знакомых подростков. Мужчине остаётся только вылезти из окна и, не привлекая внимания шайки, сползти вниз по черепичной крыше. Владелец дома поднялся на второй этаж и стучит в дверь комнаты. Выждав, он заходит в комнату и распахивает окно. Хозяин помещения в гневе зовёт "Бретта", коим оказывается главарь банды, когда Стив уже спрыгнул за кирпичную ограду и направляется к своему джипу.

Пара возвращается к Райскому озеру. Дженни загорает на пляже, а Стивен совершает подводное плавание. Выбравшись из воды, мужчина находит в кармане своего пиджака коробочку с обручальным кольцом и собирается подарить кольцо Дженни, однако девушка не находит их пляжной сумки, где лежат ключи от машины, кошелёк и мобильный телефон, и делится своими опасениями с другом. Заподозрив неладное, молодые люди спешат к месту, где оставили автомобиль, но его там не оказывается.

Отправившись на поиски машины, пара чудом избегает столкновения с их же джипом, которым управляет Бретт. Резко развернув автомобиль, Бретт и другие подростки выкрикивают вслед Дженни и Стиву ругательства и уезжают в противоположном направлении.

С наступлением темноты измученные молодые люди останавливаются отдохнуть в чаще леса и видят неподалёку отсветы костра. Стивен замечает столпившуюся у огня знакомую шайку; некоторые из подростков пинают ногами клетку с пойманным в неё барсуком. Животное мечется по клетке и жалобно фыркает, чем только подзадоривает ребят. Увидев молодых людей, банда отвлекается от барсука; Стив просит вернуть им их личные вещи, подчеркнув, что ему всё равно, каким способом они развлекают себя. Дженни предостерегает друга, прося его не связываться с подростками, но Стив непреклонен. Неожиданно мужчина слышит звуковой сигнал его мобильного, доносящийся из кармана куртки Бретта, и проявляет большую настойчивость, когда один из членов шайки достаёт нож, подливая масла в огонь, и завязывается драка. В потасовке Стивен перехватывает нож и случайно ранит Бонни. Бретт склоняется над телом собаки и пытается остановить кровотечение. Стив предлагает отвезти собаку к ветеринару, видя, что для подростка животное много значит, но Бретт швыряет ему под ноги ключи от джипа и прогоняет. Дженни начинает нервничать и умоляет Стивена поспешить, и пара, взявшись за руки, убегает, забрав ключи. Бонни умирает на руках главаря банды, и если ранее выходки подростков были лишь поводом позлить взрослых, то сейчас шайка действительно обозлилась на них за смерть любимой собаки Бретта и жаждет мести.

Молодые люди, отойдя на приличное расстояние, внезапно слышат гневный выкрик Бретта, призывающий к погоне, быстро садятся в машину и, в панике пытаясь высвободить её из-под бурьяна, въезжают на крутой склон. Подростки бросают камни с пригорка, чтобы заставить молодых людей выйти из автомобиля, и разбивают фары джипа. К тому времени совсем стемнело, и без света Стив был бы не в состоянии видеть, куда едет. В конце концов машина врезается в дерево, ветви которого пробивают ветровое стекло и прижимают тело Стивена к сидению. Мужчина пресекает попытки Дженни освободить его и приказывает ей бежать в город за помощью, с ужасом внимая приближающимся голосам подростков. Дженни же, тоже услышавшая боевые кличи банды, затаилась под сенью кустов, чтобы не попадаться шайке на глаза этой ночью и идти к людям завтра.

На следующее утро Дженни не находит Стива в машине и, ожидая самого худшего, отправляется на его поиски. Оказывается, что мужчину привязали колючей проволокой к деревянному столбу на небольшой полянке. Дженни, едва сдерживая слёзы, из укрытия наблюдает за импровизированной казнью друга. Каждый из членов шайки наносит Стивену болезненные раны, подстрекаемый Бреттом. Главарь банды уверяет подростков, что, "если они не прикончат ублюдка, он заявит в полицию и выдаст их". Марк и Рики действуют без колебаний, а другие два парня едва решаются покалечить Стива, однако, под натиском Бретта, они всё-таки совершают злодеяние. Пейдж, единственная девушка из шайки, не участвует в кровавой расправе, а снимает зрелище на камеру своего телефона.

Дженни использует GPS Bluetooth своего мобильного устройства, чтобы подключиться к телефону друга и отвлечь внимание банды. Бретт догадывается, что Дженни где-то рядом, и подростки, забыв об умирающем Стиве, кидаются в погоню за девушкой, задействовав велосипеды. Стивену даётся время, чтобы выпутаться из проволоки, уйти на порядочное расстояние и спрятаться. Оторвавшись от своих преследователей, Дженни натыкается на трейлер, внутри которого видит лежащую на столе рацию. Сначала рукой, а потом строительным уровнем девушка пытается дотянуться до устройства, но рация падает и разбивается. В цепи, на которую закрыта дверца вагончика, запутывается кофта Дженни, и она, оставив попытки освободить вещь, тем самым оставляет улику её пребывания здесь. Спрятавшись позади трейлера, девушка наблюдает за приближением шайки. Подростки замечают кофту девушки, запутавшуюся в цепи, и выламывают дверь, полагая, что жертва находится внутри трейлера. Внезапно Бретт вспоминает о Стивене и посылает Рики к просеке, чтобы удостовериться, мёртв ли "ублюдок". Подросток, не обнаружив Стива на полянке, сообщает об этом Бретту, на что главарь отвечает, что мужчина не мог уйти далеко с такими ранами.

Тем временем Стивен, освободившись от колючей проволоки, направляется к своему автомобилю и открывает багажник, чтобы достать аптечку. Срабатывает система сигнализации, заслышав которую банда подростков отвлекается от поисков Дженни, залезшей на крышу вагончика, и едет в погоню на своих велосипедах за Стивом. Мужчина же старается скрыться от шайки с максимальной скоростью, какая возможна при его состоянии, и прячется за одним из деревьев в роще. Он слышит шаги и готовится принять последний бой, сжав в руках ломик, но неведомым преследователем оказывается Дженни, и Стивен облегчённо вздыхает.

Молодые люди, едва не валясь с ног от кровопотери и усталости, замечают лачугу у самого озера и укрываются там. Дженни старается остановить кровотечение в брюшной полости друга, где находится самая глубокая рана. Подростки уже обыскали лесную чащу и просеку, когда наткнулись на хижину, где спряталась пара. Уже не сомневаясь в своей правоте, Бретт указывает на убежище, и банда направляется к лачуге. Дженни замечает приближение шайки к их укрытию, наблюдая за ними сквозь узкую щель между досками, из которых сложены замшелые стенки. Взгляд её падает на люк, проделанный в бревенчатом полу лачуги. Подростки взламывают хижину, а Дженни, поддерживающая рукой потерявшего сознание Стивена, притаилась в воде прямо под лачугой, со страхом ожидая самого худшего. Не обнаружив жертв в хижине, разочарованные подростки уходят, но следы пребывания молодых людей в виде крови и разбросанных медикаментов дают им силы продолжать преследование. Выждав, Дженни выволакивает Стива из-под лачуги и укрывает его листьями, обещая привести помощь. Очнувшийся мужчина качает головой. Неожиданно девушка находит в кармане окровавленного пиджака коробочку с обручальным кольцом. Чтобы хоть чем-нибудь поддержать друга, Дженни одевает кольцо на свой безымянный палец и демонстрирует кольцо мужчине. Стивен улыбается и просит её возвратиться поскорее.

Дженни бежит в город, следуя линии электропередач, но случайно наступает на шип, который насквозь протыкает ей стопу, и падает. Поднявшись, девушка находит безопасное место в роще. Извлекая шип из раны, она старается сдержать крики боли, зажав в зубах палку, чтобы не выдавать подросткам своё местоположение.

После Дженни встречает Адама - мальчика, которого пара видела рисующим в начале поездки. Девушка просит позвонить Адама его матери, чтобы она помогла ей найти путь в коттеджный посёлок, на что мальчик уклончиво отвечает: "Она на работе". Вместо того, чтобы вести Дженни к городу, ориентируясь по линии электропередач, Адам уводит её ещё глубже в лес, аргументируя это тем, что мать забирает его прямо отсюда. Прежде, чем Дженни заподозрила неладное, на склоне оврага, куда привёл её Адам, появляется банда знакомых подростков. Брэд подмигивает Адаму. Дженни медленно отходит, но Марк, подкравшийся к ней сзади, отрезает путь к отступлению и ударяет её по голове.

Очнувшись, Дженни обнаруживает себя привязанной к тому самому столбу, где пытали Стивена. Мужчина тоже оказался рядом с девушкой в положении сидя, но уже будучи мёртвым. Бретт заставляет Адама сжечь обоих жертв, несмотря на то, что Дженни всё ещё жива. Адам протестует, но Бретт угрожает ему, что, если он не сожжёт пару, то будет следующим. Мальчик, не видя другого выхода, зажигает спичку и бросает её на дрова, облитые керосином. Топливо моментально воспламеняется и охватывает тело Стива. Дженни плачет от мучительной боли, причиняемой огнём, и умоляет пощадить её, однако верёвки, которыми привязана девушка, тлеют, и она вырывается из огненного плена. Бретт направляется к ней, провоцируя на самоубийство, но Дженни опрокидывает канистру с керосином и бросает туда горящую головню. Воспламенившийся керосин создаёт для девушки огненный заслон, и она убегает прочь. Бретт в любом случае не смог бы пройти сквозь пламя, а потому воспользовался Адамом для шантажа девушки: он надел на шею мальчика автомобильную шину и, крепко удерживая его за ворот джемпера, облил керосином, крича, что, если Дженни сейчас же не вернётся, он сожжёт Адама заживо. Мальчик зовёт на помощь и пытается вырваться, но подростки лишь молча наблюдают за его реакцией, не предпринимая никаких действий. Уже далеко Дженни видит, что пламя охватило одежду кричащего от боли Адама, и её рвёт. Девушка понимает, что желание быть членом подростковой шайки обернулось против мальчика и решает, что собственная шкура дороже чужой и Адаму уже не помочь.

По пути к городу Дженни натыкается на большую карту-путеводитель и прослеживает по ней свой путь, когда слышит приближающийся говор Бретта и Рики. Дженни видит какую-то записную книжку и царапает в ней призыв о помощи ручкой. Сдерживая отвращение, девушка прячется от подростков в мусорном баке. Подошедший Рики делится своими опасениями с Бреттом, видя, что Дженни украла карту и теперь знает, куда идти. Бретт заверяет его, что пешком девушка далеко не уйдёт. Затем Рики замечает листок с обращением, а главарь банды комкает его и собирается выбросить в мусорный бак. Дженни в страхе замирает, притаившись в гуще помоев, но Брэда отталкивает чудовищный запах отбросов из бака, и он просто бросает бумагу на землю.

Дождавшись ухода подростков, Дженни вылезает из мусорного бака. Она подходит к стенду, где висела карта, и подбирает осколок. Обмотав его лоскутом, оторванным от платья, Дженни вооружается самодельным ножом. На металлической поверхности стенда девушка видит отражение грязной, испачканной в собственной крови, земле и помоях замарашки. Она слышит шаги, и её сознание медленно реагирует на то, что это подросток, то есть опасность. Обладателем шелеста листьев оказался Купер - самый младший подросток из банде; он негромко окликает Дженни с явным намерением помочь, но изувеченная безумной гонкой от разъярённых преследователей психика девушки не выдерживает, и она всаживает в шею Купера осколок стекла. Кашляя, мальчик начинает оседать на землю, и только тогда Дженни осознаёт, что совершила. Девушка безрезультатно пытается остановить хлещущую фонтаном кровь. Купер содрогается в конвульсиях в последний раз и умирает у неё на руках.

Уже стемнело, однако подростки продолжают поиски Дженни. Неожиданно в одиночестве скитающийся по роще Бретт слышит крик Пейдж и идёт на её голос. Девушка и другой член банды склонились над телом Купера; подросток, даже не стараясь сдерживаться, плачет, а Пейдж молча стоит рядом, опустив голову. Бретт упрекает парня в мягкосердечности и, взяв у Пейдж телефон, показывает ему запись, где он сам калечил покойного Стивена, насильно заставляя подростка упереться взглядом в экран телефона. Парень отнимает у Бретта телефон и набирает чей-то номер, отойдя на несколько шагов; Бретт интересуется, кому он звонит. Подросток не отвечает, и главарь повторно задаёт вопрос. Внезапно Бретт осознаёт, что парень звонит в полицию, и подходит к нему, тихо, но угрожающе приказав выключить телефон. Подросток лишь сдерживает слёзы, упрямо глядя ему в лицо. Бретт забился в истерике, выкрикивая одно и то же слово "выключи". Повалив парня на землю, главарь начал бить его по лицу сначала кулаком, а затем ногой, не обращая внимания на мольбы о помощи. Подросток затих; раздался звуковой сигнал, оповещающий о входящем вызове. Нервы Бретта окончательно сдали, и он бросился к Пейдж. Девушка, испугавшись его, убегает прочь.

Дженни, выбравшись на главную дорогу, валится с ног и падает на землю. Её замечает водитель небольшого грузовика и спрашивает, что случилось с девушкой и почему она пребывает в таком виде. Дженни говорит мужчине, что за ней гнались и он, довольствуясь этим, пускает её в фургон. Девушка уточняет, куда он едет. Водитель отвечает, что ищет своего младшего брата, Рики. Дженни с ужасом понимает, что это родственник одного из члена банды, и как можно спокойнее просит мужчину поменять направление, так как ей нужно в город, к людям, однако водитель непреклонен. Он набирает номер Рики и спрашивает, где того носит. Мужчина останавливает грузовик у ограды, где видит Марка и Рики, и выходит из автомобиля, оставив ключи в замке зажигания. Дженни воспользовалась моментом и пересела на водительское сидение, сдавая назад; она разворачивает фургон и уезжает. Скрывшись из виду водителя и подростков, Дженни замечает Пейдж, выбежавшую на дорогу. Крепко сжав зубы, Дженни резко нажимает на газ и сбивает девушку, оставляя её умирать на обочине.

Дженни понимает, что спасение уже близко, замечая городские огни. Она подъезжает ко чьему-то участку, но внезапно сталкивается с другим автомобилем и врезается в забор, ломая его и въезжая на ровно подстриженный газон. Дженни выходит из фургона, оставив дверь открытой, и, пройдя через массивную каменную арку, оказывается на заднем дворе, где люди затеяли вечеринку. Девушка зовёт на помощь и оседает на газон, теряя сознание.

Очнувшись, Дженни обнаруживает себя лежащей на постели. Какая-то женщина даёт ей воды, другая спрашивает, откуда у неё такое обручальное кольцо, а третья разговаривает по телефону, назвав Дженни "страшной как смерть". В комнату входит мужчина; Дженни узнаёт в нём владельца дома, который накануне несправедливо упрекнул её в неумении парковаться. Дженни поняла, что находится в доме Бретта, увидев его детские портреты на стенах, как и покойный Стивен, избежавший встречи с хозяином помещения, но не мести подростков.

Дженни просит проводить её до уборной. Закрывшись в туалете, девушка судорожно шарит по стенам, безуспешно пытаясь отыскать иной выход, и вооружается бритвой. Та женщина, что разговаривала по телефону, внезапно повысила голос и начала исступленно кричать, что "этого не может быть! я не верю!". Джон - как выяснилось, отец Бретта, - начал успокаивать её, пытаясь выяснить, что случилось, но женщина не могла вымолвить ни одной связной фразы. Отец Бретта пинком открывает дверь уборной, и Дженни, дрожащими руками сжав бритву, прижимается к стене. Мать погибшего по её вине Купера, Мэл, вихрем налетела на неё, вцепившись Дженни в лицо, но Джон оттаскивает от неё обезумевшую женщину и выволакивает девушку наружу. У дверей стоят Бретт и другие гости вечеринки, которые оказались родителями других членов шайки, в том числе и официантка, обслуживавшая Дженни и Стива в кафе и совравшая, что не является матерью ни одного из подростков. Дженни понимает, что родственники подростков столь же жестоки, как и их дети; они скрывают и защищают банду от судебного преследования. Джон приказывает Бретту идти спать; тот ответил отказом, но отец пригрозил ему, и главарь распавшейся шайки был вынужден подчиниться.

Поднявшись к себе в комнату, Бретт молча захлопывает дверь и блокируя вопли и мольбы о помощи Дженни из ванной. Он вытаскивает из кармана джинсов телефон покойной Пейдж и удаляет все видеозаписи кровавой расправы над Стивеном, снятые девушкой, и кладёт мобильный обратно. Бретт смотрит в зеркало, надев солнцезащитные очки Стива, однако тут же снимает их и задумывается.

В ролях

Напишите отзыв о статье "Райское озеро"

Примечания

  1. [boxofficemojo.com/movies/?id=edenlake.htm Eden Lake (2008) - Box Office Mojo]
  2. [www.esplatter.com/news.php?id=1104 Horror Movie News | Exclusive Interview with the Director of 'Eden Lake' | ESplatter.com | The Guide to Horror Movies]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Райское озеро

– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.