Райс, Стефани

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Стефани Райс
Личная информация
Оригинальное имя

Stephanie Rice

Прозвища

Райси, Стеф

Гражданство

Австралия

Тренер

Майкл Бол

Рост

176 см

Вес

67 кг

Стефани Райс (англ. Stephanie Rice; род. 17 июня 1988, Брисбен, штат Квинсленд, Австралия) — знаменитая австралийская пловчиха, трёхкратная олимпийская чемпионка игр в Пекине, призёр чемпионата мира в Мельбурне, рекордсменка мира на дистанциях 200 и 400 метров комплексным плаванием.

В апреле 2014 года заявила о завершении карьеры[1].





Карьера

Свою первую международную победу Стеффани Райс одержала в Мельбурне на Играх Содружества. На дистанции 200 м комплексом Райс опередила олимпийских призёров Брук Хэнсон и Лару Каррол, преодолев дистанцию за 2.12,90, превысив свой личный рекорд на 1,19 секунд. Спустя пару дней она финишировала первой и на дистанции 400 м комплекс.

Дебютный чемпионат мира сложился для Стефани Райс достаточно успешно. Проплыв 200 м комплексом за 2 минуты 11.42 секунды она завоевала бронзовую медаль, попутно сбросив секунду с рекорда Австралии. Первой финишировала американка Кэти Хофф, серебро досталось спортсменке из Зимбабве Кирсти Ковентри. Вторая бронза чемпионата досталась Райс в заплыве 400 м комплексом. В очередной раз она превысила личный рекорд, остановив секундомер на 4 минутах 41,19 секундах.

2008

На национальном отборе на Олимпийские игры Стефани Райс установила сразу два мировых рекорда на дистанциях 200 и 400 метров комплексным плаванием, показав 2.08,92 и 4.31,46, соответственно. Стефани также отобралась в эстафету 4×200 м вольным стилем.

На Олимпийских играх в Пекине первое олимпийское золото Райс стало первой для австралийцев в Пекине и четырехсотой за всё время выступления Австралии на летних Олимпийских Играх. Выиграв 400 м комплексом с результатом 4.29,45, она стала первой женщиной, которая смогла преодолеть рубеж в 4 минуты 30 секунд на этой дистанции. 13 августа на дистанции 200 м комплексным плаванием Стефани в финишном спурте вырвала победу у Кирсти Ковентри, положив в свою копилку вторую золотую медаль. На следующий день в эстафете 4×200 м вольный стиль Райс завоевала третье в своей карьере олимпийское золото.

Личная жизнь

В сентябре 2010 года в своём блоге в Твиттере после победы сборной Австралии по регби над командой ЮАР опубликовала сообщение: «сосите, педики» (англ. «Suck on that faggots»)[2], относящееся к южноафриканским регбистам[3]. После этого, компания Jaguar разорвала спонсорский контракт со Стефани и обязала вернуть подаренный ей Jaguar XF[4]. Сама спортсменка после инцидента извинилась и стёрла запись с сообщением[5][6]. Бывший регбист, гей Ян Робертс, за эти слова оскорбил пловчиху, назвав её «полной идиоткой», а всех, кто её поддерживает, «идиотами»[2].

См. также

Напишите отзыв о статье "Райс, Стефани"

Примечания

  1. [lenta.ru/news/2014/04/09/rice/ Lenta.ru: Спорт: Другие летние: Трехкратная чемпионка Игр-2008 по плаванию завершила карьеру]
  2. 1 2 [www.smh.com.au/sport/swimming/stephanie-rice-in-trouble-over-homophobic-tweet-20100906-14wb9.html Stephanie Rice in trouble over homophobic tweet]
  3. [www.sports.ru/others/aquatics/72883343.html Олимпийская чемпионка по плаванию из Австралии лишилась рекламного контракта за оскорбление сборной ЮАР по регби]
  4. [www.aif.ru/techno/news/66455 «Ягуар» начал позиционировать свою продукцию как автомобили для геев]
  5. [news.sport-express.ru/2010-09-07/385974/ Запись в блоге стоила Райс крупного рекламного контракта]
  6. [smh.drive.com.au/motor-news/stephanie-rice-asked-to-give-back-her-jag-20100907-14yh6.html?autostart=1 Stephanie Rice asked to give back her Jag]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Райс, Стефани

– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.