Райхенбах, Людвиг

Людвиг Райхенбах
Научная сфера:	естествознание
Место работы:	Медико-хирургическая академия в Дрездене, Дрезденский зоологический музей, Дрезденский ботанический сад, Лейпцигский университет
Альма-матер:	Лейпцигский университет
Известен как:	ботаник, зоолог, орнитолог

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Rchb.». [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Rchb.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI Часто используется вариант сокращения: Reichb. Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «Reichenbach».

Ге́нрих Го́тлиб Лю́двиг Ра́йхенбах (нем. Heinrich Gottlieb Ludwig Reichenbach, 1793—1879) — немецкий ботаник-систематик и зоолог XIX века.

Биография

Генрих Готлиб Людвиг Райхенбах был сыном Иоганна Фридриха Якоба Райхенбаха (на нем.), заместителя ректора в престижной гимназии Томасшуле (нем. Thomasschule) в Лейпциге, автора первого греко-немецкого словаря, появившегося в 1818 году.

Райхенбах изучал с 1810 года медицину и естествознание в Лейпцигском университете, где в 1815 году получил степень доктора философии, а в 1817 году — доктора медицины.

В 1818 году защитил докторскую диссертацию и в том же году был назначен экстраординарным профессором естественных наук в Медико-хирургической академии в Дрездене. Эту должность он занимал там до реорганизации академии в 1862 году.

В те же годы — с 1820 по 1874 год — он был одновременно директором Королевских естественнонаучных музеев (нем. Königlichen Naturhistorischen Museums) в Цвингере. Зоологическая коллекция собрания была почти полностью уничтожена при пожаре Цвингера во время беспорядков 1848—1849 годов, но Райхенбах оказался в состоянии восстановить её в течение нескольких лет.

Кроме того, он основал Дрезденский ботанический сад (нем. Botanischer Garten Dresden), которым руководил до самой смерти.

Райхенбах равно замечательно знал ботанику и зоологию и оставил свой заметный след в обеих науках. Он был плодовитым автором научных трудов и способным ботаническим художником. «Полная естественная история млекопитающих и птиц» (нем. Vollständige Naturgeschichte der Säugetiere und Vögel) — его самая известная книга. Многие его ботанические и зоологические книги блестяще проиллюстрированы, причём частично им самим.

В 1828 году он основал Общество ботаники и садоводства «Флора», в котором он участвовал до 1843 года как член правления. В 1834 году по его инициативе было основано Дрезденское общество защиты животных, которое существует под названием «Isis» по сей день. Три десятилетия — с 1836 по 1866 год — Райхенбах был председателем этого общества.

Его сын Генрих Густав Райхенбах также был ботаником и исследователем орхидей.

Род растений Райхенбахия (Reichenbachia Spreng.) семейства Никтагиновые был назван в его честь.

В 1879 году его именем была названа улица в Дрездене.

Научные труды

• Pharmaceutische Flora von Leipzig, Leipzig,1817 (нем.)
• Monografie der Aconitum und Myosotis, Leipzig, 1820 (нем.)
• [books.google.ru/books?id=A91VAAAAcAAJ&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Monographia generis Aconiti], 1820 (с 19 таблицами) (лат.)
• Magazin der ästhetische Botanik, Leipzig, 1821—1826 (нем.)
• Abbildung und Beschreibung der für Gartenkultur empfehlenswerten Gewächse, 1821–1826 (с 96 таблицами) (нем.)
• Illustratio specierum Aconiti generis, 1823–1827 (с 72 таблицами) (лат.)
• Iconographia botanica seu Plantae criticae, 1823—1832 (с 1 000 таблиц; книга выдержала 10 изданий) (лат.)
• Iconographia botanica exotica, 1827–1830 (лат.)
• Conspectus regni vegetabilis per gradus naturales evoluti tentamen, Leipzig, 1828 (лат.)
• Übersicht des Gewächsreichs und seiner natürlichen Entwickelungsstufen, 1828 (нем.)
• [bibdigital.rjb.csic.es/ing/Volumenes.php?Libro=915 Flora germanica excursoria] ex affinitate regni vegetabilis naturali disposita, sive principia synopseos plantarum in Germania terrisque in Europa media adjacentibus sponte nascentium cultarumque frequentius / auctore Ludovico Reichenbach, Consil. aul. Reg. Saxon. Dr. Philos. Medic. Chir. Hist. Nat. Prof. Musei Reg. zoolog. et mineralog. praefect. Horti bot. acad. Dresd. direct. Acad. et Societ. plur. sodali, 1830–1832 (в 3 томах) (лат.)
• Flora germanica exsiccate, 1830–1845 (лат.)
• Flora exotica, 1834–1836 (лат.)
• Regnum animale, Naturgeschichte der Raub-Säugethiere, Leipzig, 1834–1836 (с 79 таблицами) (нем.)
• Icones florae germanicae et helveticae, Leipzig, 1834—1870 (лат.)
• Handbuch des natürlichen Pflanzensystems, Dresden, 1837 (нем.)
• Das Herbarienbuch, 1841 (нем.)
• Deutschlands Fauna, 1842 (в 2 томах) (нем.)
• Die Vollständigste Naturgeschichte des In- und Auslandes, Leipzig, 1845–1854 (9 выпусков с почти 1 000 таблиц) (нем.)
• Handbuch der speciellen Ornithologie, 1851—1854 (нем.)

Ссылки

• [portal.d-nb.de/opac.htm?method=showFirstResultSite&currentResultId=atr%253D115358471%2526any&selectedCategory=any Труды Райхенбаха в Немецкой национальной библиотеке] (нем.)  (Проверено 28 февраля 2009)
• [globiz.sachsen.de/snsd/Zeitleiste/1820.htm Краткая биография] (нем.)  (Проверено 28 февраля 2009)

Отрывок, характеризующий Райхенбах, Людвиг

Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.