Рай-Семёновское

О деревне см. Райсемёновское

«Рай-Семёновское» — усадьба, созданная гофмаршалом Александром Петровичем Нащокиным (1758—1838) на правом берегу реки Нара, в деревне Семёновское (ныне Райсемёновское) Серпуховского уезда Московской губернии.

Деревня Семёновское принадлежала роду Нащокиных с допетровского времени; среди её владельцев числился выдающийся дипломат Афанасий Ордин-Нащокин. В 1765 г. состоятельный помещик П. Ф. Нащокин (впоследствии опекун Московского воспитательного дома) начал возведение огромного и пышно украшенного, по сельским меркам, храма Спаса Нерукотворного. В 1774—1783 гг. строительство курировал лично М. Ф. Казаков. Внутри был установлен по его эскизу «золотисто-коричневый, редкой красоты мраморный иконостас». Отделка произведена из местного известняка, также напоминавшего по виду мрамор.

На рубеже XVIII и XIX вв. Александр Нащокин, распорядитель двора Павла I (и будущий тесть пушкинского приятеля П. В. Нащокина), строит в отцовском поместье «виллу в итальянском вкусе» и разбивает обширный пейзажный парк, который двумя террасами спускается к берегу Нары. Четыре служебных корпуса образовали с главным домом «показной» двор в форме квадрата. Усадьба в Семёновском получила пасторальное название «Рай» — во избежание путаницы с соседней «Отрадой» в деревне Семёновское графов Орловых.

Мемуарист Д. Н. Свербеев оставил описание поместья Нащокина — человека, у которого «было чрезвычайно много вкуса, много вначале денег, а ещё больше тщеславия». Широкое гостеприимство хозяина Райсемёновского довольно быстро расстроило его денежные дела. Предприимчивый Нащокин принялся искать способы извлечения дохода из своего имения. Вскоре профессор Ф. Рейс убедил его в том, что местные железистые источники способны превратить Рай-Семёновское в «русский Баден-Баден».

Уже в 1803 г. Нащокин открывает в своей усадьбе первый в России частный курорт с тремя улицами, на которых стояли гостиница, здание ванн и 27 домов (ныне утрачены). Над источниками были поставлены «храмы» (открытые беседки). В липовом парке развлекали публику крепостные актёры («зелёный театр»). В «зверинце» на окраине парка держали диких коз. В рекламных целях была отпечатана брошюра «Чудесное исцеление, или Путешествие к водам Спасителя в село Рай-Семёновское», составленная, очевидно, самим Нащокиным.

Несмотря на все усилия владельца, нащокинская водолечебница, как и аналогичный проект князя Шаховского в Нескучном, не смогла привлечь внимание русской публики, которая упорно продолжала ездить на воды в Европу. В усадьбе бывали главным образом близкие знакомые хозяина, не желавшие платить денег за постой. В 1820 г. убыточное предприятие было закрыто.

Владелец усадьбы стал жертвой своего непомерного честолюбия: над его состоянием была учреждена опека. Тем не менее он жил в своё удовольствие с крепостной татаркой; их дети от названия реки получили фамилию «Нарские». Несмотря на разорение Нащокиных, усадьба не была продана и перешла по наследству к Петру Александровичу Нащокину (1793—1864), адъютанту Михаила Павловича, картёжнику и кутиле, который увлекался псовой охотой. Как и отец с дедом, он был похоронен в Спасской церкви.

Следующим владельцем был его зять, драматург К. А. Тарновский. Граф С. Д. Шереметев, по поручению Александра III подыскивавший подмосковную усадьбу для одного из великих князей, видел в доме Тарновских «портреты членов семьи Нащокиных, актрисы Асенковой, игрой которой когда-то увлекался Пётр Александрович, портрет знаменитого дипломата ХVII века Ордын-Нащокина; на письменном столе лежал футляр с надписью „Горе от ума“, в нём, как заявил Тарновский, хранилось 11 кинжалов, одним из которых был убит Александр Сергеевич Грибоедов в Тегеране в 1829 году».

Начиная с 1900 года имением, обременённым 100-тысячным долгом, владел местный фабрикант Диомид Хутарев. Он варварски перестроил господский дом с двусветным залом: отличавший его бельведер был снесён, само здание обезличено. Только по периметру круглого зала уцелели ионические колонны. В продолжение XX века усадьба была заброшена и пришла в запустение. Все парковые павильоны утрачены. В 2007 г. поставлена на государственный учёт как памятник истории и культуры (местная категория охраны).

• Осколки старины
• Церковь Спасская 10.JPG

  Вход на территорию

• Церковь Спасская 11.JPG

  Следы фонтана перед домом

• Церковь Спасская 4.JPG

  Спасская церковь

• Tombstone from Ray-Semenovskoe (19 c.) by shakko.jpg

  Надгробие

Примечания

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 5010494000

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Рай-Семёновское
• [www.strannik-sergey.ru/2012/3/2012-09-29-Rai-Semenovskoe/2012-09-29-Rai-Semen-ysadba.html Виды парка в Райсемёновском]
• [www.nataturka.ru/usadiba/rai_semen.html Усадьба «Рай-Семёновское»] (рус.). Памятники архитектуры Подмосковья. Проверено 30 июня 2008. [www.webcitation.org/666VmiWyy Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Рай-Семёновское

– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.