Ракитянский, Павел Дмитриевич
 Павел Ракитянский | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Личная информация | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Пол |
мужской | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Полное имя |
Павел Дмитриевич Ракитянский | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Гражданство | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Клуб |
Вооруженные Силы | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Дата рождения | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Место рождения | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Дата смерти | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Место смерти | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Спортивная карьера |
спортсмен 1951-1958 | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Рост |
182 см | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Вес |
68 кг | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Награды и медали
Павел Дмитриевич Ракитянский (1928 — 1992) — советский спортсмен по современному пятиборью. Мастер спорта СССР (1954). Чемпион СССР по современному пятиборью (1952) в личном первенстве. Участник Олимпийских игр 1952 года в составе сборной СССР по современному пятиборью. Первый чемпион СССР по многоборью ГТО в личном первенстве (1950). Выступал за Вооруженные Силы, майор в отставке. Биография.Павел Дмитриевич Ракитянский — коренной краснодарец. Жил он в самом центре, где-то неподалеку от Кооперативного рынка. Как и все его сверстники, буквально дышал спортом. Увлекался легкой атлетикой, волейболом, баскетболом… В послевоенные годы такая разносторонность никого не удивляла, была нормой. И все же в этом многообразии существовал свой конек — спортивная гимнастика. Собственно, как гимнаст и поехал Ракитянский поступать в спортивный вуз (Ленинградский институт имени Лесгофта). А уж там выяснилось, что кубанский паренек хорош не только на брусьях и перекладине. Но это было чуть позже, а поначалу студент-первокурсник все свободное время проводил на гимнастических снарядах: он с детства мечтал о мастерском значке... Многогранный талант Ракитянского бушевал, рвался наружу, как узник из темницы. Он прекрасно бегал на средние дистанции, великолепно играл в баскетбол, которому будущий рыцарь современного пятиборья и виртуоз шпаги отдавал всю душу. Возвратившись в Краснодар, Ракитянский выступал за сборную Краснодарского края. Это была потрясающая команда: Михаил Жадкевич, в то время один из сильнейших игроков РСФСР, впоследствии ученый-медик; Виталий Сорокин, создавший потом неповторимый гандбольный «Буревестник»; Иван Голубев, Эдуард Гирник, Алик Денисенко, ставший знаменитым футбольным голкипером, игроком московского «Торпедо» и минского «Динамо»; Гарий Барабанов, Вадим Баранов… Однажды сборная Кубани выиграла популярный в ту пору турнир под названием «Матчевая встреча десяти городов России». Этим успехом Ракитянский очень гордился, как и золотой медалью первого чемпиона СССР по многоборью ГТО. Эта победа сыграла судьбоносную роль. Когда встал вопрос о формировании сборной команды СССР для участия в Олимпийских играх-1952, вспомнили, в первую очередь, о лучших многоборцах ГТО. В начале 50-х современного пятиборья как такового просто не существовало. ...Еще в декабре 1951-го преподаватель кафедры физического воспитания Кубанского сельхозинститута Ракитянский и не мечтал об Олимпийских играх. Да и в каком виде спорта он мог выступать?! Но в начале января 1952-го Павел уже находился в Москве на учебно-тренировочном сборе команды по современному пятиборью. Это, конечно, громко сказано — «команды по современному пятиборью». Просто собрали человек 15, в основном тех, кто показал хорошие результаты на первенстве Союза по многоборью ГТО, и объяснили задачу: надо освоить современное пятиборье и достойно выступить на Олимпиаде в Хельсинки, не уронить чести и славы советского спорта. Легко сказать: «не уронить». А как выйти на мировой уровень, когда до старта всего шесть месяцев оставалось? Многие из них и на лошади-то никогда не сидели, шпагу вообще в глаза не видели. В фехтовании здорово венгры помогли, подъехавшие к концу сборов, — они славились своим мастерством на весь мир. А верховая езда давалась ценой синяков к шишек, методом проб и ошибок: никто себя не щадил, сгоняли по семь потов. В Хельсинки отправились четверо — Новиков, Ракитянский, Дехаев, Сальников (запасной). Этой четверке выдали офицерскую форму с лейтенантскими погонами — с присвоением званий, видимо, проблем не было. Их дебют превзошел все ожидания: пятое командное место. Впереди оказались сборные Венгрии, Швеции, Финляндии и США, признанные мастера, а в личном зачете Игорь Новиков был четвертым. В Олимпийской деревне пятиборцев ждала торжественная встреча: цветы, поздравления, вручение значков мастеров спорта. В награду за успешное выступление пятиборцев оставили в Финляндии до конца Олимпиады. Ракитянский почти все время проводил на футболе, который он просто обожал. Любовался игрой Всеволода Боброва, венгров Пушкаша, Кочиша, Божика... Дома их тоже встречали как героев. Сейчас в это трудно поверить: история больше напоминает красивую сказку с хорошим концом, но 54 года назад многие совершали подвиги, не осознавая этого, и поступки их действительно на грани невозможного... Звездный час Ракитянского должен был пробить на Олимпийских играх-1956 в Мельбурне. Увы, фортуна отвернулась от одного из самых талантливых советских мастеров современного пятиборья. Сначала нелепая травма на сборе в Киеве, а когда сломал ключицу на международном турнире в Румынии, Павел понял, что это конец — до Рима ему уже не дотянуть, его время в пятиборье невозвратно ушло. И он с головой окунулся в фехтование... Потом два года провел в ГСВГ, выступал на соревнованиях, тренировал... После завершения спортивной карьеры жизнь у первого олимпийца Кубани не сложилась. Павел Дмитриевич искал романтику в северных широтах: возглавлял районный комитет в Магаданской области, о чем, кстати, сохранил восторженные воспоминания, работал инструктором в «Динамо», в гандбольной команде «Кубань» — в родном Краснодаре шапку перед знаменитым пятиборцем не ломали. В последние годы искал дополнительный заработок к пенсии на стороне, за чертой стадиона... Капитала за долгие годы в спорте Ракитянский не нажил: квартиру ему не дали. Вероятно, посчитали, что не заслужил. И он до конца дней своих ютился в той же хатенке, что и много лет назад, когда ему было всего два года. Машины знаменитый пятиборец и фехтовальщик тоже никогда не имел, огромных премий не получал. Звезды тех лет бились за значки, грамоты, за спортивную честь страны. И очень этим гордились. Такое было время. Романтичное… Из жизни Ракитянский ушел незаметно. О его смерти даже в спортивных организациях узнали уже спустя несколько дней. Ахнули, вздохнули тяжко: как же так получилось?! И все пошло своим чередом... ...Павел Дмитриевич считал, что спортсмен, выигравший в современном пятиборье первенство страны, совершил настоящий подвиг. Он был чемпионом Советского Союза, более того — начав с азов, за шесть месяцев сумел стать мастером мирового класса, завоевать место в олимпийской команде Союза и возвратиться из Хельсинки на коне и со щитом. Выдающиеся достижения Ракитянского на союзной и международной арене стимулировали развитие нового вида спорта на Кубани, сыграли огромную роль в появлении новых звезд — Олега Булгакова, Евгения Липеева... Во многом благодаря спортивному подвигу Ракитянского кубанская школа современного пятиборья стала одной из сильнейших в СССР, прославилась на весь мир. Достижения.
Напишите отзыв о статье "Ракитянский, Павел Дмитриевич"Ссылки.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ракитянский, Павел Дмитриевич
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
