Рамакришна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рамакришна
Гададхар Чаттопадхьяй
Рамакришна
Дата рождения:

18 февраля 1836(1836-02-18)

Место рождения:

Камарпукур, Западная Бенгалия, Индия

Дата смерти:

16 августа 1886(1886-08-16) (50 лет)

Место смерти:

Коссипур, Калькутта, Индия

Рамакри́шна Парамаха́мса (имя при рождении — Гададхар Чаттопадхьяй, бенг. রামকৃষ্ণ পরমহংস, бенг. গদাধর চট্টোপাধ্যায়; 18 февраля 1836, Камарпукур, Бенгалия16 августа 1886, Калькутта) — индийский гуру, реформатор индуизма, мистик, проповедник.





Биография

С исторической точки зрения, в Индии большее внимание уделяется учению святых и недостаточное внимание обращено на даты и детали. И всё же в случае со Шри Рамакришной мы имеем подлинные описания его жизни и того времени, в котором он жил. Это стало возможно благодаря тому, что многие из его учеников имели хорошее образование и сильное желание представить только факты, которые могли бы быть проверены по многочисленным источникам. Основная заслуга сбора и записи таких фактов принадлежит Свами Сарадананде, ученику Шри Рамакришны. Он написал авторитетную биографию под названием Шри Рамакришна Лилапрасанга, отсеивая факты от легенд и рассказов, которые росли вокруг Шри Рамакришны, с целью объяснить смысл его поучений и появления в этом мире. Существует два варианта перевода его книги на английский язык: первый под названием Swami Jagadananda Sri Ramakrishna The Great Master и новый, который называется Swami Chetanananda Sri Ramakrishna and His Divine Play

Тем не менее, самой известной записью учения Шри Рамакришны является Шри Рамакришна Катхамрита, написанная на бенгали Махендранатхом Гуптой (Шри М.), в английском переводе Swami Nikhilananda The Gospel of Sri Ramakrishna, частично переведённая на русский как Провозвестие Шри Рамакришны.

Детство

Статья из раздела
Философия индуизма

Школы

Санкхья · Йога · Ньяя · Вайшешика · Миманса · Веданта
(Адвайта · Вишишта-адвайта · Двайта · Ачинтья-бхеда-абхеда)

Философы и мыслители

Древние
Вальмики · Капила · Патанджали · Гаутама · Канада · Джаймини · Вьяса · Маркандея · Яджнавалкья
Средневековые
Шанкара · Рамануджа · Мадхва · Нимбарка · Вишнусвами · Валлабха · Анандавардхана · Абхинавагупта · Мадхусудана · Намдев · Тукарам · Тулсидас · Кабир · Васугупта · Чайтанья
Современные
Ганди · Радхакришнан · Вивекананда · Рамана Махарши · Ауробиндо · Шивананда · Кумарасвами · Прабхупада · Анандамурти

Портал «Индуизм»

18 февраля 1836 г. в деревне Камарпукур у бедной брахманской четы Кхудирама и Чандрамани родился младший сын Гададхар Чаттерджи, которого впоследствии назовут Рамакришной (согласно последним исследованиям имя Рамакришна было дано ему в соответствии с семейной традицией). Его родители были бедными и с трудом сводили концы с концами. В деревне он был всеобщим любимцем. С годами любовь жителей деревни к Рамакришне росла. Он был артистически одарённым мальчиком — умел петь, танцевать, участвовал в спектаклях, вырезал фигурки богов; его остроумные шутки приносили радость людям. Но он не очень охотно занимался в школе, говорил, что школьное обучение не даёт ему того знания, к которому он стремится, а учит только зарабатывать деньги. Общению со сверстниками он предпочитал беседы со странниками, которые, совершая паломничество в священный город Пури, по пути часто останавливались в его деревне. Он увлечённо и внимательно слушал их разговоры на духовные темы, прислуживал им.

Когда пришло время церемонии надевания священного шнура (Упанаяна, обряд совершаемый над мальчиками из касты брахманов), между Рамакришной и его взрослыми родственниками произошел конфликт. Он настаивал на необходимости исполнения обещания, данного им одной из женщин деревни — принять во время церемонии пищу из её рук, несмотря на то, что она была шудрой. Это было нарушением традиций. Но Рамакришна был твёрд в своём решении. Он сказал: «Каким я буду брахманом, если не выполняю своего обещания?» И в конце концов взрослым пришлось уступить воле мальчика.

Тем временем, после смерти отца семейное финансовое положение ухудшалось с каждым днём. Рамкумар, старший брат Рамакришны, руководил небольшой санскритской школой в северной части Калькутты. Рамкумар привез Рамакришну в Калькутту, надеясь, что сможет обучить его санскриту. Он также предполагал, что Рамакришна сможет заработать немного денег для семьи, помогая ему выполнять его обязанности жреца.

Принятие обязанностей жреца и начало духовной практики

В это время Рани Расмани, богатая женщина, но не брахманка, основала большой храмовый комплекс в Дакшинешваре, в северном пригороде Калькутты. Она подыскивала подходящего жреца для храма Кали, но брахманы отказывались служить в нём. Кто-то посоветовал Расмани предложить это место Рамкумару. И он, подчиняясь обстоятельствам, принял это предложение. Через несколько дней вслед за братом в Дакшинешвар приехал Гададхар (Рамакришна). Через несколько лет из-за слабого здоровья Рамкумар вынужден был оставить службу в храме и Гададхару пришлось принять обязанности жреца. Когда Гададхар начал поклоняться Матери Кали, он стал спрашивать себя поклоняется ли он куску камня или живой богине. Если бы он поклонялся живой Богине, то почему она не реагирует на его поклонение? Он молился ей всем сердцем, а она не отвечала ему. Это не давало ему покоя. Или он совсем не достоин того, чтобы Мать Кали дала ему знак, что она довольна им? Но ведь были же такие верующие, как Рампрасад, которого она щедро одарила своей благодатью. Почему эта благодать не проливается на него? Почему она так жестокосердна к нему? И каждый вечер он восклицал: «О, Мать, прошёл ещё один день, и ты не явилась ко мне. Почему ты так жестока?» Иногда, с закусанными до крови губами, в отчаянии он катался по земле. Люди думали, что Рамакришна оплакивает смерть своей матери. Настал день, когда его нетерпение стало настолько мучительно, что он решился на самоубийство. Он сорвал со стены меч и готов был нанести себе смертельный удар. То, что произошло потом, Рамакришна описывает так: «Я увидел океан Духа, бесконечный, сияющий. Куда бы я ни глянул, везде вздымались громадные светящиеся волны… Они разбивались надо мной, они поглощали меня. Я задыхался. Я потерял сознание и упал. Вокруг меня катил свои волны океан невыразимой радости. И в самых глубинах своего существа я почувствовал присутствие Божественной Матери».

Женитьба

Вскоре Рамакришна стал переживать все более длительные периоды экстатического состояния, во время которых он полностью переставал осознавать окружающую его реальность. Он уже не мог сам заботиться о себе и, конечно, не мог исполнять обязанности жреца. Одни считали, что он совершенно сошёл с ума, другие думали, что он страдает истерическими припадками. Слухи о болезни Рамакришны дошли до его деревни. Естественно, его мать была очень встревожена и настаивала на том, чтобы Рамакришна вернулся домой. Он подчинился. Понаблюдав за поведением сына, Чандрамани пришла к выводу, что Рамакришна совершенно здоров. Но все же соседи посоветовали ей женить сына — женитьба могла оказать благотворное влияние на него. Мать забеспокоилась, что сын категорически отвергнет её предложение. Выслушав мать, он не возразил ей, а отнесся к предложению с интересом. Он даже указал, где ему предстоит найти невесту. Этой девушкой стала Сарада, дочь Рамчандра Мукерджи, из соседней деревни Джайрамбати. Свадьба состоялась; Рамакришне в эту пору было 24 года, Сараде — 7 лет. Она была первой ученицей Шри Рамакришны. Он научил её всему тому, чему сам выучился от разных гуру. Считается, что она успешно прошла каждую религиозную практику так же быстро, как сам Шри Рамакришна. Впечатлённый её духовным потенциалом, он стал рассматривать её как саму Мать Вселенной и совершил Пуджу (поклонение) ей, рассматривая Сараду как настоящую Трипура Сундари Деви. Он сказал: «Я рассматриваю тебя как мою собственную мать и как Мать, которая находится в храме». Рамакришна убедил Сараду Деви в том, что она была не только матерью его молодых учеников, но также всего человечества. Поначалу Сарада Деви стеснялась этого предназначения, но постепенно стала выполнять его, вкладывая в это всю душу. Люди, преданные их учению, верят, что её отречение было поразительным качеством которое она разделяла со своим мужем в равной мере, если не больше его. Полагают, что истинная природа их отношений и родства находится выше понимания обычных умов. Шри Рамакришна после постоянного близкого общения с ней пришел к выводу, что её отношение к нему исключительно духовного плана. Их последователи убеждены, что, несмотря на то, что они жили вместе день и ночь, никаких других мыслей, кроме божественного присутствия, не возникло в их умах. Описание таких непрерывных божественных отношений между двумя душами противоположного рода является уникальным в истории религий, и не известно ни в одной из прошлых агиографий. После ухода из жизни Шри Рамакришны, Сарада Деви сама стала религиозным учителем.

Продолжение духовной практики

После приезда в Дакшинешвар Рамакришна вновь приступил к опытам духовного постижения. И когда бы он ни пожелал, Мать Кали являлась ему, но он стал просить о большем. Он просил Мать указать ему другие пути постижения Её. Позднее Рамакришна скажет: «У меня была возможность пройти разные пути постижения Бога». Как бы услышав молитву Рамакришны, один за другим в его жизни появляются учителя, чтобы повести его своей дорогой знания. Среди учителей была странствующая монахиня Бхайрави, последовательница тантрического учения. Она обладала не только глубокими йогическими и тантрическими знаниями, но и имела большой практический религиозный опыт. Шаг за шагом двигались они путём познания. И велико было изумление Бхайрави лёгкостью и быстротой, с которыми её ученик усваивал новые знания. Ещё одним учителем, оказавшим большое влияние на жизнь Рамакришны, был Тота Пури, странствующий аскет из монашеского ордена, обычно называемого нага (от нанга — нагой, обнажённый). Он был строгим Адвайтистом, который не признавал окружающий мир реальностью. Для Тота Пури единственной реальностью был Брахман — Высшее Я. Тота Пури был поражён силой духа молодого человека. Он сказал, что познакомит его с философией недвойственности (Адвайтой) и посвятит в монашеский сан. И Рамакришна стал учиться недвойственности у Тота Пури. Обучение можно считать законченным тогда, когда ученик осознал свою истинную Природу как проявление Высшего Сущего. Это осознание происходит только во время трансцендентального опыта, известного как Нирвикальпа Самадхи. Этот опыт открывает природу единства всего сущего, он даёт понимание того, что все — и человек, и животные, и растения, вся вселенная — суть едины, и их природа — Бытие—Сознание—Блаженство. Рамакришна погрузился в состояние Нирвикальпа Самадхи и находился в нём три дня и три ночи. Тота Пури был поражён. Он сам достиг такого состояния только через сорок лет упорнейших усилий, а его ученик добился успеха с первой попытки. И, чудо из чудес — он находился в этом состоянии целых три дня и три ночи, не подавая никаких признаков жизни. Однако на этом не прекратились духовные искания Рамакришны. Он хотел испробовать все. И каким бы ни был путь, которым шли святые люди к Богу, — широким или узким, прямым или извилистым, — он все их хотел пройти, все хотел испытать. И каждый раз, когда Рамакришне нужен был учитель в этом поиске, он приходил. Таким образом, он пропустил через себя все формы религиозного опыта от фетишизма до недвойственности. За одну короткую человеческую жизнь он проделал весь путь, пройденный человечеством к Богу. Как говорили его современники после ухода Тота Пури, Рамакришна оставался в течение шести месяцев в состоянии самадхи.

Последующая жизнь

Постепенно имя Рамакришны стало известным в кругах калькуттской интеллигенции: подобно магниту, он стал привлекать истинных искателей Бога — одни приходили повидать его, других он навещал сам. Он учил основным положениям религий непрестанно в течение пятнадцати лет посредством притч, метафор, песен и больше всего примером собственной жизни. В 1885 году у него развился рак горла. Рамакришна умер 16 августа 1886 года в садовом доме в северном пригороде Калькутты, Коссипуре. Он оставил после себя группу из 16 преданных молодых учеников возглавленных известным святым-философом и оратором, Свами Вивеканандой, а также множество последователей во всех концах света.

Религиозные аспекты

Поучения

Шри Рамакришна подчёркивал, что осознание Бога является высшей целью существования всех живых существ. Следовательно, для него религия служила средством для достижения этой цели. Мистическая реализация Шри Рамакришны, классифицированная традицией индуизма как нирвикалпа самадхи (буквально, «постоянная медитация», считающаяся погружением во всеохватывающее сознание), привела его к уверенности, что различные религии явятся различными путями достижения абсолютной реальности и что окончательная действительность никогда не может быть выражена в человеческих понятиях. Это согласовывается с заявлением «Ригведы», которое гласит что «Истина одна, но мудрецы называют её разными именами». Как результат этого мнения, Шри Рамакришна действительно провёл различные периоды жизни практикуя собственное понимание ислама, христианства и различных йогических и тантристских направлений в пределах индуизма.

Последователи Шри Рамакришны верят, что реализация Шри Рамакришной нирвикалпа самадхи также привела его к пониманию двух сторон майи (иллюзии), о которых он упоминал как об авидьямайе (avidyamaya) и видьямайе (vidyamaya): Он объяснял, что авидьямайя представляет темные силы сознания (например: чувственные желания, низменные страсти, жадность, похоть и жестокость), которые держат мировую систему на более низких планах сознания. Эти силы ответственны за поимку человека в ловушку циклов рождения и смерти, с ними нужно сражаться и они должны быть побеждены. Видьямайя, с другой стороны, представляет более высокие силы создания (например: духовные добродетели, благородство, доброта, целомудрие, любовь и преданность), которые поднимает людей на более высокие планы сознания. С помощью видьямайи, говорил он, преданные могут освободиться от авидьямайи и достигнуть окончательной цели, став маятита (mayatita), то есть свободными от майя.

Провозглашение Шри Рамакришной идеи «ятра джив татра Шив» (где есть живое существо, там есть Шива) вышло из его восприятия действительности с точки зрения адвайта-веданты. Это понимание привело его к тому, что он учил своих учеников: «Дживе дайя ной, Шив гьяне джив сева» (не жалость к живым существам, но служение живым существам как самому Шиве). Это отношение значительно отличается от «сентиментального пантеизма» Франциска Ассизского.

Несмотря на то, что Шри Рамакришна был неграмотным, он был способен понять сложные философские идеи. Согласно его видению, наша вселенная и множество других вселенных (брахманда) являются просто пузырьками, возникающими на поверхности высшего океана интеллекта (Брахмана).

Ключевые понятия в учении Шри Рамакришны

  • Осознание Бога является высшей целью человеческой жизни, поскольку только это может принести человеку высшую радость и мир
  • Бог Един, Он как личен, так и безличен в одно и то же время и известен под разными именами в различных религиях
  • Бога возможно осознать различными путями, которые можно узнать из мировых религий
  • Все религии истинны настолько, насколько они ведут к осознанию Абсолютной Истины
  • Чистота ума, целомудрие — главное условие для осознания Бога, но Божья милость может спасти даже безнадёжного грешника
  • Вместе с верой в Бога необходимо позитивное отношение к жизни, вместо того, чтобы предаваться самоосуждению или унынию
  • Бог живёт во всех людях как Самосущий (Supreme Self), поэтому ко всем людям нужно относиться с уважением

Одно из описаний его жизни и учения сделано его учеником, Махендранатхом Гуптой, просто известным как «M», в книге на бенгальском языке Шри Рамакришна Катхамрита. В книге ярко представлен диалоговый стиль Шри Рамакришны, щедрое применение им метафор и притч, характерное ему остроумие и частое использование им диалектизмов и идиом бенгальского языка.

Подобно Шанкарачарье, который сделал это более тысячи лет тому назад, Шри Рамакришна Парамахамса оживил индуизм, который в девятнадцатом столетии был полон чрезмерного ритуализма и предрассудков и помог ему лучше реагировать на вызов, исходивший от ислама, христианства и современной материалистической цивилизации. Тем не менее, в отличие от Шанкарачарьи, Шри Рамакришна выработал идеи о сознании, которое снисходит в феноменальный мир после испытания им состояния самадхи, которое он назвал «Виджняна». Кроме утверждения высочайшей верности Адвайта Веданты, он также провозгласил, что принимает как «Нитью» Nitya (Вечный Субстрат) так и «Лилу» Leela (букв. игра, указывающая на динамическую Феноменальную Действительность) как аспекты одного Брахмана (Brahman).

Идея о нисхождении сознания, возможно, указывает на влияние идей бхакти (Bhakti) и некоторых школ шактизма на убеждения Шри Рамакришны. Эта идея позже повлияет на взгляды Шри Ауробиндо о Божественной Жизни на земле.

Влияние Шри Рамакришны

Рамакришна родился во времена общественного переворота в Бенгалии в особенности и в Индии вообще. Религиозное движение, связанное с его именем, явилось важным вектором, определившим направление развития индуизма и индийского национального сознания в последующие годы. В Индии повсеместно признана заслуга Рамакришны в консолидации индуизма, в устранении возникших за тысячелетия внутренних противоречий, в превращении его в действенную гармоничную систему, соединившую традиции и устремление в будущее.

…на индуизм

Возрождение индуизма в Индии в 19-м столетии, можно сказать, было побуждено его жизнью и деятельностью. Хотя Брахмо Самадж и Арья Самадж предшествовали Миссии Рамакришны, их влияние было ограничено на более широком уровне. С возникновением Миссии, тем не менее, ситуация изменилась совершенно. Миссия Рамакришны была основана самим Шри Рамакришной, когда он раздал охряные одеяния символизирующие отречение своим прямым ученикам. Это подтвердил Свами Вивекананда когда сказал, что без милости Тхакура (Шри Рамакришны) всё это было бы невозможно. Большинство последователей Шри Рамакришны верят, что Свами Вивекананда действовал как посланец Шри Рамакришны на Западе и, следовательно, являлся инструментом в выполнении духовной миссии их учителя.

В 19-е столетии индуизм встретил огромный интеллектуальный вызов, в одинаковой степени как от западной культуры, так и от самих индийцев. Ответ на это был различен, колеблясь в широком диапазоне от движения Молодая Бенгалия, осуждавшего индуизм и принявшего христианство или атеизм, до движения Брахмо Самадж, которое придерживалось первенства индуизма, и стойкого индусского национализма Банкима Чандры Чаттерджи. Влияние Шри Рамакришны было решающим в течение этого периода для оживления индуизма традиционного типа, и может быть сравнимо с таким же вкладом Шри Чайтаньи сделанным несколькими столетиями раньше, когда индуизм в Бенгалии был под аналогичным давлением от растущего влияния ислама.

Трудно дать исчерпывающее описание влияния Шри Рамакришны на индуизм из-за его многогранности, но некоторые важные моменты, характеризующие его вклад в развитие современного индуизма, тем не менее, могут быть представлены. В его поклонении образу Матери Кали, он вопрошает о сути поклонения идолу — поклоняется он куску камня или живой Богине, и почему она не реагирует на его молитвы. Он получает опытное подтверждение, повторившееся несколько раз, которое показывает ему, что она жива и существует. Для многих почитавших его эти откровения укрепили многовековые традиции, которые были в центре внимания в то время. Шри Рамакришна также предложил всеохватывающую версию религии, объявив «Джато мот тато пот» — столько путей". В переводе с бенгальского языка это приблизительно означает: «Каждое мнение даёт путь».

…на индийский национализм

Хотя и было весьма косвенным, достойно внимания влияние Шри Рамакришны на растущий в то время индийский национализм. Множество интеллигентов того времени уважали и регулярно посещали его, хотя и не все из них обязательно соглашались с ним в религиозных вопросах. Многочисленные лидеры и члены Брахмо Самаджа также уважали его. Несмотря на то, что некоторые из них приняли его понимание индуизма, то, что многие другие не приняли это, показывает, что они обнаружили в его поучениях возможности для упрочнения национальной самобытности перед лицом колониального противника, который интеллектуально подрывал индийскую цивилизацию.

Вивекананда и Рамакришна Матх и Миссия Рамакришны

Важнейшим вкладом Шри Рамакришны в мировую религиозную культуру является вдохновленные им и основанные Свами Вивеканандой религиозно-общественные организации — монашеский Орден Рамакришны (Рамакришна Матх / Ramakrishna Math) и Миссия Рамакришны (Ramakrishna Mission). Основанные больше столетия назад эти две организации имеют единое руководство со штаб-квартирой в Белуре недалеко от Калькутты и действуют в соответствии со сформулированным их основателем девизом: «Атмано мокшартхам джагаддхитая ча» — «Для личного освобождения и на благо мира». В то время как монастырь занят больше духовной и религиозно-просветительской деятельностью, миссия занята благотворительной, научно-просветительской, образовательной и другой деятельностью. Среди многочисленных религиозно-общественных и благотворительных организаций Индии Рамакришна Матх и Миссия Рамакришны пользуются особым авторитетом и уважением.

Высказывания

  • Знание ведет к единству, а неведение — к различию.
  • Ночью на небе видно много звезд, но они исчезают, когда восходит солнце. Можно ли сказать, что днем на небе звезд нет? Так что, о человек, если не видишь Бога в дни своего неведения, не говори, что Бога нет.
  • Веды, Тантры, Пураны, все священные книги осквернены, ибо вышли изо рта человеческого и истрепаны от частого повторения человеческим языком; они как пища, которую человек пожевал и выплюнул. Но нельзя подобным же образом осквернить Брахман, или Абсолют, ибо речь человеческая бессильна Его выразить.
  • Бог — во всех людях, но не все люди в Боге. Вот почему они страдают.
  • Истинно религиозный человек должен думать, что другие религии — тоже пути, ведущие к Истине. Мы должны всегда сохранять почтительное отношение к другим религиям.
  • Пока не станешь простым как ребёнок, не сможешь достичь Божественного просветления. Отбрось тщеславие обретенного тобой мирского знания и знай, что оно бесполезно в обители высшей Истины. Будь прост как дитя, и лишь тогда ты достигнешь знания Истины.

Напишите отзыв о статье "Рамакришна"

Литература

На английском языке

  • Adiswarananda, Swami (2005), The Spiritual Quest and the Way of Yoga: The Goal, the Journey and the Milestones 
  • Atmajnanananda, Swami (August 1997). «[www.springerlink.com/content/k1g8l97203k25047/ Scandals, cover-ups, and other imagined occurrences in the life of Ramakrishna: An examination of Jeffrey Kripal's Kali's child]». International Journal of Hindu Studies (Springer) 1 (2): 401–420. DOI:10.1007/s11407-997-0007-8.
  • Balagangadhara, S. N. (2008). «[www.jsri.ro/new/?download=19_balagangadhara_claerhout.pdf Are Dialogues Antidotes to Violence? Two Recent Examples from Hinduism Studies]». Journal for the Study of Religions and Ideologies 7 (19): 118–143.
  • Beckerlegge, Gwilym (March 2006). «Swami Vivekananda's Legacy of Service» (Oxford University Press).
  • Bennett, A.E. (1962), "[www.ncbi.nlm.nih.gov/pubmed/13967457 PSYCHIATRIC ASPECTS OF PSYCHOMOTOR EPILEPSY]", Calif Med. Т. 97: 346–9, PMID 13967457 
  • Bhattacharyya, Somnath [www.infinityfoundation.com/mandala/s_rv/s_rv_bhatt_kali_frameset.htm Kali's Child: Psychological And Hermeneutical Problems]. Infinity Foundation. Проверено 15 марта 2008. [web.archive.org/web/20071004094718/www.infinityfoundation.com/mandala/s_rv/s_rv_bhatt_kali_frameset.htm Архивировано из первоисточника 4 октября 2007].
  • Bhawuk, Dharm P.S. (February 2003). «Culture's influence on creativity: the case of Indian spirituality». International Journal of Intercultural Relations (Elsevier) 27 (1). DOI:10.1016/S0147-1767(02)00059-7.
  • Brodd Jeffrey. World Religions: A Voyage of Discovery. — Saint Mary's Press, 2003.
  • Chatterjee Partha. The Nation and Its Fragments: Colonial and Postcolonial Histories. — Princeton University Press, 1993. — P. 296. — ISBN 978-0-691-01943-7.
  • Clarke Peter Bernard. New Religions in Global Perspective. — Routledge, 2006.
  • Feuerstein Georg. The Yoga Tradition. — Motilal Banarsidass, 2002.
  • Goldman, Robert P. (1993), "Transsexualism, Gender, and Anxiety in Traditional India", Journal of the American Oriental Society, Vol. 113, No. 3 (Jul. - Sep., 1993), pp. 374-401 (American Oriental Society) 
  • Gupta Mahendranath ("M."). [www.belurmath.org/gospel/ The Gospel of Sri Ramakrishna]. — Ramakrishna-Vivekananda Center, 1942. — ISBN 0-911206-01-9.
  • Gupta Mahendranath ("M."). [www.kathamrita.org/ Sri Sri Ramakrishna Kathamrita]. — Sri Ma Trust, 2001. — ISBN 978-81-88343-00-3.
  • Harding Elizabeth U. Kali, the Dark Goddess of Dakshineswar. — Motilal Banarsidass, 1998. — ISBN 81-208-1450-9.
  • Heehs Peter. Ramakrishna Paramahamsa // Indian Religions. — Orient Blackswan, 2002.
  • Hixon Lex. Great Swan: Meetings With Ramakrishna. — Burdett, N.Y.: Larson Publications, 2002. — ISBN 0-943914-80-9.
  • Isherwood Christopher. Ramakrishna and His Disciples. — Hollywood, Calif: Vedanta Press, 1980. — ISBN 0-87481-037-X. (reprint, orig. 1965)
  • Jackson Carl T. Vedanta for the West. — Indiana University Press, 1994. — ISBN 0-253-33098-X.
  • Jestice Phyllis G. [books.google.com/books?id=H5cQH17-HnMC&pg=PR43 Holy People of the World: A Cross-cultural Encyclopedia]. — ABC-CLIO, 2004. — ISBN 978-1-57607-355-1.
  • Jonte-Pace Diane Elizabeth. Freud as interpreter of religious texts and practices // Teaching Freud. — Oxford University Press US, 2003. — P. 94.
  • Katrak, Sarosh M. (2006), "[www.annalsofian.org/article.asp?issn=0972-2327;year=2006;volume=9;issue=4;spage=253;epage=254;aulast=Katrak An eulogy for Prof. Anil D. Desai]", Annals of Indian Academy of Neurology Т. 9, Issue 4, Page 253-254, <www.annalsofian.org/article.asp?issn=0972-2327;year=2006;volume=9;issue=4;spage=253;epage=254;aulast=Katrak> 
  • Kripal, Jeffery J. (1995), Kali's Child: The Mystical and the Erotic in the Life and Teachings of Ramakrishna, Chicago University Press 
  • McDaniel, June (2011), "[dx.doi.org/10.7825%2F2164-6279.1489 Book Review: "Interpreting Ramakrishna: Kali's Child Revisited"]", Journal of Hindu-Christian Studies: Vol. 24, Article 12 Т. 24, DOI 10.7825/2164-6279.1489 
  • Müller Max. [www.sacred-texts.com/hin/rls/index.htm Ramakrishna: His Life and Sayings]. — Great Britain: LONGMANS, GREEN, AND CO., 1898. — ISBN 81-7505-060-8.
  • Neevel Walter G. The Transformation of Ramakrishna // Hinduism: New Essays in the History of Religions. — Brill Archive, 1976.
  • Raab, Kelley Ann (1995). «Is There Anything Transcendent about Transcendence? A Philosophical and Psychological Study of Ramakrishna». Journal of the American Academy of Religion (Oxford University Press) 63 (2).
  • Rajagopalachari, Chakravarti (1973). «Sri Ramakrishna Upanishad» (Vedanta Press).
  • Ramaswamy Krishnan. Invading the Sacred: An Analysis of Hinduism Studies in America. — Delhi, India: Rupa & Co, 2007. — ISBN 978-81-291-1182-1.
  • Rolland Romain. The Life of Ramakrishna. — Vedanta Press, 1929. — ISBN 978-81-85301-44-0.
  • Saradananda, Swami & Swami Jagadananda (1952), Sri Ramakrishna The Great Master, Sri Ramakrishna Math 
  • Saradananda Swami. Sri Ramakrishna and His Divine Play. — St. Louis: Vedanta Society, 2003. — ISBN 978-0-916356-81-1.
  • Schneiderman, Leo (1969). «Ramakrishna: Personality and Social Factors in the Growth of a Religious Movement». Journal for the Scientific Study of Religion (Blackwell Publishing) 8 (1): 60–71. DOI:10.2307/1385254.
  • Sen, Amiya P. (2001). «Three essays on Sri Ramakrishna and his times» (Indian Institute of Advanced Study).
  • Sen, Amiya P. (June 2006). «Sri Ramakrishna, the Kathamrita and the Calcutta middle classes: an old problematic revisited». Postcolonial Studies 9 (2): 165–177. DOI:10.1080/13688790600657835.
  • Sil Narasingha. Ramakrishna Revisited. — Lanham: University Press of America, 1998. — ISBN 978-0761810520.
  • Sen Amiya P. [books.google.com/books?id=19HUeX3JygwC&pg=PT56 Ramakrishna Paramahamsa: Sadhaka of Dakshineswar]. — Penguin Books Limited, 2010. — ISBN 978-81-8475-250-2.
  • Smart Ninian. [books.google.com/books?id=cC3uYLZJ8ZgC The World's Religions]. — Cambridge University Press. — ISBN 978-0-521-63748-0.
  • Smith Bardwell L. Hinduism: New Essays in the History of Religions. — Brill Archive, 1976.
  • Smith, Bardwell L. (1982), Hinduism: New Essays in the History of Religions, BRILL 
  • Spivak, Gayatri Chakravorty (28 December 2007). «Other Asias» (Wiley-Blackwell).
  • [www.interpretingramakrishna.com/ Interpreting Ramakrishna: Kali's Child Revisited]. — Motilal Banarsidass, 2010. — P. 410. — ISBN 978-81-208-3499-6.
  • Vivekananda (2005), Prabuddha Bharata: Or Awakened India, vol. 110, Advaita Ashrama 
  • Zaleski Philip. The Ecstatic // Prayer: A History. — Mariner Books, 2006.

На русском языке

Ссылки

  • [www.rkmhq.org/ Сайт штаб-квартиры монашеского Ордена и Миссии Рамакришны в Белур Матхе, Западная Бенгалия, Индия]
  • [www.rkmhq.org/ru Страницы на русском языке веб-сайта штаб-квартиры монашеского Ордена и Миссии Рамакришны в Белур Матхе, Западная Бенгалия, Индия]
  • [www.rkm-vedanta.ru/ Сайт Общества Рамакришны — Центра Веданты] (Отделение Миссии Рамакришны в России)


Отрывок, характеризующий Рамакришна

– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.