Чандрасекхара Венката Раман

Запрос «Раман» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

У этого человека тамильское имя без фамилии. Венката Раман — имя, Чандрасекара — отчество.

Чандрасекхара Венката Раман
там. சந்திரசேகர வெங்கடராமன்
Место рождения:	Тиручирапалли, Тамилнад, Британская Индия
Место смерти:	Бангалор, Индия
Научная сфера:	физика
Альма-матер:	Мадрасский университет
Награды и премии:	Медаль Маттеуччи (1928) Медаль Хьюза (1930) Медаль Франклина (1941) Нобелевская премия по физике

Чандрасекхара Венката Раман (там. சந்திரசேகர வெங்கடராமன்; 1888—1970) — индийский физик, член Индийской АН, её основатель и президент (с 1934).

Биография

Окончил Президентский колледж в Мадрасе (1906 г.). В 1906—1917 годах работал в Департаменте финансов в Калькутте, одновременно занимаясь научной деятельностью. В 1917—1933 годах — профессор Калькуттского университета. С 1933 года — профессор и в 1933—1937 годах — директор Института науки в Бангалоре, с 1948 года — директор Института Рамана в Хеббале и национальный профессор Индии.

Работы по оптике, акустике, молекулярной физике, физике кристаллов, коллоидной оптике, электро- и магнитооптике, фотоэффекту, дифракции рентгеновских лучей, магнетизму, физиологии зрения. Дал теорию эффекта Комптона, исследовал дифракцию света на ультразвуке, бриллюэновское рассеяние в жидкостях и твердых телах.

В 1927 году обнаружил анизотропию диамагнитной восприимчивости молекул бензола. Изучал цвета и их восприятие. Пытался построить теорию цветового зрения. В 1941—1956 годах развивал теорию колебаний кристаллической решетки.

В 1928 году, совместно с К. Кришнаном открыл на жидкостях (независимо от Л. И. Мандельштама и Г. С. Ландсберга) комбинационное рассеяние света (Нобелевская премия, 1930). Рамановское рассеяние положило начало целому направлению в спектроскопии молекул и кристаллов — рамановской спектроскопии — эффективному методу исследования электронной структуры молекул.

Много сделал для развития науки в Индии, основал ряд научных журналов, создал школу физиков. Лауреат Нобелевской премии по физике за 1930 год («за работы по рассеянию света и за открытие эффекта, названного в его честь»). Член ряда академий наук и научных обществ, иностранный член-корреспондент Академии наук СССР (1947). Активный борец за мир. Ленинская премия «За укрепление мира между народами» (1957).

Память

Эффект Рамана (1923 год) послужил одним из веских доводов в пользу реального существования квантов света (фотонов).

В 1976 г. Международный астрономический союз присвоил имя Рамана Чандрасекхара Венката кратеру на видимой стороне Луны.

Литература

• Храмов Ю. А. Раман Чандрасекхара Венката (Raman Chandrasekhara Venkata) // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 227. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)
• Раман (Raman) Чандрасекхара Венката // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Ссылки

• [n-t.ru/nl/fz/raman.htm РАМАН (Raman), Венката] // Сайт электронной библиотеки «Наука и техника»
• [nobelprize.org/physics/laureates/1930/index.html Информация с сайта Нобелевского комитета]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Чандрасекхара Венката Раман

– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.