Рамаяна

Статья по тематике Литература индуизма

Веды Риг · Яджур · Сама · Атхарва Деление Самхиты · Брахманы · Араньяки · Упанишады

Упанишады Айтарея · Брихадараньяка · Иша · Тайттирия · Чхандогья · Кена · Мундака · Мандукья · Катха · Прашна · Шветашватара

Веданга Шикша · Чхандас · Вьякарана · Нирукта · Джьотиша · Калпа

Итихасы Махабхарата · Рамаяна

Пураны Бхагавата · Брахмавайварта · Ваю · Вишну · Маркандея · Нарада · Падма

Другие писания Смрити · Шрути · Бхагавадгита · Агама · Панчаратра · Тантры · Кавача · Сутры · Стотры · Дхармашастры · Дивья-прабандха · Теварам · Чайтанья-чаритамрита · Рамачаритаманаса · Йога-Васиштха

Портал «Индуизм»

Рама́яна (санскр. रामायण, Rāmāyaṇa ^IAST «путешествие Рамы») — древнеиндийский эпос на санскрите, автором которого в традиции индуизма принято считать легендарного мудреца Вальмики, имя которого упоминается ещё в ведийской литературе как одного из учителей Тайттирии-Пратишакхьи. Является одним из важнейших священных текстов индуизма канона смрити.

Состав эпоса

«Рамаяна» состоит из 24 000 стихов (480 002 слов — около одной четверти текста «Махабхараты», что в четыре раза больше «Илиады»), которые распределены на семь книг и 500 песен, называемых «канды». Стихи «Рамаяны» составлены в метре из тридцати двух слогов, который называется ануштубх.

Семь книг «Рамаяны»:

1. Бала-канда — книга о детстве Рамы;
2. Айодхья-канда — книга о царском дворе в Айодхье;
3. Аранья-канда — книга о жизни Рамы в лесной пустыне;
4. Кишкиндха-канда — книга о союзе Рамы с обезьяньим царём в Кишкиндхе;
5. Сундара-канда — «Прекрасная книга» об острове Ланка — царстве демона Раваны, похитителя супруги Рамы — Ситы;
6. Юддха-канда — книга о битве обезьяньего войска Рамы с войском демонов Раваны;
7. Уттара-канда — «Заключительная книга».

Сюжет

В Рамаяне повествуется история седьмой аватары Вишну Рамы (один из четырёх одновременных воплощений Вишну, остальные три — его братья), чью жену Ситу похищает Равана — царь-ракшаса Ланки. В эпосе освещаются темы человеческого существования и понятие дхармы. В поэме содержатся учения древних индийских мудрецов, которые представлены посредством аллегорического повествования в сочетании с философией и бхакти.

Главные персонажи

• Рама — главный герой поэмы. Старший и любимый сын царя страны Кошалы Дашаратхи и его жены Каушальи. Он изображается как воплощение достоинства. Дашаратха был вынужден уступить ультиматуму Кайкейи, одной из его жён, и приказать, чтобы Рама оставил своё право на трон и удалился в изгнание на 14 лет.
• Сита — любимая жена Рамы, дочь царя Джанаки, «рождённая не человеком». Она — воплощение богини Лакшми, супруги Вишну. Сита изображается как идеал женской чистоты. Она следует за своим мужем в изгнание, где похищена царём ракшасов Раваной, правителем Ланки. Рама с союзниками спасает её из плена, убив Равану. Позже она рождает Раме наследников — Кушу и Лаву.
• Хануман — могущественный ванара и одиннадцатое воплощение бога Шивы (или Рудры), идеал преданного выполнения долга чести. Сын бога ветра. Играет важную роль в возвращении Ситы.
• Лакшмана — младший брат Рамы, ушедший с ним в изгнание. Олицетворяет змея Шешу и идеал верного друга. Он всё время защищает Ситу и Раму. Был понуждён Ситой (введённой в заблужденье ракшасом Маричей, крикнувшим перед смертью голосом Рамы «О Сита! О Лакшмана!») покинуть её, чтобы найти ушедшего в лес Раму, в результате чего Равана и смог похитить Ситу. Был женат на младшей сестре Ситы Армиле.
• Бхарата — сын Дашаратхи, брат Рамы. Когда Бхарата узнаёт, что его мать Кайкеий отправила наследника трона Раму в ссылку и сделала его самого царём, что послужило причиной смерти Дашаратхи, убитого горем из-за вероломства своей жены, он отвергает незаконно полученную власть и отправляется на поиски Рамы. Когда Рама отказывается возвратиться из своего изгнания, Бхарата ставит на трон золотые сандалии Рамы как символ того, что истинный царь — Рама, а он — всего лишь его наместник. Изображается как идеал справедливости.
• Равана — ракшас, царь Ланки. Изображается десятиглавым и двадцатируким; если отрубить его головы, то они отрастают вновь. От бога-создателя Брахмы получил чудесный дар: в течение десяти тысяч лет он не мог быть убит ни богом, ни демоном, ни зверем. Даже боги трепещут перед его силой. Для того, чтобы победить Равану, Вишну воплощается в облике человека — в Раме и его братьях. Равана — похититель Ситы, намеревается сделать её своей женой, которой, однако, не причиняет насилия, желая добиться её благосклонности угрозами и уговорами, так как над ним тяготеет проклятье: в случае насилия над женщиной он тут же погибнет.

Возникновение сюжета

В противоположность Махабхарате, к которой прилагаются эпитеты итихаса (легенда, сага) и пурана (былина), Рамаяна относится к кавья, то есть к искусственным поэмам. Обыкновенно предполагается, что сюжет Рамаяны имеет характер аллегорический и изображает под видом подвигов Рамы распространение арийской цивилизации на юг Индии до острова Цейлона; но нет ничего невероятного в предположении, что в основу этой аллегорической легенды положен был какой-то древний миф.

Альбрехт Вебер высказал мнение, что сюжет Рамаяны изображает борьбу между буддистами и брахманами, что вся поэма носит ясные следы знакомства её автора с гомеровскими поэмами (похищение Ситы = похищение Елены и т. д.) и что современная редакция её возникла не раньше III века до н. э. Взгляд этот, однако, не нашёл почти ни в ком поддержки).

Кристиан Лассен основательно указывал ещё в своей «Indische Altertumskunde» (2 изд. т. II, 503) на целый ряд черт, свидетельствующих, что основа Рамаяны никак не моложе Махабхараты. В пользу этого предположения говорит отсутствие в Рамаяне указаний на существование буддизма, имеющихся уже в Махабхарате, география арийского расселения, более ограниченного в Рамаяне, чем в Махабхарате, и др.

К подобному же заключению приходит Якоби. По его мнению, древний оригинал Рамаяны (впоследствии переработанный неоднократно) возник в Восточном Индостане до V веке до н. э., может быть, в VI и даже в VIII веке, когда Махабхарата только ещё слагалась. Это ясно из того, что последний эпос иногда пользуется материалом Рамаяны. Стиль и размер, свойственный обоим эпосам, был пущен в ход автором Рамаяны и сделался общеупотребительным. Греческого или буддийского влияния в Рамаяне незаметно. Судоходство было ещё неизвестно её автору. Язык Рамаяны стал образцом для «искусственных поэтов» (кави).

Рамаяна дошла до нас в нескольких рецензиях или редакциях, представляющих, в общем, одно и то же содержание, но нередко отличающихся друг от друга в размещении материала и выборе выражений. Первоначально она, вероятно, передавалась изустно и записана была лишь впоследствии, может быть, независимо, в разных местах. Обыкновенно принимали существование трёх рецензий — северной, бенгальской и западной, но число их больше, и дошедшие до нас рукописи Рамаяны представляют часто сильные уклонения друг от друга. Бенгальская рецензия содержит 24 000 шлок (в Махабхарате — более 100 000) и делится на семь книг, из которых последняя — позднейшая прибавка. Кроме Рамаяны Вальмики, есть ещё другая поэма с тем же сюжетом, сравнительно нового происхождения и меньшей величины — Адхьятма Рамаяна (Adhyâtma-R.), приписываемая Вьясе, но составляющая, в сущности, часть Брахманда-пураны. Рама изображается здесь скорее богом, чем человеком.

Согласно традиции индуизма, действие «Рамаяны» происходит в эпоху Трета-юга, около 1,2 млн лет назад. Современными учёными Рамаяна датируется IV веком до н. э.

Влияние

Идеи и образы эпоса вдохновляли практически всех индийских писателей и мыслителей от Калидасы до Рабиндраната Тагора, Джавахарлала Неру и Махатмы Ганди, который, по некоторым данным, исповедовал вариант индуизма, связанный с именем Рамы, и испустил свой последний вздох с его именем на устах. Содержание «Рамаяны» на протяжении веков перелагалось в бессчётных творениях изобразительного искусства, литературы, народного театра и пантомимы. В современной Индии, на площади практически любой индийской деревни или города можно встретить сказителей, часами и даже днями напролёт читающих «Рамаяну» нараспев. История «Рамаяны» вдохновила большое количество литературных адаптаций, наиболее известными из которых являются труды таких поэтов, как Криттибас Оджха («Криттиваси Рамаяна»), Тулсидаса («Рамачаритаманаса»), Камбара и Нарахари Кави («Тораве Рамаян»).

«Рамаяна» переведена на большинство современных индийских языков, включая тамильский. Эти «переводы» не во всём тождественны друг другу. Так, в тамильской версии Рамаяны, один из персонажей — Бхарадваджа, назван сыном риши Атри (в иных редакциях эпоса он считается сыном Брахманаспати (Брихаспати). Об уважении, которым пользовалась Рамаяна у индусов, свидетельствуют слова самого составителя или автора Рамаяны во введении к поэме: «кто читает и повторяет эту Рамаяну, дающую святую жизнь, свободен от всяческих грехов и со всем своим потомством вознесётся на самое высокое небо». Брахме во второй книге Рамаяны вложены в уста следующие слова: «пока горы и реки будут существовать на земной поверхности, до тех пор и история Рамаяны будет обходить свет».

Персонажи Рамы, Ситы, Лакшманы, Бхараты, Ханумана и Раваны являются неотъемлемыми элементами культурного сознания Индии.

Отношение к Рамаяне на Шри-Ланке

В силу особенностей сюжета, Рамаяна может восприниматься как произведение, имеющее некоторую антиланкийскую направленность. На Шри-Ланке это проявляется, например, тем, что имя «Рама» не популярно среди ланкийцев. Сама легенда о Раме и Сите в средневековой сингальской поэзии преподносится как произведение, которое «рассказывают люди, следующие ошибочным воззрениям» (Поэма «Послание попугая», синг. «Гира сандеша вивараная», строфа 114).

Литература

Рамаяна. Пер. В. Потаповой. \\ В кн.: Махабхарата. Рамаяна. Библиотека Всемирной литературы. Серия первая. Том 2. М. 1974.

Экранизации

• Фильм «Сампурна Рамаяна» (производство Индии, 1961 год)
• Мультфильм «Рамаяна: Легенда о царевиче Раме». Режиссёры: Рэм Мохан, Юго Сако, Коичи Саски (совместного производства Индии и Японии, 1992 год)
• «Сита поёт блюз» — современная музыкальная, анимационная интерпретация режиссёра Нины Палей (США, 2008 год)
• Трёхмерный мультфильм «Рамаяна: Эпос» режиссёра Четана Десаи (производство Индии, 2010 год)
• Телесериал «Рамаяна» (1987—1988). Режиссёр: Рамананд Сагар. Страна: Индия. В главой роли — Арун Говил.
• Фильм «Вишнупурана» (производство Индии, 2002—2003 годы), духовное, игровое кино. Режиссёр: Рави Чопра. Страна: Индия. В главой роли — Нитиш Бхарадвадж.
• Телесериал «Рамаяна» (2008—2009). Страна: Индия. В главой роли — Гурмит Чаудхари.
• Телесериал «Рамаяна» (2012). Оригинальное название: «Ramayan: Sabke Jeevan kа Aadhar». Страна: Индия. Транслировался по Zee TV. В главой роли — Гагун Малик.
• Короткометражный мультфильм «Рамаяна». Творческое объединение 420. 2016
• Телесериал «Сита и Рама» (2015—2016). Оригинальное название: «Siya Ke Ram». Страна: Индия. Транслировался по каналу Star Plus. В главных ролях — Ashish Sharma, Madirakshi Mundle.

См. также

• Адамов мост — также: «Мост Рамы», отмель в виде дороги, соединяющая материк с островом Шри-Ланка (с конца XV века разрушена в трёх местах). По Рамаяне построена по приказу Рамы.
• Махабхарата
• Кавираджа
• Рагхавапандавиям

Ссылки

• [www.advayta.org/item/000002/?text_id=248 «Рамаяна»] — подробное изложение (5 кн.)
• [www.advayta.org/item/000002/?id=316 «Рамаяна»] — литературное изложение Э. Н. Темкина и В. Г. Эрмана (7 кн.)
• [izbakurnog.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000009/st000.shtml «Первая поэма» Древней Индии] — краткий поэтический перевод «Рамаяны» Б. Захарьина и Потаповой В. А.
• [www.saiorg.ru/images/836-0 «Рамакатха Расавахини»] — «Рамаяна» в изложении Сатьи Саи Бабы
• [vedamp3.narod.ru/audiobooks.html «Рамаяна»] — аудиокнига
• Бхакти Вигьяна Госвами [www.saranagati.ru/essays/7-allnotes/293-2009-08-30-08-31-55.html Шесть уроков «Рамаяны»]

Отрывок, характеризующий Рамаяна

Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.