Рамгулам, Сивусагур

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сивусагур Рамгулам
शिवसागर रामगुलाम
Seewoosagur Ramgoolam
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Рамгулам и Бен Гурион, 1962 год</td></tr>

Генерал-губернатор Маврикия
28 декабря 1983 — 15 декабря 1985
Предшественник: Дайендранат Бурренчобай
Преемник: Кассам Муллан
Премьер-министр Маврикия
12 марта 1968 года — 16 июня 1982 года
Предшественник: должность учреждена
Преемник: Анируд Джагнот
Главный министр Маврикия
26 сентября 1961 года — 12 марта 1968 года
Предшественник: должность учреждена
Преемник: должность отменена
 
Вероисповедание: индуизм
Рождение: 18 сентября 1900(1900-09-18)
Кевал-Нагар, Британский Маврикий
Смерть: 15 декабря 1985(1985-12-15) (85 лет)
Порт-Луи, Маврикий Маврикий
Отец: Мохит Рамгулам
Мать: Басмати Рамчарн
Супруга: Сушил Рамгулам (1922-1984)
Дети: Навин Рамгулам, Сунита Рамгулам-Жупал
Партия: Лейбористская партия Маврикия
Образование: Королевский колледж Кюрпип
Университетский колледж Лондона
Лондонская школа экономики и политических наук
 
Сайт: [ssr.intnet.mu/ net.mu]
 
Награды:

Сивусагур Рамгулам (хинди शिवसागर रामगुलाम, англ. Seewoosagur Ramgoolam; 18 сентября 1900, Кевал-Нагар, Маврикий — 15 декабря 1985, Порт-Луи, Маврикий) — маврикийский политик, участник борьбы за независимость Маврикия. Лидер Лейбористской партии с 1949 по 1982 год, главный министр Маврикия с 26 сентября 1961 года по 12 марта 1968 года, первый премьер-министр Маврикия с 12 марта 1968 года по 16 июня 1982 года, генерал-губернатор Маврикия с 1983 по 1985 год[1]. Рамгулам, пламенный сторонник политических идей Махатмы Ганди, был очень популярен среди населения страны, которое считало его «отцом нации». Рыцарь Великого Креста Ордена Святого Михаила и Святого Георгия и Великий офицер ордена Почётного легиона[2].





Биография

Происхождение

Сивусагур Рамгулам, также известный как Кевал, родился 18 сентября 1900 года в районе Флак, Британский Маврикий, в семье индийского происхождения. Его отец, иммигрант-рабочий из Индии, Мохит Рамгулам приехал на Маврикий в возрасте до 18 лет на корабле «Hindoostan» в 1896 году. Его старший брат, Рамлучарн, покинул родную деревню в Бихаре и уехал искать счастья за рубежом. Мохит стал кабальным рабочим, а затем получил должность сирдара (надзиратель) в «La Queen Victoria Sugar Estate». В 1898 году он женился на Басмати Рамчарн, и переехал в «Belle Rive Sugar Estate». Басмати была молодой вдовой и у неё уже было два сына: Нукчади Хирамун и Рамлалл Рамчарн.

Юность и образование

Сивусагур воспитывался в атмосфере индийской культуры и философии, учился в местной вечерней школе населенного пункта Баитка, где детей индусской общины обучали родному языку хинди. Учитель (гуруджи) обучал их молитвам и песням из священных писаний, таких как Веды, Рамаяна, Упанишад и Бхагавад-гита. Позже без ведома матери он присоединился к соседней начальной школе мадам Сирис. А затем на поезде от станции Оливия уехал в Воздушную государственную школу. В возрасте семи лет Рамгулам потерял отца, а в двенадцать — левый глаз.

Он продолжил обучение в Королевском колледже Кюрпип, и в это время он жил у своего дяди Гарри Парсада Сивудгарри, присяжного землемера. Там он впервые от дяди и его круга его друзей узнал о политической ситуации в Маврикии и страстной борьбе за освобождение Индии под руководством Махатмы Ганди, Джавахарлала Неру и Раш Бихари Бозе от колониального господства Великобритании. Эти разговоры спустя несколько лет стали основой его политических убеждений. Позже, после учёбы он работал в газете «The Mauritius Indian Times». Классы стипендий помогли Рамгуламу пропустить формы I и II, и идти прямо в детский Кембридж в Королевском колледже Кюрпип, где он попал под влияние английских преподавателей, преподобного Фаулера и мистера Харвуда. Рамгулам был впечатлён британской культурой и манерами, он стал любителем английской и французской литературы.

После окончания среднего образования, Рамгулам работал в течение трех месяцев на государственной службе, несмотря на господствующий в организации расизм. Воспоминания о бедных людях, которых он встречал, и смерть его матери, привели Рамгулама, к помощи менее удачливым чем он, а также к формированию многих хороших качеств его характера. Он понял, что может помочь облегчению страданий бедняков в качестве врача. И его брат Рамлалл обещал помочь ему в финансовом отношении для обучения на медицинскую профессию в Лондоне. В 1921 году Рамгулам отплыл на корабле «Messagerie Maritime» в Лондон с пересадкой в Париже, в котором он бросился в книжный магазин, чтобы купить книги Андре Жида и Андре Мальро, с которыми позже подружился. Рамгулам кончил Университетский колледж Лондона и слушал лекции в Лондонской школе экономики и политических наук.

Пост премьер-министра

Сивусагур Рамгулам с 1961 по 1968 год был главным министром Маврикия, и 12 июня 1965 года в день рождения королевы он был посвящён в рыцари[3]. 12 марта 1968 года Маврикий был объявлен независимым государством в составе британского Содружества. В среде маврикийской общественности Рамгулам был известен как «отец нации», считался страстным поклонником Махатмы Ганди и следовал опыту некоторых азиатских и африканских стран. С 1968 по 1982 год Рамгулам был первым премьер-министром Маврикия, и в это время под его руководством в стране сменилось несколько коалиционных правительств.

В апреле 1972 года во время краткосрочного визита Рамгулама в Москву были установлены первые контакты на правительственном уровне между Маврикием и СССР, а летом следующего года состоялся официальный визит Рамгулама в Москву. В октябре 1974 года корабли военно-морского флота СССР прибыли на Маврикий, и Рамгулам в книге почетных гостей крейсера «Ленинград» написал, что:

Мне всегда доставляет удовольствие посещение советских военных кораблей, а особенно противолодочного крейсера «Ленинград», потому что он носит имя, которое близко и дорого нашим сердцам. Советские моряки привезли к нам дружбу всего советского народа, и мы очень рады этому[4].

Примечательно, что в городском парке местными жителями был воздвигнут бюст Владимиру Ленину[5].

Пост генерал-губернатора

С 1959 по 1982 год Сивусагур Рамгулам был лидером Лейбористской партии Маврикия, сменив Эммануэля Ангуетилля. Впоследствии в 1982 году он потерпел поражение на всеобщих выборах от коалиции МММ-PSM, и потерял место в своем избирательном округе. В 1983 году он присоединился к коалиции MSM-MLP-PMSD[6] и в 1983 году был назначен генерал-губернатором, в то время как Анируд Джагнот стал премьер-министром.

Смерть

Сивусагур Рамгулам умер в своем кабинете в Государственном доме в Порт-Луи, 15 декабря 1985 года из-за осложнений со здоровьем. Лидером Лейбористской партии стал Саткам Булелл, который впоследствии передал это пост сыну Рамгулама, Навину Рамгуламу, с 2005 года действующему премьер-министру Маврикия.

Интересные факты

Напишите отзыв о статье "Рамгулам, Сивусагур"

Примечания

  1. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/251014 РАМГУЛАМ (Ramgoolam) Сивусагур]
  2. [primeminister.gov.mu/English/Documents/PM%20Speeches/Book_R_Bundhun.doc Non-Existent Domain]
  3. www.thegazette.co.uk/London/issue/43770/supplement/8899
  4. alerozin.narod.ru/Mavriki.htm
  5. [cruiser.patosin.ru/forum/viewtopic.php?f=8&t=330&start=10 Форум моряков крейсера управления «Жданов» • Просмотр темы — ХОДИЛИ МЫ ПОХОДАМИ]
  6. [www.mir-geo.ru/vse-stran/m/gosud/poli-part-i-lide Политические партии и лидеры стран мира (на букву М) (МАВРИКИЙ — МОЗАМБИК)]
  7. www.un.org/ru/events/humanrightsday/2008/3.pdf
  8. [airport.airlines-inform.ru/Plaisance-Sir-Seewoosagur-Ramgoolam.html Аэропорт Сэр Сивусагур Рамгулам (Sir Seewoosagur Ramgoolam International Airport)]

Ссылки

  • [ssr.intnet.mu/kewal_the_story.htm Kewal — The Story of Seewoosagur Ramgoolam]
Предшественник:
должность учреждена
Главный министр Маврикия
19611968
Преемник:
должность отменена
Предшественник:
должность учреждена
Премьер-министр Маврикия
19681982
Преемник:
Анируд Джагнот
Предшественник:
Дайендранат Бурренчобай
Генерал-губернатор Маврикия
19821986
Преемник:
Кассам Муллан

Отрывок, характеризующий Рамгулам, Сивусагур

Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.